Переместив взгляд на его другую руку, мое сердце болезненно сжимается. В пальцах некогда любимого или вечно любимого мужчины зажата смятая записка. Та самая.

«С любовью, не Яся, а Ясмин».

Записка подсказала ему, где меня искать. В объятиях того, кто звал меня Ясей.

Только и любви уже нет.

Этой ночью она сгорела, оставив после себя лишь пепел.

Нет, даже и пепла не оставила…

Отпустив взглядом записку, я, наконец, поднимаю глаза выше.

Не знаю, что было в моих, но в его глазах не осталось ни крупинки от прежнего льда. Там лед был выжжен пламенем прямиком из ада.

От такого пламени можно сгореть и больше никогда-никогда не возродиться.

Я легла под другого.

А еще не моем пальце кольцо Камаля. Глаза Эльмана выцепили его на полуголом теле.

Будь его воля, он бы ударил меня. Не единожды. И на этом, уверяю, ничего бы не закончилось.

Но охрана и присутствие моего брата предотвращает насилие.

Не сказав друг другу ни слова, мы расходимся в разные стороны и едва ли увидимся снова.

Я сожгла все мосты и себя вместе с ними.

А он остался сгорать в своем собственном аду.

…Мы с Эмилем едем в разных машинах.

Он боится причинить мне боль, если снова окажется так близко. Или попросту не хочет меня видеть, поэтому в его дом я захожу в гордом одиночестве. Где-то наверху плачет Мария, София с ней. Минуя их спальни, забредаю в комнату, которую всегда занимала раньше, и сразу иду в душ.

За окном наступил рассвет. Для кого-то, но не для меня.

Я скидываю рубаху, пиджак и белье, а сумочку кладу на раковину. Включаю самый сильный напор воды и хватаюсь за губку. Без разбора хватаю то ли гель для душа, то ли шампунь, и выливаю около литра на губку. Около литра или чуть больше.

Это должно помочь отмыться.

Отмыться от чужих прикосновений. От чужого запаха. От поцелуев, проникновений и ласк, что на всю жизнь останутся чужими и нелюбимыми.

Начинаю с шеи, именно туда Камаль целовал меня много-много раз, царапая кожу своей щетиной и жесткими губами. Отвратительный запах геля дает временное ощущение, что мне удалось избавиться от каждого поцелуя, но по-настоящему истерика накрывает меня, когда я прикасаюсь к бедрам и принимаюсь отчаянно тереть их

Почти что до скрипа.

До боли.

Так, что мягкая губка превращается в настоящую металлическую терку.

Упав на колени, отбрасываю губку в сторону и захлебываюсь горькими слезами.

Я бы все отдала, я бы душу дьяволу продала, лишь бы забыть эту ночь, проведенную в чужих объятиях. Лишь бы не вспоминать, как он двигался во мне, как нежно он брал мое тело и грубо присваивал его себе. Как шептал все эти сладости и говорил приятные слова.

Он обещал, что я забуду Эльмана.

Но забыть хотелось совершенно другое…

Я переключаю воду на ледяную и надеюсь, что это поможет, но каждое движение, каждая ласка – все это сохранилось в моей памяти, кажется, навечно.

– Ясмин!

Вздрогнув, я интуитивно прикрываю грудь и пытаюсь добраться до полотенца, но не успеваю. Брат врывается в душевую и хватает меня за руку, вытаскивая из-под ледяного душа.

– Я голая! – кричу на него, дрожа от холода.

– Мне похуй!

– Что ты творишь?! – взвизгнула я, прикрываясь руками.

На крики прибежала София.

Ее глаза были влажными от слез, она все узнала. Она схватила Эмиля за руки и попыталась оттащить его от меня.

– Эмиль, умоляю тебя, наша дочь плачет! Я не могу вас разнимать! – кричит София.

Безуспешно.

Мы оба были на эмоциях.

– Это пиздец, Ясмин! Это пиздец!

– Ну и ладно! Ну и пиздец! Ну и что! – закричала я, захлебываясь в слезах.

– Ты под Шаха легла! – рявкнул он. – Ты себе представляешь, что ты натворила? Как давно это творится? Как давно, блядь?!

Я замираю, беспомощно обняв себя за плечи.

Что ему сказал Камаль? Он сказал брату про Эльмана? Про нашу тайную связь?

