Я оглянулась. Девчонки хихикали и показывали мне большой палец. Я нахмурилась и топнула ногой, чтобы они так явно не выражали свою поддержку.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – я задрала голову.

Он не успел ответить. Я вскрикнула – мое тело прошил болезненный разряд. Чуть ли не одновременно со мной вскрикнул Трофим и еще несколько человек в толпе на площади. В том числе мои подруги.

Младший сын мэра отогнул край рукава пиджака и побледнел.

– Это браслет, – сказал он.

Толпа на площади пришла в движении. Кто–то плакал, кто–то истерично смеялся, кто–то пробирался к родным, расталкивая мешающих ему людей. Музыканты шумно покидали балкон. У всех у них были встревоженные лица.

– Началось, – выдохнул Лавров.

– Танцев больше не будет, – произнесла я ватным языком.

В душе поднимался первобытный страх. От волнения я не смогла расстегнуть пуговку на длинном рукаве платья, чтобы убедиться, что мой браслет тоже активировался. Трофим помог. На браслете горела неоновым синим светом завтрашняя дата, номер челнока и место на нем.

– Уже завтра! – я показала свой браслет.

– У меня тоже третий челнок, – сказал сын мэра. – Но мой вылет послезавтра.

Я хлопнула ресницами. В глазах стояли слезы. Еще чуть и я разревелась бы.

– Я приду провожать тебя, – Трофим неожиданно крепко обнял меня.

Я слышала, как колотится чужое сердце. Его губы на мгновение прижались к моему лбу.

– Ты давно мне нравишься, – прошептал Лавров. – Я наблюдал за тобой и ждал этого дня, чтобы пригласить на танец.

– Может, и хорошо, что мы улетаем, – я подняла на него глаза. Губы были так рядом. – Здесь нам не разрешили бы встречаться.

– Мне было бы наплевать на запреты. Нельзя ограничиваться близким кругом людей. В секторе «А» мы все стали родственниками друг другу. Мои родители троюродные брат и сестра, поэтому их старший сын появился на свет больным. Я здоров только потому… – Трофим перевел дыхание, готовясь сказать нечто важное. – Только потому, что я родной лишь для отца. Меня родила женщина из сектора «В».

– О!

– Мама сознательно пошла на этот шаг. Нельзя, чтобы у мэра не было здоровых наследников. Некому было бы передать власть.

Я смотрела на Трофима во все глаза. Не знала, что в элитном секторе «А» все так плохо. Да, правящая верхушка и люди на командных постах слишком малочисленны, а я еще с уроков биологии помнила, как страшны близкородственные связи.

– Я не знаю, что сказать, – призналась я.

Выражать сочувствие вроде бы было глупо. Стоило, наверное, поблагодарить за доверие, но я не могла понять, почему Лавров–младший вдруг решил открыть семейные тайны девчонке, с которой только что познакомился.

– Ничего не говори, – Трофим убрал прядку с моего лба. Ласково посмотрел мне в глаза. – Завтра начнется новая жизнь. Я хочу, чтобы ты запомнила это мгновение и мою откровенность. Я не думаю, что мы попадем на один звездолет. Я даже не уверен, что мы окажемся на одной планете…

– Почему ты так решил?

– Не только я. Мэр Западного предела как–то обмолвился, что человечество расселилось на нескольких планетах одной далекой звезды. Они назвали ее Солнечная система–2. У капитанов кораблей явно есть задание, куда нас распределить. Иначе они не стали бы так тщательно изучать личные дела и нашу кровь.

– Кровь? – я нахмурилась. – Я не сдавала никакую кровь.

– Браслет. Помнишь, однажды ночью он вдруг включился на короткое время?

– Нет, я не видела. Я спала. Но жжение пол браслетом почувствовала.

– Браслеты собирают о нас информацию. Биологический возраст, здоровье. Данные отправляют наверх. К звездолетам, – Трофим с тревогой обернулся на мэрию. – Прости, я должен бежать. Мама волнуется. Встретимся завтра. Я обязательно приду.

– До завтра, – сказала я, судорожно хватая Трофима за руку.

Стало невыносимо холодно стоять в центре площади в тонком шифоновом платье. Я не могла поверить, что первая любовь приходит вот так – после единственного танца и недолгого разговора. Или волнение от предстоящей разлуки с Землей настолько сильно обострило чувства?

Лавров сжал мою руку, прежде чем отпустить. Легкое скольжение пальцев по ладоням друг друга, грустная улыбка, и мы разошлись в разные стороны.

– У нас у обеих завтра! Третий челнок! – выпалили Зира, прыгая от нетерпения.

Если бы не браслеты, подруги сейчас забросали бы меня вопросами о сыне мэра. Они не могли не видеть, как мы обнимались. Но площадь давно опустела, и только я удерживала их на месте.

– А у тебя? – Алеля требовательно дернула меня за руку.

– Тоже третий и тоже завтра!

– Вместе, мы будем вместе! – Зира бросилась обниматься, прихватывая попутно и Алелю.

Когда мы расцепили объятия, я уже не могла сдерживать слезы. Зира кусала губы, которые и без того были пухлыми. Алеля хмурилась.

– А теперь по домам! – скомандовала она. – Неизвестно, что выпало нашим.

Отец ждал меня на пороге.

– Я уже слышал, что браслеты ожили, – произнес он, вглядываясь в мое раскрасневшееся от быстрого бега лицо.

У меня оборвалось сердце. Он слышал. Значит, его браслет по–прежнему молчит. Как же так? Я думала, нас будут отправлять семьями. Я молча протянула папе руку, где на запястье светились синие цифры.

– Что? – из комнаты вышла мачеха. Она дергано вытирала руки о полотенце. Злилась.

– