– У меня лично будешь отрабатывать должок, с процентами. Зря я на тебя столько сил, что ль, потратил, чтоб ты по чужим хуям у меня под боком скакала? – Вместе с речью Олега кабинет заполняет мое мычание, когда этот наркоман тушит окурок о мое голое колено. Резкая боль затмевает разум, и я подаюсь вперед, чтобы схватить урода руками за голову и вдавить большими пальцами глаза, но Багровский пресекает попытку, схватив меня за шею первым и впечатав всем телом в кресло.

– Мне броситься тебе на шею и благодарить? – тяжело дыша, как обезумевшая выпаливаю, еле сдержавшись, чтобы не плюнуть в его надменную рожу. Моя бровь на автомате стервозно выгибается, отчего нездоровый блеск в глазах Багровского усиливается.

«Ну подожди, я с тобой еще поквитаюсь!»

Не знаю, плакать или смеяться от новости, что по кругу меня Олег не пустит, а будет сам измываться… Одна только мысль о том, что он своими граблями будет касаться моего голого тела, вызывает тошноту и отторжение.

«Не провоцируй его, ненормальная! Забыла, как вчера он пинал тебя на глазах у толпы бандитов? Ты же помнишь, на что он способен!»

– Ну зачем же на шею, Сарусь? На коленках-то благодарить будет куда приятнее. Ты ж по-любасу набралась опыта в Америке-то своей, а? – ухмыляется Багровский, подмигивая, да так злобно, что у меня невольно кровь в жилах стынет от его шакальего оскала.

Схватив обе мои руки, он в считание секунды фиксирует меня и раздвигает своей ногой мои плотно сжатые колени, затем наклоняется ближе к лицу, практически прижимаясь лбом. Запах сигарет, травки и алкоголя ударяет в нос, отчего я стараюсь дышать через раз.

– Ну ты ведь и сам знаешь, что набралась. Я замужем, если не забыл. – Дергаю безымянным пальцем правой руки, на который маньяк сразу же бросает острый взгляд.

При упоминании об Артеме, хоть и не прямом, мое сердце начинает стучать более учащенно.

Неожиданно Багровский отпускает меня, отступая на шаг, как от заразной. Отвернувшись, он упирается ладонями в стол, опустив голову, словно что-то обдумывает, борется с собственными демонами, которые преобладают в его гнилом тельце.

– Замужем Сара Миллер, твое alter ego, если так будет угодно, а ты по паспорту Сара Абрамова. – И не поспоришь ведь с уродом! – Но сегодня вечером ты станешь Багровской!

– Что?! – Мои глаза расширяются, уставившись в спину самого ненавистного человека на планете.

Он поднимается и разворачивается ко мне, держа в руках складной нож. Первые мучительно долгие секунды я не понимаю, что он делает, но затем до меня доходит…

В тот момент, когда я делаю попытку подняться, чтобы хотя бы попытаться обороняться, Олег швыряет меня на место и, вдавив локтем в горло, заставляет задыхаться, пока сам, схватив мою правую руку с татуировкой вместо обручального кольца, начинает резать мою кожу в попытке содрать тату.

Визг бьет по барабанным перепонкам, а потом понимаю, что это я кричу… от боли.

– Я человек порядочный, Сарусь. Не хочу, чтоб про тебя слухи гнилые ходили, что сожительствуешь с таким уважаемым человеком, как я. По закону все сделаем, как изначально и планировали. А братик твой здесь еще чутка побудет, чтоб ты до вечера ниче не учудила, – долетают до меня сквозь вопли его слова, нормально не воспринимаемые мозгом…

Глава 3

Снова коридор; молчаливые конвоиры тащат меня неизвестно куда. Я не в силах самостоятельно идти после пережитого болевого шока, ноги волочатся, пока Рома и второй поддерживают меня под плечи, унося подальше от кабинета.

Рука до сих пор трясется, как и вся я. Багровский срезал мое тату, которое было вместо обручалки, сорвал кожу до мяса. Слезы градом скатываются из глаз. Он испортил мое кольцо, которое должно было стать вечным!..

Пульсирующая боль в пальце и висках не прекращается, как бы я ни пыталась забыться. Хочу потерять сознание, умереть, исчезнуть.