Или он соврал и взял все грехи на себя…

– Я спросил: как давно ты связалась с Камалем? – повторяет брат.

– Ты и сам не без греха, – выплюнула я, и только затем покосилась на плачущую Софию.

– Замолчи сейчас же, сестра, – пригрозил Эмиль. – Это другое.

Эмиль говорил урывками.

Словно перед каждым предложением набирал много-много воздуха в легкие, чтобы не умереть окончательно. На рассвете он вытащил свою сестру из постели врага, и похоже, что Камаль солгал ему и ничегошеньки не сказал об Эльмане.

– Да что ты вообще понимаешь?! – закричала я. – Сколько раз ты звонил мне, сколько раз ты интересовался, как я живу в России?! Сколько, Эмиль?! Вы с отцом дали мне денег, дали охрану и забыли обо мне! Вы настолько погрязли в своей сраной мафии…

– Замолчи!.. – не стерпел Эмиль.

– …в своей сраной мафии, – повторяю я нарочито жестко. – Вы настолько в ней погрязли, что забыли о единственной женщине в этой вашей сраной мафиозной семье!..

– Яся! – воскликнула София.

– Лучше замолчи, Ясмин. Мы заботились о тебе! Мать бы в гробу перевернулась от того, что ты творишь!

– Что? – выдохнула я и больше вдохнуть не смогла.

– Что слышала, – бросает Эмиль, отведя взгляд.

Удар под дых.

Он знал, как это больно. Отец ему такую же фразу сказал в детстве, когда Эмиль совершил оплошность, а он всю жизнь забыть не может.

Забыть теперь не смогу и я…

– Эмиль!.. Нельзя так… – осудила София.

Но было уже поздно.

Назад не отмотаешь.

Сжав кулаки, я в последний раз посмотрела на брата, а как только смогла сделать вдох, то произнесла:

– София, тебе лучше выйти. И дай мне полотенце.

– Разбирайтесь сами, только не переубивайте друг друга, – выдыхает устало София.

Выхватив полотенце из ее рук, прикрываю свое тело, а затем пытаюсь найти стыдливый взгляд Эмиля.

Он тронул маму. Нашу маму. И теперь не может даже посмотреть мне в глаза.

– А теперь послушай ты. Это я заботилась о вас всех, – напоминаю ему, стиснув челюсти. – А все, о чем заботились вы – это о сраной наркоте, о папиросах в своем рту и чтобы чемоданы были набиты евро! А я заботилась! А я любить себе не позволяла! А я была примерной девочкой и папиной принцессой! Достало, ясно?!

Оттолкнув Эмиля, я хватаю сумочку и вытаскиваю оттуда пачки с евро, которые папа выдал мне в начале лета, после чего швырнула набитые купюры брату в лицо. Сотни купюр, ударившись об его подбородок, разлетаются по ванной комнате и осыпаются у его ног.

– Много денег равно много счастья, – выплюнула я. – О, да! Я могла выбрать наркоту и не слезать с нее, но выбрала Шаха. Это просто ужасно! Позор мне! Не в укор, но сам-то женился на шаховской дочке…

Подняв руки вверх, прикладываю один палец к другому, изображая известный ему жест, и выразительно смотрю на Эмиля.

– Палец о палец ты не ударил, чтобы понять, где я живу и в чьей постели встречаю рассветы. Девяносто дней. Три месяца лета. Я каждое утро просыпалась с Шахом, а ты так ничего и не понял. Убита вся охрана. Валентино и Кармина нет. Квартира Софии пустовала все это время. Семьи матери не было до меня дела, когда я прилетела сюда. Никому не было до меня дела, только Шаху я была нужна настолько, что он выманил меня с Сицилии, убил охрану и положил в свою постель. Если это не любовь, то что мне твоя мафия?! Что ты молчишь, брат?!

– Ты сошла с ума, Ясмин.

– Я чокнулась! Я заболела! Я умерла, а ты палец о палец не ударил, чтобы узнать, где я и с кем я, – повторяю значительно тише. – Наркота, евро и табак. И женщине не место в мыслях великой мафии. Так было всегда, просто раньше вам не было до меня дела, и я молчала.

Лицо брата искажается в гримасе боли.

