Я не верю. Не верю, что их история закончится вот так – на руинах безутешного горя.

Однако, черная мгла в глазах родителей, лишившихся первенца, была слишком большой.

– Мы не разводимся.

Я тихонько выдыхаю, Рустам продолжает:

– Я не дам ей развод. Дети на моей стороне. Полина работает с психологом. Она придет в себя. Развода не будет, – повторяет Рустам жестко и хватается за третью сигарету.

Я бросаю взгляд на Полину. Она стоит на кухне возле окна и не двигается, ее спина сильно напряжена. До нее определенно донеслись слова мужа.

Я не дам ей развод.

Она придет в себя.

Развода не будет.

Полина незаметно вытирает лицо пальцами, на которых нет кольца. Ее слезы, уверена, режут Рустама наживую, но все, что он может делать сейчас – это не отпускать ее. Удерживать любой ценой.

Они словно вернулись к своему началу. Тогда, много лет назад Рустаму тоже пришлось несладко, Полина рассказывала, какие у них были свидания – поначалу пугающие и добровольно-принудительные.

Я решаю сменить тему:

– Я понимаю, что сейчас не время для гостей. Я приехала сюда по другим причинам.

Я запускаю руку в карман и, не сомневаясь ни секунды, выуживаю из кармана подвеску.

Рустам резко прищуривается. Он узнал.

– Арес – бог войны. Тебе это знакомо, дядя?

Рустам тушит сигарету и хлопает себя по груди – по привычке пытается нащупать подвеску. Но ее там нет. Она в моих руках.

– Это твое, – утверждаю, не спрашиваю.

– Мое, – не лжет.

За спиной Рустама раздаются тихие шаги, Полина встает за спиной мужа и очень удивленно на меня смотрит.

– Эту подвеску я подарила Рустаму, когда он затащил меня на яхту без моего разрешения, – говорит Полина.

– Ты приехала добровольно, – возражает Рустам.

– Потому что ты угрожал мне, что в случае отказа меня затолкают в машину силой и все равно привезут к тебе. Еще скажи, что не так.

Рустам недолго переглядывается с женой и очень скоро соглашается:

– Впрочем, так и было.

Полина улыбается, засмотревшись на мужа. Я тоже улыбаюсь. И верю, что у них все будет хорошо. Не сейчас, не через месяц, но они снова будут счастливы.

– Я нашла эту подвеску на месте, где пытались убить Эмина Шаха. Не спрашивайте меня, как я ее нашла. Я тоже не стану с вас что-либо спрашивать. Забирайте.

Я протягиваю Рустаму подвеску, а он отдает ее Полине.

Смятение отображается на ее лице.

– Надень, пожалуйста. Как тогда, Полин.

Полина слушается, но делает это немного рассеянно. Я вижу влагу в ее глазах, когда она застегивает цепочку. В звенящей тишине застежка щелкает очень громко.

– Богу войны столько лет, а он никогда ее не снимает, – произносит она.

– Значит, он тебя очень любит, Поль, – произношу я и смотрю на ее реакцию.

Сначала в ее глазах появляется боль, но затем – немного ответной любви. Остатки любви. Те остатки, что не сгорели в горе. И на этих остатках большого костра, я уверена, они разожгут новый костер. Пылающий до небес.

– Ясмин, кто-нибудь видел подвеску? – спрашивает дядя, когда Полина уходит.

– Никто. Я нашла ее и спрятала.

– Спасибо, Ясмин, – честно благодарит дядя. – Ты помогла мне. Очень.

– Я лишь заняла сторону справедливости, дядя.

Мы ненадолго встречаемся взглядами, а затем Полина зовет нас за стол. Кажется, что воспоминания об их молодости чуть разогрели ее сердце, и Рустам, глядя на румянец на щеках жены, моментально подобрел.

– Ясмин, как у тебя дела? Ты теперь живешь здесь? – спрашивает Полина.

– Это временно, – качаю плечами. – Я устроилась в университет, преподаю итальянский.

– Почему ты остановилась в Петербурге, а не у нас?

– Папа так сказал. Сказал, в Москву не нужно.

За столом наступает напряженная тишина. Рустам молчит, а Полина держит лицо и иногда улыбается. На ее пальце тоже нет колец. Никаких. Она сняла с себя все драгоценности, будто это может утолить ее боль.