Не знаю, совпадение ли это, но мужчины останавливаются на том же втором этаже именно у двери той комнаты, где меня держали в прошлый раз до побега. Открыв дубовую дверь, они вносят меня внутрь и усаживают на кровать, где я обмякаю, как тряпичная кукла. Перед глазами стоит пелена слез. Сморгнув ее, бросаю короткий взгляд на окровавленный палец; алая жидкость сочится по нему на мое платье, кусок ободранной кожи с тату болтается, как тряпка, держась на честном слове.

Кровь пропитывает желтую ткань и остается липким следом на ногах. Хочется выть не только от физической, но и от душевной боли. На ноге красуется вздувшийся волдырь от ожога.

Вижу, как один из мужчин выходит из спальни, но второй не торопится это делать. До меня доносится шуршание со стороны шкафа, пока я разглядываю собственные руки и ноги, а затем звучит голос Ромы:

– Ну ты… эт… сама знаешь, че надо делать. – На кровать падает запечатанная упаковка бинта и перекись, а затем он выходит, хлопнув дверью, после чего звучит щелчок ключа в замочной скважине.

Игнорируя нарастающую истерику, беру дрожащими пальцами левой руки пачку, разрываю зубами обертку и затем, собрав все силы, также зубами отрываю кусок бинта, помогая себе рукой, а затем, борясь с приступом тошноты, прикладываю на место болтающуюся кожу, которую эта мразь не дорезала до конца, и забинтовываю. Оставшиеся кусочки ниток выплевываю прямо на пол. Я не знаю, прирастет ли отрезанная кожа к плоти и как после будет выглядеть палец. Мне абсолютно наплевать на это. Только бы перестало болеть!

Бросаю на вход косой взгляд и обвожу безжизненным взором обитель безвкусицы в красных оттенках, в комнате совершенно ничего не изменилось. Багровский смилостивился и решил улучшить условия заключения перед тем, как сделать меня своей рабыней на веки вечные.

В мыслях всплывают слова о том, что Мишу он отпустит после свадьбы, только сейчас я осознаю сказанное в полной степени. К горлу подкатывает ком, который никак не удается сглотнуть. Кажется, что он меня душит, словно это аллергия или отек Квинке. Нервно прикладываю здоровую ладонь к шее, растирая ее, но это не помогает. Паника охватывает меня без остатка, окончательно утаскивая в бездну темноты.

Замуж за Олега. Свадьба. Сегодня.

Мой палец…

Артем…

Нет, я не смогу вот так прожить с ним под одной крышей всю жизнь. Да даже один день!

Господи, если свадьба сегодня, значит, и первая брачная ночь тоже! Я не переживу, если он прикоснется ко мне! Не смогу отдаться в здравом уме. Олегу придется либо накачать меня чем-то, либо вырубить. Или в очередной раз покалечить, чтобы я не могла думать ни о чем, кроме своей боли.

Сползаю с кровати, ложась на пол, и судорожно хватаю ртом воздух; пальцы сжимают края покрывала, как спасательный круг, связывающий меня с ускользающей реальностью. Тело сотрясает крупная дрожь, чувствую, как по спине стекает капля пота, но ничего не могу с этим поделать, я перестала контролировать саму себя. Почему в помещении так жарко? Я чувствую, что вся горю!

Мысли разбегаются, остается лишь один страх за неизвестное будущее и дикая тревога, что бьет набатом внутри.

Я оказалась беспомощной, заложницей ситуации, где никто не сможет мне помочь. Абсолютно никто, я осталась одна, наедине со своими проблемами…

Нужно абстрагироваться.

«Давай, Сара, думай о чем-нибудь хорошем! Вспомни самые яркие моменты из жизни». Как по щелчку, в голове вихрем всплывает все связанное с Артемом, и его голос с хрипотцой, от которого по нервным окончаниям бегут мурашки.

«Прокатиться хочешь?»

«Мелкая манипуляторша».

«Хитрая, сексуальная, охуенная Лиса. Моя Лиса».

«Че ты, мегера».

«За закрытыми дверьми, между мужем и женой нет ниче омерзительного, Лиса».

«Ты в безопасности, я рядом».

«Простишь меня, Сар, за все?»

