Тайная связь (страница 59)
Подойдя к Сицилии, я смотрю в мудрые глаза и дотрагиваюсь до ее лица. Оно мокрое, шел дождь. Выудив из сумки шелковую резинку, я собираю свои волосы в пучок. Они сильно мешают, особенно на больших дистанциях.
– Поскакали дальше? Быстрее? Без оглядки? – спрашиваю ее. – Иначе нас скоро догонят, а я не хочу туда возвращаться.
Сицилия одобрительно качает головой. Или мне только кажется. В лесу темнеет еще быстрее. Оказавшись верхом, я прячу сумочку между ног и разгоняю Сицилию до небывалой скорости. Так быстро мы еще не двигались.
Так отчаянно.
Так дерзко.
Так бессмысленно.
И болезненно.
Выстрел прозвучал ровно в семь вечера. Укрываясь от встречных веток, я ощутила, как дернулось тело Сицилии, и нас повело в сторону. Резко, с импульсом, по инерции.
В какой-то момент я перестаю ей управлять и от удара в высокую сосну кубарем слетаю с Сицилии. Удар головой об толстую кору дерева вызывает резкую боль, и я стону от боли. Сжимаю виски, пытаюсь подняться, но позвоночник моментально простреливает от боли.
Где-то рядом падает Сицилия. С шумом, с грохотом, с предсмертным ревом. Звуки лошади, переживающей агонию, недоумение, тревогу и боль я, кажется, не забуду никогда.
– Нет, нет, нет…
Голос моментально хрипнет. Становится похожим на треск бокалов. Вспоминаются слова папы: «Устал слышать, как умирают лошади».
Сицилия упала на землю и билась в агонии. Превозмогая боль, я ползу к ней, но не слишком близко. В ушах стоит ее визг и крик. Ей больно. Я закрываю рот рукой, сдерживая собственные стоны. Рядом оказывается сумочка, но в ней нет ничего, что поможет Сицилии избавить ее от страданий. Только оружие…
– Сицилия, Сицилия, Сицилия… – повторяю как не в себе.
Вокруг никого. Только мы с Сицилией и стрелок, сделавший это с ней. Он где-то рядом. Я вынимаю оружие и оглядываюсь.
В ушах стоит ветер. И звуки мучительной, долгой смерти. Когда Сицилия перестает передвигать ногами, я подползаю к ней и осматриваю. Выстрелили в позвоночник. Сбоку. Значит стрелок находится слева. Бросив взгляд в темноту, я прислушиваюсь, но из-за рева Сицилии не слышу ничего.
Они не хотели убивать ее быстро, поэтому выстрелили туда, где максимальная концентрация легких и крупных сосудов, они раздробили позвонки и оставили ее умирать. Долго и мучительно.
Она умрет, Ясмин.
В полевых условиях не выживают, Ясмин.
– Аааааааааааааааа!
Я срываюсь на крик, но его не слышно. Не слышно. Сицилия плачет громче, ей больнее, а на ее глазах, кажется, выступили слезы.
«Когда умирает лошадь, умираем мы сами», – говорил отец.
«Лучше без лошади, Ясмин. Лучше не привязываться», – говорил он.
Шел дождь.
В лесу наступила ночь.
Сицилия умирала. Не знаю, слышал ли Эльман ее крики, но я слышала. Мне казалось, весь Петербург слышал.
Я больше слышать не могла.
Поднявшись с грязной мокрой земли, я отошла на несколько шагов назад, прицелилась, закрыла глаза и выстрелила.
Я убила ее.
Быстро. Без мучений. Короткой выстрел, вспышка, ее больше нет.
Нет больше слез, предсмертной агонии, нет больше моей любимой Сицилии.
Сицилия скончалась за считанные минуты. Рухнув рядом с ней, я слушала, как остывает ее тело и напевала песню, которую однажды услышала от папиного венесуэльского друга.
Коня отпускают в поле,
Когда в глазах погас огонь,
И как же вам непонятно –
Теперь свободен этот конь,
Веревкой не свяжешь сердце,
Хлыстом его никто не тронь!
Если нежданно придет,
Любовь придет, вот так бывает,
Тебя качает, тебя качает, тебя качает…
Утерев лицо, я облизываю соленые губы и направляю горячее дуло к своей груди.
