Хорхе подвез меня до самого подъезда, скупо попрощался, и его машина, взвизгнув шинами, скрылась в темноте. Парень находился в своих мыслях так глубоко, что я не стала расспрашивать. Но, кажется, происходило что-то страшное. И, конечно, меня в это ни за что в жизни бы не посвятили. Не тот уровень доступа, мозгов, да и, чего скрывать, многие все еще переживали, что я могу переметнуться на другую сторону. И, по правде сказать, я и сама не знала, пусты их домыслы или нет. У всех есть цена. И, хоть мне не нужны деньги, есть куча других способов заставить человека что-либо сделать. Я все еще помнила слова Лукаса Санчеса о моем ребенке как о возможном способе шантажа.

Я вошла в квартиру, выбрасывая эти мысли. Кому может понадобиться двадцатилетняя беременная вдова, у которой нет доступа никуда, кроме этой квартиры? Смешно. Хотя было забавно думать так о своей важности. Может быть, где-то я бы пригодилась. Я не чувствовала ни неловкости, ни неправильности. Мне бы точно не помешали друзья. Кто-то, кроме Луизы. Она замечательная, но не всегда ведь будет со мной возиться.

Я скинула промокшие, грязные от песка кеды в коридоре. Ноги жутко отекли, поэтому, даже не включая свет, рухнула на диван в гостиной, пытаясь отдышаться.

В темноте все мысли казались ярче, острее, живее и… больнее. Мне было стыдно перед ней. Иногда я чувствовала себя маленьким ребенком, который ничего не умеет и просто следует за эмоциями, а Лу в нашем тандеме взрослая, мудрая и непоколебимая скала, которая снисходительно закрывала глаза на мои слова и выходки.

Боже, как я вообще могла ее проклясть? И как она простила? Чем я заслужила такую подругу?

Я прикрыла глаза. Вспомнился вечер, задумчивый Хорхе на берегу. Небо, усыпанное звездами. Тишина, нарушаемая лишь тихими волнами после шторма. Влажный из-за дождя песок и какое-то едва уловимое спокойствие. Я надеялась лишь на то, что ко мне не приставили никого для слежки. В моем случае это ведь означало бы не охрану. В моем случае это означало бы глубокие подозрения. А о Хорхе ходит достаточно много слухов. Все знают, какую работу он иногда выполняет для Тайфуна, и все знают о его методах допроса.

Черт.

Я поморщилась, надеясь, что ошибалась. Мне бы не хотелось пойти ко дну. И не хотелось бы потерять то, что с трудом удалось собрать заново.

Я поднялась с дивана, держа в голове лишь одну картинку. Отчего-то захотелось порисовать, избавиться от мыслей. И я не стала себе в этом отказывать. Достала мольберт, поставила чистый холст. Сейчас девушка на закате казалась неуместной, неправильной.

В последние месяцы я почти не рисовала. С животом было не особо удобно стоять около мольберта, да и вообще подолгу находиться на ногах. Хотя не сказала бы, что живот стал большим. Мне казался маленьким и аккуратным, словно внутри меня находился не ребенок, а кнопочка. Крохотное существо с огромными шоколадными глазами, аккуратным носиком и пухлыми губками. Почему-то именно так я представляла себе ребенка. Мне было не важно, мальчик это или девочка. Это ведь ничего бы не изменило. Мы с Генри не загадывали, не мечтали, даже не особо планировали. Это просто случилось, словно судьба дала нам шанс… дала мне шанс справиться.

Кисти марались в акриловых красках, а затем расползались широкими мазками по белому полотну холста, складываясь в темное небо, в морской берег, подсвеченный холодным лунным светом в борьбе с теплым отражением фонарей на песке, где волны играли причудливыми линиями.

Я забылась, позволяя картине оживать под моими пальцами, а воображению и памяти творить невесть что прямо перед моими глазами. Это правда очищало от мыслей, от боли, от скорби и стыда. И очнулась я только, когда отдернула кисть от холста, как ладонь от горячего чайника.

На темном полотне стал вырисовываться силуэт. Мужская фигура, окутанная легким шлейфом почти прозрачного дыма.

Черт возьми.

Неожиданно зазвонил телефон, заставив вздрогнуть. Я бросила кисточку в стакан с водой, вытерла руки от краски специальным полотенцем и вытащила из кармана телефон. Сердце запнулось, лицо залила краска, я спешно отвернула мольберт к окну, словно звонивший мог увидеть творящееся вокруг, заглянуть в душу и увидеть то, чего я сама бы не хотела замечать.