– Что ж, передавай папе привет. И Эмилю, – проговаривает Полина звенящим голосом.

Я откладываю столовые приборы и поднимаю на нее взгляд. Обедать – расхотелось, как и находиться здесь, ведь голос Поли был болезненно-дрожащим и законно обвиняющим.

– Полина, я не знаю, кто виновен в смерти Руслана.

– Я знаю, – обвиняет Полина, стискивая кулаки.

– Полина, остановись, – прерывает Рустам.

– Полина, я лишь догадываюсь, что произошло на самом деле. Но я пришла к вам, и я вернула вашу вещь, – проговариваю четко. – Кажется, я дала понять, на чьей стороне я нахожусь. И я уж точно не на стороне Шаха.

– Полина нервничает, – вступается Рустам, накрывая ладонь жены своей. – Меньше всего я хочу, чтобы ты отвернулась от нас, Ясмин. Однажды я сказал твоему отцу, что его дети всегда останутся и моими детьми тоже, какие бы поступки они не совершили.

– Кроме Эмиля, верно? У папы с ним тоже испортились отношения. У вас с ним одна причина, почему вы отвернулись от Эмиля?

– Эмиль сделал свой выбор, когда прогнулся под Шаха и совершил то, что совершил, – сдержанно отвечает Рустам. – Твой отец знает грехи Эмиля, он отвернулся от сына, но не отказался от него.

Я тяжело киваю.

Полина кусает губы и неохотно ковыряется в тарелке. Ее ресницы чуть подрагивают, а губы искусаны в кровь. Я ловлю себя на мысли, что через пару лет хочу увидеть ее вновь счастливой. Настолько, насколько это возможно.

– Они говорят, баш на баш, – подает голос Полина, поднимая глаза. – И ты можешь злиться на Руслана за покушение на своего брата, но реальных доказательств этому нет. Нет. Они просто убили его. Вот и все, вот и все.

– Ясмин, между нами и Давидом все кончено, но тебя это не касается. Ты по-прежнему нам дорога, – произносит Рустам твердо. – Разговор закрыт.

Остаток обеда проходит более спокойно, я благодарю Полину за вкусную пасту и спешу, чтобы успеть на рейс до Санкт-Петербурга. Телефон в кармане часто вибрирует, уведомляя о сообщениях, но мне не до него. К тому же, я точно не планировала доставать телефон при дяде, чтобы он, не дай бог, не увидел в моих контактах Эльмана Шаха.

Когда я собралась уходить, оказалось, что в доме все это время присутствовала Лейла. Старшая дочь Рустама спускалась по лестнице с грудничком, когда я уже обувалась. Ее малыш сладко спал, поэтому я не стала приближаться. Мы только поприветствовали друг друга, и она быстро ушла к Полине. Слишком быстро – я лишь проводила ее взглядом, а затем повернулась к дяде.

– Мне пора, дядя. Была рада вас увидеть, – обнимаю Рустама, целуя его шероховатую щеку.

– Ясмин, наш дом для тебя всегда открыт, – напоминает дядя на пороге.

Я рассеянно киваю, натянув на лицо улыбку. Все так говорят – до тех пор, пока они все не узнают, что я легла под Эльмана Шаха. Надеюсь, что это никогда не случится, и что я не растеряю те крохи родственников, что у меня остались в процессе войны.

– И все же я лучше не буду посещать вас часто. Хочу, чтобы вы были счастливы, Рустам, – поясняю всерьез.

Мы прощаемся очень крепко. А когда я разжимаю объятия, то спешу скорее покинуть этот дом, потому что остро понимаю: наша связь с Эльманом перечеркнула остатки того хорошего, что осталось между моим отцом и Басмановыми. Между нами образовалась огромная пропасть – вот, что стало, когда я добровольно раздвинула ноги перед наследником Шаха, и теперь мне здесь было не место.

Глава 25

– Ясмин, я должна тебя предупредить: утром господин Шах пребывал в весьма дурном настроении.

Я стягиваю с себя босоножки и осторожно поглаживаю натертые ступни. В это время Айя подает мне стакан воды и шепотом делится, что давно не видела Эльмана Шаха таким эмоциональным.

