Но брат просит открыть дверь, и мне не остается ничего больше, как выполнить его приказ. Почти сразу после этого срываюсь к унитазу. Меня выворачивает наизнанку утренней водой и остатками вчерашней еды.

Эмиль опускается на корточки прямо передо мной. Он собирает мои влажные кудри в хвост и еле слышно матерится, но ждет, пока рвотные позывы прекратятся.

Рухнув на колени, вытираю рот туалетной бумагой. В глазах пелена. Я не вижу, но прекрасно слышу, как в его руках шелестит полоска с тестом.

На тесте две полоски, которые никуда не исчезли. К сожалению.

Эмиль теперь все знает.

Сердце провалилось в пятки, когда Эмиль обернулся ко мне. Софии здесь не было. Даже она, кажется, в последнее время боялась своего мужа.

Поборов желание умереть, я слабо промолвила:

– Две полоски.

Сложив во рту заплетающийся язык, я вскидываю взгляд на брата.

Не знаю, каким чудом я не умираю от его убийственного взгляда, ведь коленки моментально становятся ватными, а конечности предательски холодеют.

– Ты в себе, Яся? – осторожно уточняет Эмиль.

Он медленно приближается ко мне и трогает мой лоб. Сначала ладонью, затем губами.

Я еле заметно дергаюсь. Мне страшно. Но я не хочу выходить замуж. Не хочу той судьбы, что он так сладко распишет. А Эмиль распишет.

– В себе, – повторяю пьяно.

– Яся?..

В голосе брата слышится беспокойство. И надежда, что ему просто привиделось.

В его глазах пока еще непринятие. Полное. Он смотрит на свою сестру – единственную, родную, и будто не узнает ее. В самом деле не узнает. Между делом Эмиль поправил пиджак, и от моих глаз не ускользнула наплечная кобура.

Зачем Эмилю оружие?

И как повернуть время вспять? Где нет нежеланной беременности. Где я счастлива. Рядом с папой. В идеале еще и с мамой…

– Ты была хорошей послушной девочкой… – начинает Эмиль.

– Я плохая. Плохая девочка. Открой глаза, Эмиль! – не выдержав, кричу ему в лицо.

Эмиль меняется в лице.

Кожа его становится бледной, а губы, образуя единую белесую полоску, становятся очень твердыми.

На глаза наворачиваются слезы. Эмиль становится чужим. Отрешенным. И только мы оба знаем, как оружие на его груди печет его сердце. Он бы кого угодно сейчас пристрелил.

Эмиль даже не моргает.

Я его, кажется, сегодня убила.

И себя заодно. Вместе с ребенком в моем чреве.

В лучшем случае, завтра ребенка не станет.

В худшем – Эмиль уготовит мне особенную судьбу.

– Пиздец.

Впервые соглашаюсь с братом. Да и другого я от него, честно, не ожидала.

Хлопает дверь.

Эмиль закрывает ванную на щеколду, чтобы не вошла София, и хватает меня за плечи. Поморщившись, я смотрю на брата, но вместо его озверевших глаз вижу лишь очертания его лица. Оно и к лучшему. Мне и без него тошно.

– Яся, ты в себе? Ты понимаешь, что это? – голос брата обманчиво мягкий.

Слегка качаю головой. Понимаю.

– Камаль знает?

Камаль?

Причем здесь он?

Я прячу от брата глаза и жму на кнопку смыва унитаза. Хочу занять себя чем угодно, лишь бы не действительностью.

Когда в глазах проясняется, прошу его только об одном:

– Запиши меня на аборт.

– Аборт? – переспрашивает Эмиль почти сразу. На выдохе.

– Да.

– Ясь…

– Аборт! – закричала я ему в лицо. – Становиться матерью не входит в мои планы.

– Послушай меня! – озверел Эмиль. – Хочешь сделать аборт, чтобы потом рыдать?

– Я не буду рыдать, – припоминаю ему. – Дети мне не нужны. Это мое право. Я не планировала иметь детей и семью…

– Об этом тебе следовало думать, когда ты трахалась с Шахом.

Эмиль замолкает.

Я сдерживаю рвотные позывы и жалкий скулеж.

А спустя время Эмиль решает все за меня. Все за меня.

Он произносит:

– Я выдам тебя за него замуж. Сами будете решать судьбу ребенка.