Наступив на деньги, я бью его в грудь и бросаю последний упрек:

– А теперь, разобравшись с наркотой, бабками и табаком, ты пришел, чтобы позаботиться о своей сестре. Как это мило, Эмиль Романо, только заботиться уже поздно. Вот, где бы мама перевернулась. А что до моего тела, то не твои заботы. Уходи.

Указав на дверь, повторяю:

– Уходи вон! В конце концов, внизу надрывается твоя дочь. Позаботься лучше о ней, пока не стало так же поздно.

Эмиль уходит.

Все это время София не отходит от меня ни на шаг, помогает привести себя в порядок и отмыть тело от высохшего геля, укладывает в постель и, кажется, не обижается ни на одно сказанное мною слово.

А я много о ней говорила.

Не со злости.

– Камаль жив, – говорит она тихонько, чтобы Эмиль, не дай бог, не услышал. – А мой папа в реанимации, как и Лиана. На свадьбе Эльмана открыли стрельбу. А ты почему не пришла?

– Я была с Камалем, – устало отвечаю ей, вслушиваясь в каждое слово Софии.

– Да, я знаю. Сейчас все подозревают Камаля, но у него алиби. Он был с тобой. Только Эмиль сказал, чтобы я молчала, потому что он не собирается оправдывать Камаля твоей честью. Камаль тоже молчит, точнее, он не может говорить…

– Почему они думают на него? – спрашиваю обреченно.

– Пока папа в больнице, всем руководит Эльман.

Эльман…

Конечно же.

– Ему предоставили записи с камер видеонаблюдения. Камаль был один, теперь ему выдвинули обвинения, и Мурад помогает с делом. У Мурада много друзей в органах, он ведь на прокурора учится. Скорее всего, Камаля посадят по нескольким и больше статьям. Не могу поверить, что свадьба Эльмана перевернула столько жизней.

Перевернула столько жизней.

Я тоже не могла поверить.

Наступает ночь. Затем еще одна. И еще. Сбившись со счета, я перестаю мечтать и думать и просто смотрю в потолок, пока на каком-то по счету рассвете ко мне не приходит Эмиль.

Я не смотрю на него.

Просто чувствую взгляд в огне.

Он кидает на мой живот невесомую маленькую коробку. Когда я беру ее в руки, то начинаю смеяться. Громко, а затем истерично.

– Это тест на беременность, – говорит он.

Я смеюсь.

Боже, до чего же смешно и больно.

– Я знаю. Ты что, думаешь, что я залетела от Шаха?

– Меньше всего я хочу думать об этом. Поднимайся и иди в туалет. Ты сделаешь его сейчас. Я жду, Ясмин.

Глава 59

– Ошибка. Это ошибка.

Я прижалась горячим лбом к холодной плитке и часто задышала.

Плитка был очень холодной, настолько, что доставляла леденящую боль.

Это правда?

Или все это мне только снится и на самом деле я попала в ад и медленно сгорала дотла? Я в аду? Здесь есть кто-нибудь, ау? Мне кто-нибудь ответит?!

Мне начинает казаться, что я лечу в бездну. Не чувствуя ног, сердца и второй жизни внутри себя.

Две полоски.

Это ошибка, не иначе.

Ребенок внутри меня – это ошибка. Большая пребольшая. Он будет кричать, плакать и требовать любви, которой у меня, увы…

В конце концов, он будет от Шаха.

Я накрываю рот ладонью.

– Выходи, Ясмин.

За дверью раздается грозный голос брата, и сквозь разжатые пальцы на пол выскальзывает тест. На нем две полоски. Запасного нет. Подделанного – тоже.

Не солгать, не повернуть время вспять. Не выбраться из этой ямы. Боже.

Мама, я беременна.

Ты слышишь?

Надеюсь, что нет. Он от Шаха. От Эльмана Шаха.

Я слышу твое отвращение, мама. И даже как будто, совсем чуть-чуть, вижу, как ты скривила губы. Не надо, мама, мне и без того очень тошно.

– Ты меня слышишь, Ясмин?

– Слышу.

– Ясмин!

Приходиться отзываться громче, чтобы он услышал:

– Слышу!

– Выходи.

– Сейчас.

Перед глазами все плывет.

Кудри слипаются в непослушные пряди, а пот стекает к волоскам, склеивая их солоноватой влагой.

Меня тошнит.

Или я умираю.

Не могу понять.

Ощущение, будто мир рухнул и жизнь только что закончилась.