– Ты меня совсем не знаешь, Кам. Ты очарован не той, которую нарисовал себе в голове, – качаю головой. – Тебе нужна другая.

– Не говори за меня, Ясмин…

Камаль уходит, закрыв за собой дверь. Я быстро запираюсь изнутри, кладу ключ на стеклянный столик и нахожу первую попавшуюся спальню. Рухнув на большую кровать, я поджимаю колени и позволяю себе вот так вот просто, как никогда не делала – расплакаться.

Всегда слезы были из поводов: уход мамы, например. Или из-за усталости, когда мне нужно было тянуть на себе троих мужчин: отца и братьев. Я так уставала быть им и дочерью, и сестрой, и мамой, но слез без поводов – нет, никогда не было.

Выплакавшись, я поднимаюсь с кровати.

Телефон разрывается от звонков, пока я блуждаю по пустой хорошенькой квартире. Софии бы здесь понравилось: несмотря на скандинавский холодный стиль, здесь было уютно. Все для девочки, так сказать. Насколько я знаю, квартиру для своей сестры выбирал Эльман…

Что ж, у него есть вкус.

И, как оказалось, были ключи.

Около десяти вечера в дверном замке послышался скрежет. Спустя два поворота в квартире послышались стремительные тяжелые шаги, и я почувствовала: эту ночь я не забуду никогда.

– Ясмин!

Он выкрикивает мое имя в безуспешных поисках меня.

Я мелко дрожу.

И уже на подсознании понимаю: Эльман на грани. Злой как черт, он направлялся прямо ко мне. Его шаги приближались, а вместе с тем – мое сердце билось сильно-сильно.

Бах-бах, бах-бах…

Я была в спальне. Свернувшись калачиком, я мечтала только об этом: чтобы меня не трогали. Но Эльману, впрочем, на мои желания было все равно.

– Ясмин… Какого черта, Ясмин?..

Он тяжело дышал.

Эльман, открыв рот, почти задыхался. Ему было плохо. Так плохо, как бывает только на грани жизни и смерти.

Он оказывается рядом в считанные секунды, хватает мое тело и вынуждает открыть глаза.

– Посмотри на меня, посмотри. Я искал тебя… Везде… Блядь…

Я молчу, а он целует мои мокрые щеки и губы.

Покрывает поцелуем каждый сантиметр моего лица.

И его не волнует, что за нашими спинами – стоят его люди и ждут приказа. Я осознаю, что они искали меня. Все без исключения. Кто-то рыскал в университете, кто-то в той кофейне, в которой мы часто заседали с Майей между занятиями. Они наверняка подключили к поискам Майю с Демидом, потому что в телефоне были пропущенные от подруги.

Эльман и подумать не мог, что я могу быть в квартире Софии. Он забрал у меня ключи, поменял замок и подумать не мог, что я здесь. А я же, непослушная девочка, их украла и воспользовалась.

– Ясмин… Моя девочка…

– Уходи, – говорю ему тихо, с надрывом.

Он не уходит. Напротив, прижимает меня крепче и силой запрокидывает меня с кровати себе на плечо – как пушинку, которая ничего не весит.

– Уходи! Не трогай меня!

Я бью его по спине.

Изо всех сил.

Он же – сжимает меня крепче. Почти до хруста. Уже до боли.

– Отпусти меня, Эльман Шах!

– Не могу, Ясмин. Просто не могу.

Я повисаю на его плече тряпичной куклой.

Внутри что-то надорвалось.

Не может.

Он может применять силу, но не может отпустить. Кажется, что-то подобное рассказывали о его отце, но я ведь считала Эльмана другим. И в такой исход событий я, разумеется, не верила.

– Я виделась с Камалем. Он меня проводил.

Эльман почти вынес меня из квартиры, но мы резко останавливаемся.

Эльман напрягается.

Очень сильно.

И в ту же секунду ставит меня на ноги, грубо прислоняя к стене. Вошедший Антон, начальник безопасности, подтверждает:

– Я проверил камеры. Госпожа Романо приехала с ним. Он находился в квартире не более двух минут.

Доложив Эльману то, о чем я могла сказать сама, Антон уходит. Артур, забрав мою сумку и босоножки, покидает квартиру вместе с остальными.

Мы остаемся одни по приказу Эльмана Шаха.

– Ты охренела, Ясмин?

– Он просто проводил меня, – пожимаю плечами. – Эльман, он подозревает о нас.