В аборте было отказано, а моя судьба предрешена на несколько десятков лет вперед. Родить ребенка от Шаха и выйти замуж за Камаля – это было последним, о чем я молила бы свою судьбу. Это еще хуже, чем аборт.

Качнув головой, я решаю все рассказать Эльману.

Повернувшись ко мне спиной, Эмиль зашагал прочь. Вчера он обмолвился Софии, что уедет на весь день. Сегодня его не будет.

На глаза наворачивается соленая влага. Эмиль ушел, хлопнув дверью, а я тянусь к своему телефону и набираю Эльмана.

Ответит или нет?

Ответь, пожалуйста.

Когда длительные гудки прерываются, и абонент отвечает, то я перестаю даже дышать. Держась за крышку унитаза, слушаю его тяжелое дыхание – оно переплетается с моим прерывистым, хриплым.

– Ты здесь? – выдыхаю в трубку.

На большее меня не хватает. Сжав телефон холодными пальцами, повторяю:

– Ты здесь?!

Молчание. Тяжелое и тоже прерывистое. Ему больно? Ему больно?!

Потому что я уже ничего не понимаю.

Я кусаю губы и чувствую, как разрывается мое ледяное сердце. На множество маленьких осколков.

– Давай встретимся. Сегодня. В доме, где жил Валентино. Я приду ровно в семь. Приходи. Я хочу увидеться.

Я говорю коротко, обрывисто. Перед каждым предложением набираю в легкие побольше воздуха, иначе, боюсь, я просто задохнусь. Или же сойду с ума.

От переизбытка чувств.

И от тысячи осколков…

Меня мутит. Мне плохо. И очень жутко. А каково Эльману? За несколько минут он не проронил ни слова, словно из его рта способны были рождаться одни лишь крики.

Одни.

Лишь.

Крики.

– Мне надо тебе кое-что сказать, – шепчу в динамик. – Приходи. В семь. Я буду ждать.

Когда звонок обрывается, я понимаю, что это он сбросил.

Не проронив ни единого слова.

Боже.

Собрав всю волю в кулак, я провожу в своей комнате весь день. Эмиль, как я и думала, уехал, поэтому к вечеру я начала собираться. Убрала в сумку тест, крайний раз взглянув на две полоски несчастным взглядом.

Я не хочу замуж за Камаля. Не хочу уготовленной мне судьбы.

Я сегодня все расскажу Эльману. Все.

И будь что будет.

Ровно в шесть вечера, в самый разгар ливня, я выехала из дома на такси, сменив по пути следования несколько машин. Для надежности.

Ровно в семь я была у дома, где жил Валентино. Дернув дверь на себя, я поняла, что дом не заперт, но внутри никого не оказалось.

Но я готова была ждать. Хоть минуту, хоть десять, хоть вечность.

Лишь бы только наша встреча не стала роковой ошибкой.

Глава 60

За окном лил беспробудный ливень.

Благо, я успела быстро зайти в дом, а вот Эльман будет полностью мокрым, когда придет ко мне. Если он придет ко мне.

Прижав к себе сумку, я бегло оглядываю комнату, в которой я скрылась от знойного ливня. В комнате было много старых шкафов, все они были на один мотив: старое дерево обрамляло пыльные грязные зеркала, и из каждого зеркала я видела свое отражение, от которого мне хотелось тут же отвернуться. Один из шкафов стоял в самом углу – рядом со мной, и от его запаха мне становилось еще противнее.

Я вдруг узнала, что Валентино жил бедно и был лишен роскоши и богатства, в то время как я в ней просто купалась.

Эльман меня в ней купал.

А потом мы друг друга потопили.

Теперь я ношу ребенка убийцы под своим сердцем. Валентино на том свете, и он наверняка меня проклял. Я не достойна своего народа, своих людей.

Ожидание оказывается слишком мучительным, несколько раз я проверяю сумку и смотрю на тест, мысленно подбирая слова для Эльмана. Я не знаю, как сказать ему об этом. Сумка нестерпимо обжигает плечо и сердце, и я мечусь из угла в угол, пока из-за шума ливня не угадываю звуки подъезжающей машины.

Опустив подбородок, я разглаживаю невидимые складки на своем платье. Я надела длинное. Короткое – побоялась. Эльман не любил короткие платья на мне, ревновал и злился, а сегодня поводов для злости было и без того предостаточно. На ногах небольшой каблук, чтобы я могла видеть его глаза, а волосы собраны в низкий пучок. Я бы назвала свой образ образом для извинений, но суть от этого не изменится – я легла под другого. И все здесь.