– Какой ужас, – вздыхаю равнодушно. – У меня тоже настроение не айс.

Я поднимаюсь с пуфика в прихожей, иду в гостиную и бросаю сумочку на диван. Боже, как жарко. В Петербурге стояла невыносимая жара, хотя дело близилось к вечеру.

Все это время Айя не сводит с меня удивленного взгляда.

– Господин Шах сказал, что вернется вечером. И велел передать ждать его в спальне.

Я вынимаю телефон из сумочки и нахожу пропущенные от Эльмана. Немного, но от них все равно дрожит все тело в ожидании наказания. А оно, я знала, будет. Только сперва мне нужно доехать до университета и отвести две пары, и я уже дико опаздывала.

– Хорошо, после работы я сразу поднимусь в спальню господина Шаха, и мы займемся крышесносным сексом.

Айя кашляет сбоку, и я вопросительно на нее смотрю.

– Все в порядке, Айя? Тебе принести воды?

Покраснев, Айя отрицательно качает головой. Она закашлялась, подавившись собственной слюной. Это может быть опасно.

Я бросаю телефон обратно на диван и принимаюсь стягивать надоевшую юбку. Раньше я ходила по дому в нижнем белье – было не так жарко и очень свободно, но такое я могла себе позволить не всегда. Только когда папа и брат отсутствовали, разумеется.

Здесь же я могла ходить так круглосуточно. Оставшись в нижнем белье, я с радостью падаю на диван. Перелет был, честно говоря, просто ужасным – рядом, не успокаиваясь ни на минуту, плакали двое детей. Безумие.

– О, боже, – вздыхает Айя. – Ты хотя бы предупредила, я бы отвернулась…

– Ты же девочка, я тоже, – пожимаю плечами. – Кстати, как тебе мое белье? Красивое? У тебя есть дочка?

– Красивое, да, – соглашается, краснея пуще прежнего. – Есть дочка, она замужем.

– Какой у нее размер?

– Что?

– Ну, грудь меньше моей?

Айя кивает, оглядев меня смущенным взглядом с ног до головы.

– У меня есть новенький комплект, который не подошел мне в груди. Это Италия, сама понимаешь, что качество дорогого стоит. Я отдам его твоей дочке, пусть носит с удовольствием.

– Что ты, у меня нет таких денег, чтобы заплатить тебе…

– Мне не нужны деньги. Я же сказала, что отдам. Просто так. Жди меня здесь, Айя.

Поднявшись на второй этаж, я хватаю из гардероба деловой комплект преподавателя и новенький комплект белья, второй вручаю раскрасневшейся Айе, а сама наспех влезаю в длинную юбку-карандаш и белую блузу.

– Это наверняка очень дорогой бренд. Я не могу это принять, Яся.

– Наверное, дорогой, – пожимаю плечами. – Я не знаю, основатель бренда – папин друг. Хороший. Не смей отказываться, твоей дочери понравится. Считай, что это мой подарок за то, что ты сменила те черные шторы.

– Но господин Шах все равно сделал по-своему, – вздыхает Айя.

– Всему свое время, Айя. В итоге все равно будет по-моему.

Я возвращаюсь к босоножкам, на которых я проделала немалый путь, и чуть болезненно застегиваю их на щиколотке. Нет времени выбирать обувь, я очень опаздываю.

– Айя, мне пора ехать в университет, я успеваю отвести несколько занятий студентам. До завтра!

Я очень быстро расчесываю кудри, заправляю их ободком и оглядываю образ. Идеальный преподаватель. Главное только, чтобы не пялились, а слушали. Тогда, может, стоит поменять босоножки?.. Или блузку построже? Или волосы собрать в пучок? Но тогда некоторые пряди точно попадут на лицо и будут мешать. Черт.

– Ясмин, уже достаточно поздно для работы. Господин Шах скоро вернется, – робеет Айя.

– Не понимаю, причем здесь мои занятия со студентами и режим работы господина Шаха?

– Он будет негодовать, если вернется, а вас нет. Я же говорю, он находился в очень дурном настроении, когда приехал домой.

Я еще раз обвожу взглядом женщину, но понимаю лишь одно – мы друг друга не понимаем. Между нами пропасть. И не только из-за возраста, но и из-за места, где мы родились.