Но вместе облегчения от воспоминаний меня накрывает волна отчаяния и слез обреченности. Я больше никогда его не увижу, не услышу, не смогу почувствовать тепло рук и губ. Мы больше никогда не пособачимся, а затем страстно не помиримся. Мы больше никогда не окажемся вместе в том охотничьем домике, не приготовим вместе еду. Арт не прокатит меня на своей очередной классной тачке. Я не окажусь рядом с ним на переднем сиденье во время уличной гонки. Не проснусь в его медвежьих объятиях, не почувствую блуждающие по моему телу руки и не услышу слова о том, что принадлежу только ему. Ведь это больше не так.

«Ненавижу тебя, Артем Князев! Так сильно ненавижу! И себя я тоже ненавижу – за слабость, за чувство, которое оказалось неразделенным. Ведь в твоем холодном сердце никогда по-настоящему не было для меня места. Только для Деллы!

Я должна отпустить тебя, но не могу и не знаю, смогу ли когда-нибудь это сделать. Сейчас ты, наверное, с ней или в очередной раз страдаешь в одиночестве от холодности своей Адалин, пока я медленно умираю изнутри за тысячи километров.

Но, несмотря ни на что, я желаю тебе счастья искренне, хоть и не со мной.

Наверное, именно так и поступают любящие люди.

А я люблю. Хоть ты никогда этого не узнаешь».

Я запечатаю свои чувства под семью замками в сердце и больше никогда и никому его не открою. Потому что любить безумно больно…

Горячие слезы стекают по щекам на шею, но я продолжаю лежать в позе эмбриона, не в силах пошевелиться, пока в голове со скоростью света мелькают флешбэки. Время идет, а я упиваюсь жалостью к себе, пока тахикардия и боль в груди не отступают, оставляя лишь физические недомогания. Сделав в сотый раз глубокий вдох и выдох, поднимаюсь, сводя лопатки, чтобы размять затекшие косточки. Белый бинт практически насквозь пропитался кровью, нужно обработать палец перекисью, но я не хочу видеть свой палец с отрезанным тату в таком состоянии.

Мне нужно взять себя в руки и подготовиться к вечеру, если я не хочу, чтобы с Мишей что-то случилось. Олег ясно дал понять, что за мое непослушание и фокусы пострадает брат. Простояв так несколько минут, мысленно настраиваюсь, пытаясь вытеснить из головы все лишнее и сосредоточиться только на самом важном.

«Все пройдет и все заживет. Время лечит, Сар».

Мне хватает нескольких минут, чтобы выключить внутри себя тот рычаг, отвечающий за чувства и эмоции, я вырубаю его и оставляю только одну версию себя: как назвал Олег, «сучью Сару», которой важна не она сама, не какой-то мужик, который променял ее на другую, а один человек – брат, беззащитный подросток, которому никто кроме нее самой помочь не сможет.

Наклонившись к кровати, поднимаю с нее белый банный халат и, еле передвигая ноги, шоркаю в прилегающую ванную комнату. Что ж, ориентируюсь я тут, как в собственном доме, так как провела здесь несколько дней, чего уж отказываться от предоставленных барином благ. Вешаю халат на крючок и запираю дверь на защелку. Впервые мне страшно поворачиваться к зеркалу, потому что я даже не представляю, что в нем увижу после вчерашнего и сегодняшнего. Стою несколько минут, разглядывая темную плитку, выложенную мозаикой, и считаю до десяти, чтобы успокоить сбившееся дыхание и подкатывающую панику. Мое эмоциональное состояние нестабильно на все двести процентов.

«Это тебе за то, что, пока ты жила припеваючи в Америке, твоя семья страдала здесь от нападок Олега! Вот так бывает, когда ставишь собственные амбиции и желания выше семьи. Получай теперь сполна!»

Трясу головой, чтобы развеять нравоучения одной из моих личностей, и разворачиваюсь к зеркалу, смаргивая подступившие слезы. Размытый силуэт, смотрящий на меня в отражении, приобретает четкий вид: первым в глаза бросается окровавленный бинт с дергающимся пальцем, волдырь на ноге, взлохмаченные волосы, давно не видевшие расчески. Вижу царапины от соприкосновения с бетоном на правой щеке и носу, губу, разбитую Олегом. Сморщив лицо от боли, расстегиваю сбоку на талии платье и, спустив лямки, сбрасываю его с себя вместе с бюстгальтером, вниз летят и трусики. Подняв взгляд, вижу огромное количество синяков и ссадин на всем теле: на руках, плечах, ногах, и самый огромный – на пояснице.

«Терпи, ты это заслужила!»