Глава 55
«С чего ты взяла, что я захочу отменить свадьбу? Да хоть всю ночь этим занимайтесь – на утро он все равно станет моим мужем, а ты о своих представлениях еще пожалеешь».
Слова, сказанные Батуриной, проигрываются в моей голове на повторе. Безостановочно. Боль Сицилии и ее слова – все это сливается воедино, образуя обжигающую ядерную смесь, и я убираю оружие от груди.
В лесу совсем тихо. Сицилии больше нет, как и моего сердца.
Эта дрянь не промахнулась, ее целью была Сицилия. За меня она бы слишком дорого заплатила, а животное – это не так ценно. Даже для Эльмана.
Впившись пальцами в землю, я вспарываю ее до тех пор, пока все мои руки не оказываются в грязи. Пока под ногтями не зудит от боли. Пока в сердце, где-то очень глубоко, не зарождается жажда мести.
В какой-то момент я останавливаюсь.
Высыпав землю обратно, я хватаю грязными руками сумку, оружие и перебираю ногами дальше, куда мы не доскакали с Сицилией. Я иду около десяти минут или, возможно, часа.
Когда выхожу к дороге, останавливаю первую попавшуюся машину. Мне не страшно, внутри есть деньги и оружие. Машина оказывается итальянской, беру это за знак и сажусь на заднее сиденье.
– До города, пожалуйста. Деньги есть, заплачу. Предупреждаю сразу: если захотите не деньгами, могу пустить пулю в лоб. Так что, мы поедем сегодня?
В сумраке ночи вижу, как при виде холодного металла мужчина резко побледнел.
Я бросила ему пять сотен евро на переднее сидение.
– Еще столько же заплачу в городе. Это настоящие. Мой папа спонсирует производство тех машин, на которой ты ездишь. Еще он мафиози, но это уже не столь важно.
– Могу отвезти вас куда нужно. Адрес знаете? – собрался мужчина.
– Знаю.
К сожалению, знаю. Прочитала везде, где только писали о свадьбе старшего сына Шаха. А писали везде.
Водитель трогается. Я поглаживаю металлическую рукоять и смотрю в окно. Не могу никому доверять. Больше не могу.
В сумке вибрирует телефон. Это звонит Эмиль, сегодня утром я бесследно исчезла. Точнее, я сказала ему, что у меня неотложные дела и что на свадьбу к Шаху я не приду. Подозрений не возникло, отец не приехал на свадьбу по той же причине. Даже из-за уважения к Софии.
Ненависть к Шахам у нас с папой была общая, только вот не ко всем…
– С вами все в порядке? У вас на лице кровь… У меня влажные салфетки есть.
Водитель протягивает упаковку, отвлекшись от дороги.
– Спасибо. Мою лошадь убили на моих глазах. Я вам немного салон испачкала ее кровью, накину сверху несколько тысяч евро, устроит?
Мужчина поперхнулся.
– Мало?
– Н-нет, не мало.
Я вытерла слезы, вытерла лицо и затем начала очищать руки, испачканные в земле и крови моей любимой лошади. Одежда выглядела неважно, комбинезон был порван в нескольких местах, когда я отлетела в дерево. К вискам как будто раскаленное железо приложили.
Я ее ненавижу.
За крики Сицилии. За ее боль. За последний мой выстрел…
Я убила Сицилию. Но виновница получит по заслугам. Сегодня.
Когда мы оказываемся в городе, я называю адрес и докладываю сумму до пяти тысяч евро.
– Две тысячи кладу сверху, обменяешь в любом банке без проблем. В них входит молчание, – говорю водителю, встретив его удивленный взгляд. – Поедешь куда ехал. И будет все хорошо. Высади меня за несколько кварталов.
Мужчина кивает.
К чему спорить, когда на кону хорошие деньги и собственная безопасность?
…Внутри роскошного ресторана в самом центре Петербурга уже много часов струилась музыка, ее было слышно с улицы. Я привела себя в порядок, распустила волосы и даже немного накрасилась в пути. От следов земли и жалких слез не осталось почти ничего.
Только рубец на сердце. Хороший такой рубец.
Минуя основное торжество, я обхожу здание, осматриваю его и еще через несколько минут оказываюсь на техническом этаже соседнего ресторана, а большие панорамные окна открывают вид на свадьбу.
На пышную, яркую, богатую свадьбу.