– С чего ты взяла?

– Он называл новые фамилии. Он хочет проверить меня. Он подозревает, Эльман. Мы в дерьме, – произношу с тихим ужасом.

– Какие фамилии?

Я с силой бью Эльмана в грудь, но ему хоть бы что – он все также смотрит на меня зверем и до боли прижимает к стене, сходя с ума лишь от мысли, что я была с Камалем.

– Ты меня слышишь или нет?! Он проверяет меня! Он догадывается! Какого черта ты убил Авдеева? Мы попали в ловушку, Эльман!

– Фамилии, Ясмин, – требует Эльман.

– Иди к черту, Шах!

Сжав мои плечи, Эльман широко открывает рот и повторяет в последний раз:

– Фамилии. Назови их. По-хорошему. И я размажу Камаля по стенке.

– Это все, что тебе нужно? Размазать Камаля по стенке? Фамилии, да? Николаев и Маматов, – выплевываю тихо. – Может быть, в следующий раз мне трахнуться с ним, чтобы узнать для тебя больше фамилий?!

Эльман замахивается.

А у меня жизнь проносится перед глазами, и я резко зажмуриваюсь.

Замахнувшись, Эльман ударил кулаком в стену – выше от моей головы на несколько сантиметров. Я не видела, но чувствовала, я каждый сантиметр расстояния чувствовала.

Спрятав лицо в руках, тихо вскрикиваю.

– Я убью тебя, Ясмин, – обещает зверь. – Убью тебя и его, если хоть еще раз услышу из твоего рта блядские слова.

Мы тяжело дышим. Оба.

Я не отрываю пальцы от лица, он – не отходит ни на шаг.

– Научись, сука, разговаривать по-русски, – просит с надрывом. – Знаешь же, что меня выносит от блядских слов и все равно не можешь закрыть рот вовремя. Я до встречи с тобой ни дня не матерился. Ты все переворачиваешь, Ясмин. Всю душу вытрясаешь. Меня колотит, ты бы только знала как меня, блядь, колотит от одной только мысли, что он был здесь.

Я сковываю пальцами лицо, не заботясь о макияже, и хочу остаться в своем панцире навечно.

Но Эльман отрывает руки от лица и резко задирает мою голову.

– Только я буду прикасаться к тебе. Только я буду трахать тебя. В противном случае будет пиздец, Ясмин. Будет ад, который тебе и не снился.

Я смотрю в его глаза и вижу в них адское пожарище.

Он – успокаивается.

Только я успокоиться уже не могу. Он замахнулся. Замахнулся…

– Ударь, – цежу с небывалой яростью. – Ты замахнулся, так ударь!

– Успокойся…

– Ударь! – заорала ему в лицо. – Давай, подними руку и отвесь пощечину, как твой…

– Не называй его имени, – цедит Эльман.

– Как твой отец умеет, – ухмыляюсь.

– Закрой. Свой. Рот.

– Ударь. Или снова придуши свою непослушную девочку, – повторяю сквозь зубы. – И на утро меня уже не будет. Чемодан, гуд бай и встречай меня, Палермо.

Эльман резко мрачнеет.

Он убирает от меня руки, устало потирает лицо, а через секунды гнетущей тишины задает всего один единственный вопрос:

– Тебя здесь держит хоть что-то?

Я качаю головой.

И неожиданно – из-за ослабевших конечностей – оседаю на стул, стоящий за спиной.

– Папа ждет, пока Андреа будет казнен, и его сторонники потеряют лидера.

– Это все? – спрашивает почти не дыша. – Все, что держит тебя?

Я опускаю ладони, растираю уставшие от босоножек ноги и ловлю на себе обреченный взгляд. На его скулах заиграли желваки.

– Что еще ты ждешь от меня, Эльман? Я не понимаю… Я не понимаю, Эльман.

– Я хочу понять. Тебе вообще было похуй, к кому приходить? Был бы на моем месте другой, ты бы тоже сразу прыгнула на его член?

– О, ты считаешь, что я сразу прыгнула на твой член?

– Не сразу. Я задал вопрос, Ясмин.

– У меня нет ответа на твой вопрос.

– А ты потрудись найти, Ясмин.