– Привет, Мартина, – ответила я, прижав телефон плечом к уху и надеясь, что мой голос не дрожал от неловкости. И почему тетя Генри всегда звонила в такие неловкие, неудобные моменты, будто чувствовала, что именно в эту секунду у нее есть отличный шанс смутить собеседника?

Ладно, я и сама со своим смущением прекрасно справлялась.

Я вернулась на диван.

– Привет, моя дорогая, – раздалось жизнерадостное с той стороны. Меня всегда удивляло, как легко Мартина относилась к жизни, происходящему вокруг. Как смогла взять беспризорного племянника на воспитание и ни разу ничего не сказать ему по этому поводу. Она даже не упрекнула Генри в неблагодарности в моменты, когда он был очень далек от праведной жизни и закона. Странно, что она не вляпалась в дела мафии, ведь ее племянник буквально обручился с этим миром. И отдал за него жизнь. Как у нее хватало сил звонить мне каждое воскресенье, чтобы поинтересоваться о самочувствии?

Я никогда не находила ответа на эти вопросы. И сейчас, когда на холсте, который действительно отражался в окне, был изображен чей-то силуэт, становилось стыдно. Как я могла так быстро начать жить заново? Прошло всего три месяца со смерти Генри. Три месяца. Этого не хватит для того, чтобы оплакать потерю, а я заводила новых друзей и хотела жить дальше. А заслуживала ли я этого? Могла ли позволить себе улыбаться, беспечно рисовать, ходить в чертовы клубы и пререкаться с Хорхе, когда Генри этого уже никогда не сможет сделать?

Я, не сдержавшись, всхлипнула.

– Ты снова плачешь, маленькая? – спросила женщина ласковым голосом. Я видела ее лишь один раз, на нашей свадьбе, и ей всегда удавалось создать тепло вокруг себя, какое-то едва заметное спокойствие и тишину. Вот и сейчас от одного лишь вопроса стало еще тошнее, будто я предавала Генри, Мартину и весь остальной мир. Хотя ничего даже не сделала.

– Все такое странное. – Я шмыгнула, пытаясь остановить слезы. – И я не знаю, станет ли оно когда-нибудь нормальным. Я не знаю, что делать, как поступать и как жить.

– Ана, я ведь говорила тебе, что все обязательно пройдет, все закончится. Я скоро приеду к тебе, хочу, чтобы мы вместе с твоей подругой подготовили все для малыша или малышки. – Она говорила, а я чувствовала, как буря в душе постепенно угасала, словно огромный пожар кто-то с усилием заливал водой. – Когда ты идешь к своему врачу?

– Завтра. – Я утерла нос рукавом кофты, взглянула на время. – Точнее, уже сегодня. – Мартина на том конце провода легко рассмеялась, вызывая этим улыбку и у меня. – Что-то я совсем расклеилась.

– Это нормально, дорогая, – заверила она. На заднем фоне слышались переливы джаза, я была почти уверена, что сейчас Мартина сидела на своей крохотной кухне где-то в Италии, пила белое вино и курила излюбленные тонкие сигареты. И я бы не удивилась, если бы узнала, что у нее новый любовник. – Иди спать, Ана, скоро увидимся, и я не дам тебе плакать.

– Спасибо, Мартина, жду этого момента, – улыбнулась я, отключила телефон и расплылась пятном по дивану, устремив взгляд на отражение картины в окне. И почему я так распереживалась из-за какого-то рисунка? Это всего лишь холст и краски. Всего лишь один почти зимний вечер.

Последняя ноябрьская ночь. Осталось всего несколько часов до момента, когда ожидание чуда станет почти осязаемым.

Малыш внутри толкнулся, будто подтверждая мои мысли. Я накрыла живот рукой, нежно погладила, пытаясь выразить всю ту любовь, на которую была способна. Уверенность в том, что в итоге все будет хорошо, почему-то укрепилась. Сейчас этот малыш – смысл моей жизни. Впервые за двадцать лет, которые я прожила на земле, у меня появился смысл.

Я поднялась с дивана, хотелось оставить на нем же и свои переживания, но вместо этого я вошла в спальню, не включая свет, боясь, что так могу увидеть то, что видеть не хотела. В темноте всегда прятать проще. И себя, и призраков прошлого, и мысли.