Он приехал.

Шум двигателя за окном набатом ударяет по ушам. Я потираю лицо холодными пальцами рук, а затем закрываю глаза. От волнения я будто ослепла и не видела ничего вокруг.

Только слышала.

Как открывается дверь.

Как она жалобно скрипит.

Как гремят до боли родные шаги…

Подняв глаза, я получаю ожог третьей степени – от ледяного взгляда напротив. Лед, оказывается, умеет обжигать. Дотла.

Я понимаю, что каблуки мне мало помогают, и я все равно слишком маленькая рядом с ним. Предательски маленькая.

А еще Эльман промок до нитки. Густые волосы стали иссиня-черными, а его мрачного цвета одежда сравнялась с цветом могильной земли.

– Ты… один?

Я шумно сглатываю, потому что не вижу за окном его охраны. Только автомобиль и жгучий ливень. С его длинных подрагивающих пальцев стекали капли дождя.

Этот дождь ознаменовал наш финал.

– Да.

«Да».

Будь его голос предметом, это бы непременно был нож. Нож изо льда.

– Я тоже, – обещаю ему.

«Ведь ты убил всех, кто мне дорог», – вторю мысленно.

Когда Эльман делает шаг в мою сторону – я непроизвольно отшатываюсь. В моих глазах явно читается страх, а в его не читается ничего.

Там только лед. И обещание расплаты за измену.

Он делает шаг так быстро, хотя я думала, что наша встреча будет тянуться вечность.

Я упираюсь лопатками в зловонный шкаф и чувствую, как шелестит зеркало за спиной. Оно шелестит. Либо я сошла с ума, либо оно действительно издает звуки. Все в этой комнате словно ожило, и гнев Эльмана – тоже.

Подойдя ко мне вплотную, Эльман поднял мокрую ладонь и коснулся меня.

Коснулся.

Меня.

Я думала, он никогда этого впредь не сделает, но он коснулся. И тут же поморщился – то ли от боли, от ли от отвращения. Костяшки пальцев оставили на моей щеке влажные разводы.

Раньше он любил меня трогать и целовать. Сейчас – морщится как от яда.

– Я велел вспороть ему язык, которым он целовал тебя, – прошелестел его рот, глаза же его остались неподвижны.

Он смотрел на меня. И никуда больше.

Его мокрая одежда была плотно прижата к моему извиняющемуся платью, и я начинала замерзать. Страх за свою жизнь липкими щупальцами сковывал все тонкое тело.

Я похудела за последние дни.

Заметил ли он?

Или же теперь все его внимание было приковано к новоиспеченной жене? Ревность жгучими щупальцами сковала мое горло.

– Камаль не выйдет из тюрьмы живым. Не жди, Ясмин.

Не жди, Ясмин.

Он выплюнул эти слова мне в лицо, а я, между прочим, не ждала Камаля вовсе. Даже живым.

– Эль…

– Закрой рот, шлюха.

Я тихо вскрикнула: он сжал мою челюсть мокрыми жесткими пальцами. Затылок прожгло от боли, когда он подпер меня к несчастному шкафу и замер, впившись в меня звериным взглядом.

Эльмана я больше не узнавала. С этих пор – нет.

Глаза обожгло горечью, я слышала только шум его дыхания и шелестящий шкаф.

– Я тебя любил…

–…так сильно, что женился на другой.

Выплевываем оба.

Друг другу в лицо.

Почти одновременно. На моих губах – его горячее дыхание.

– Любил, сука, – повторяет он и утыкается мне в висок на прощанье.

– Я просила не влюбляться…

– Мне похуй на все, что ты просила, блядь. Похуй с самого первого дня, когда ты приползла ко мне.

– Это ты заставил меня приползти к тебе!

Эльман хватает меня за шею, и я громко всхлипываю.

Мне тошно. Я не привыкла, чтобы со мной так…

Чтобы меня звали сукой – не привыкла. Я ведь ношу его ребенка. Сына или дочь. Он не смеет так со мной…

– Что плачешь, моя девочка? Ты плакала, когда раздвигала свои ноги перед ним? Плакала? Ты плакала, блядь?! Нет. По глазам вижу, что не плакала.