У нее был мой мужчина.
Все, что было у меня – с десяток патронов в горячем металле. И желание, чтобы кровь Сицилии осталась на ее белоснежном платье как память об этом дне.
Эльман, ты счастлив?
Ты надел ей кольцо. Сегодня в десять. Ты счастлив?
Мне хочется закричать, когда я вижу его рядом с ней, но я не могу издать ни звука. Даже описать увиденное не могу. Просто свадьба. И просто больно. Наверное, так.
Мне нужна всего пара минут, чтобы остыть и вновь стать хладнокровной. Такой же хладнокровной, как мой отец, когда люди предают его, а он больше не прощает.
…Выстрелы были слышны один за другим, и с каждым выстрелом я подбиралась к той, что забрала у меня последнее. Ярость, негодование, боль, ненависть – все собралось в один наэлектризованный пучок, и вот я уже задеваю человеческое тело. Ей спешат на помощь, но никто не закрывает собой. Никто не готов умереть за нее.
Я не хотела.
Я не думала убивать ее.
Но в процессе кровь забурлила по венам, и остановиться уже было невозможно. Кровь за кровь. Жизнь за жизнь.
Со мной так нельзя было. Нельзя.
И всех теперь ждала расплата.
Оставался последний патрон. Финальный. И чем сильнее была моя ненависть, тем ближе была Лиана к смерти.
Прицелившись, я уверенно продавливаю спусковой крючок.
Звучит удар.
Порох воспламеняется.
И пуля устремляется на поражение цели.
– Яся!
В момент выстрела чувствую сильный обхват сзади, и меня резко стаскивают с подоконника. Рывок заставляет пулю сменить траекторию, и она смещается совсем в другую сторону от цели. Я думаю, что падаю на бетонный пол, но в итоге приземляюсь на мужское тело.
Нет, нет, нет…
– Яся, – выдыхает он.
Камаль.
Я тяжело дышу. Он тоже. Он только со свадьбы. В костюме, с укладкой, красив и хорош собой. А я была лишь брошенной любовницей, измазавшейся в крови и грязи. Я заявилась на свадьбу и пустила несколько пуль в новоявленную жену своего мужчины. Бывшего мужчины.
Я полюбила так сильно, что упала очень низко.
– Зачем ты это сделал? – спрашиваю сначала тихо. – Зачем ты это сделал?! Зачем?!
– Ясь, успокойся…
– Не трогай меня! Убирайся!
Ударив его в грудь, пытаюсь подняться. Не пускает. Сжав мои плечи, Камаль насильно тянет на себя.
– У меня больше нет шанса! Нет шанса! – кричу на него. – Что ты наделал?! Что ты наделал! Что ты!..
Схватив оружие, я замахиваюсь на Камаля. Оно большое и тяжелое, и я наверняка разобью ему лицо. Перед глазами расстилаются красные пятна, а внутри нет ни малейшего благоразумия. Состояние аффекта в полном его проявлении.
Остановиться удается лишь в последний момент.
Останавливаюсь, когда понимаю, что сейчас ударю ни в чем не виновного человека. Разобью ему лицо, изуродую свои руки в крови – снова.
Когда ты стала такой черствой, Ясмин?
Такой жестокой?
Когда замахнуться для тебя стало делом чести?
Ты только что чуть не убила человека. Жену чужого мужчины.
Или убила?..
Ревность сделала из тебя зверя. Зверя.
Я зажмуриваюсь, падаю Камалю на грудь и рыдаю, утыкаясь в жесткую шею.
– Она мертва?
– Я не знаю, Ясь…
– Скажи, что она мертва! – заорала я.
Камаль перехватывает мои руки, я до крови кусаю губы. От безысходности. От любви.
– Она убила мою лошадь, мою лошадь…
– Тихо, пташка. Тихо.
– Прости меня. Прости, – молю его, выпуская оружие из рук.
Камаль опускает руки на мою спину, прижимает к себе и легонько поглаживает.
– Все хорошо. Я тебе не враг, пташка.
Пташка.
Я задыхаюсь от боли. Красные пятна рассеиваются. Возвращается реальность – жестокая, отчаянная, болючая. Я – убийца.
– Тихо, пташка.
– Так меня никто не называл, – говорю ему.
– Я буду. Я буду заботиться о тебе, пташка.