Обычно я подолгу не могла уснуть, думая о будущем и жизни. Куда я могла двигаться дальше? Должна ли? Я никогда не находила ответы на эти вопросы, а потом все же проваливалась в сон, и утром эти мысли уже не имели значения. Правда, сегодняшняя ночь стала исключением, я заснула почти сразу, как голова коснулась подушки. А когда прозвенел будильник, еле поднялась с кровати, пытаясь урвать еще несколько минут драгоценного сна. Хотелось остаться дома, особенно после взгляда в окно, за которым накрапывал очередной дождь.

Но я обещала Мартине, обещала Лу и, в конце концов, обещала себе, что буду делать такие неважные и простые дела, как это. Просто поход к врачу. Возможность узнать, кто появится на свет всего через несколько недель.

В дверь позвонили, я двинулась в коридор, натягивая на себя толстовку на несколько размеров больше. Я ожидала увидеть на пороге Луизу, как мы и договаривались. Хотя я до последнего надеялась, что она не придет, забудет или просто забьет на то, чтобы постоянно со мной таскаться. Я ожидала увидеть привычную добродушную улыбку и глаза с прищуром, но я никак не думала увидеть там Хорхе.

Черт возьми, мир явно решил надо мной поиздеваться. Сердце зашлось в бешеном ритме, словно я увидела привидение, а не обычного человека. Да какой из него обычный человек?! Хорхе на пороге мог означать только то, что мне, вероятно, снова не доверяли.

И я не придумала ничего лучше, чем просто захлопнуть дверь. Прямо перед его носом.

О боже.

Видимо, правильно говорят, что у беременных мозг отключается. Иначе с чего я бы в трезвом уме стала закрывать дверь перед вторым по положению человеком в мафии?

Но почему-то ни отборной ругани, ни угроз из-за двери не слышалось. Кажется, Хорхе вообще смеялся. Хотя что смешного можно найти в этой ситуации? Он точно ненормальный.

Я выдохнула и, взявшись за ручку, осторожно выглянула в подъезд. Хорхе насмешливо смотрел на меня. А я ничего не понимала.

– Пока ты снова не захлопнула дверь, – вместо приветствия проговорил парень. – Луиза попросила куда-то тебя подвезти.

– А где она? – недоверчиво поинтересовалась я. Хорхе удивленно поднял брови и сунул руки в карманы брюк.

– Ночью произошло кое-что, сейчас Луиза нужна Тайфуну, – уклончиво отозвался парень, отвел взгляд в сторону. Нехорошее предчувствие закралось в голову, я шагнула назад.

– И ты здесь, потому что вы подозреваете меня в чем-то? – спросила я, собираясь спрятаться в квартире. Хорхе вновь непонимающе уставился на меня. Секунда, он удивленно раскрыл глаза и громко рассмеялся. Только вот ничего смешного я в этом не увидела. Опять.

– Неужели я настолько ужасен в твоих глазах? – улыбнулся он, а вокруг карих глаз пролегли маленькие мимические морщинки, делая его взгляд каким-то простым и даже добрым.

– Тайфун в порядке? – перевела тему я, отступая в глубь коридора и открывая дверь. Хорхе остался на месте, наблюдая за тем, как я собирала сумку.

– Да, никто не пострадал, – отозвался он. Я кивнула, жалея о том, что придется разделить момент и эмоции от важного события с ним, а не с Лу или Мартиной. Не потому что Хорхе плохой или неправильный, просто это казалось странным. Конечно, ничто не сравнилось бы с тем, если бы мы с Генри были вместе. Но я не дала этим мыслям проникнуть в голову, иначе это точно довело бы меня до слез.

– Отлично, – сказала я, выходя из квартиры. – Тогда ты будешь рад узнать, что мы едем к врачу. – Я повернулась к Хорхе, мило улыбнулась, наблюдая за тем, как из его вида пропадает все веселье.

– Красотка точно за что-то пытается мне отомстить.

– Или мне, – в тон ему отозвалась я, мы переглянулись и тихо рассмеялись.

Всю дорогу в машине мы молчали, Хорхе зашел со мной в здание больницы, кинул обеспокоенный взгляд, когда я заходила в кабинет, но ничего не сказал. Я тоже молчала. Да и что можно сказать в момент, когда абсолютно чужой человек провожает тебя беременную до больницы? Спасибо? Это смешно.