– Что? – я тихо смеюсь. – Эй, а ты не забыл, что наша связь не предполагает таких вопросов? Ты не задавал эти вопросы, когда я пришла к тебе за помощью. Тогда ты сказал что-то вроде… ммм… – прищуриваюсь, пытаясь вспомнить тот день. – О, ты сказал: «Я не меценат, Ясмин. У тебя есть проблемы, у меня есть условия». О, и еще ты сказал, что тебе нужно только мое тело. Так что я отказываюсь отвечать на твои странные вопросы. И еще я знаю, что ты женишься на той несчастной девочке.

– Теперь закатишь истерику? – спрашивает сквозь зубы.

– Только если мне так и не принесут босоножки. Какого черта Артур утащил их? В чем я пойду, Эльман?

– Это все, что тебя волнует? В чем ты пойдешь?! – переспрашивает с тихой яростью.

– Да, меня это очень волнует. Это единственная моя проблема на данный момент! – восклицаю в ответ. – Я же не пойду босиком, Эльман.

– Пиздец, Ясмин…

– Еще какой.

Эльман покидает квартиру в несколько размашистых шагов и хлопает дверью с такой силой, что в ушах еще продолжительное время стоит сильный звон.

Когда он уходит, я сползаю со стула на пол, испытывая сильное моральное опустошение. Подогнув босые ноги под ягодицы, я жду, что будет дальше.

Когда на пороге возникают начищенные черные ботинки, я почти не дышу. Боже, как он зол. И что я такого сказала? Или нужно было закатить истерику?

Ничего не понимаю.

Эльман бросает к моим ногам босоножки и тяжело проговаривает:

– С пола встань. Тебе еще детей рожать.

Открыв рот, хочу вставить свои пять копеек, но Эльман предупреждает:

– Молчи. Просто, блядь, молчи. Хоть раз в жизни.

…Когда я завязываю последний узелок на щиколотке, Эльман дергает меня за локоть и выволакивает из квартиры.

Бах, бах, бах, бах, бах….

Он забирает себе ключ, который я у него украла, запирает дверь и засовывает его себе в карман. У меня ключей больше нет и найти мне их – в этот раз не позволят.

Сердце колотится бешено.

Но в голове, помимо хаоса и страха, бьется еще одна мысль: Эльман не отрицал, он действительно собирает жениться. Значит, скоро все закончится. Что ж, это был остросюжетный уикенд и развлекательный летний лагерь, который закончится вместе с вынесением приговора Андреа. Дома вновь станет безопасно. Я выйду замуж за какого-нибудь не любвеобильного итальянца и в моей жизни будет полный штиль.

Потому что нет любви – нет боли.

Усадив меня в машину, Эльман садится следом. Он закрывает перегородку между водителем и нами, кладет руку на мое колено и задирает юбку почти до трусиков.

Я знала, что сейчас будет.

Просунув ладонь между ног, Эльман оттягивает кружевную ткань и белья и касается меня там. Но между ног очень сухо, я не возбуждена ни на каплю, поэтому он перестает терзать мое тело, поправляет юбку и опускает тяжелую ладонь мне на колено.

Повернув голову, признаюсь:

– Иногда мне кажется, что заниматься сексом – это единственное, что у нас получается. В остальном мы как спички: поджигаем друг друга и сгораем дотла.

Эльман полностью игнорирует мои слова, только смотрит на меня тягучим, не очень ласковым, но очень внимательным взглядом.

– Что молчишь? Если после твоего брака я приеду в Питер и еще буду не замужем, мы можем встретиться. У нас будет крышесносный секс до самого рассвета, а на утро я улечу, оставив тебя с твоей скучной женой. Как тебе предложение?

Эльман некоторое время молчит, играя желваками, а потом серьезно произносит:

– Я одного не понимаю, Ясмин: большую часть жизни ты прожила за пределами страны итальянского менталитета, но каждый раз ты все экзотичнее выносишь мне мозг. Как у тебя это получается?

Я тихо смеюсь, склонив голову на бок.

Эльман – не смеется. Совсем. Его взгляд тяжелеет с каждой секундой.

– С любовью, Ясмин Романо, – отвечаю шепотом.

Вернувшись домой, Эльман уводит меня в спальню, укладывает на постель, разводит ноги и берет меня всю ночь. Жарко, жадно…

Под утро, когда он выходит из меня, то шепчет в висок:

– Подумай, что ты хочешь на день рождения. Я весь мир положу к твоим ногам, Ясмин…

– Весь? И исполнишь все желания?

– Все.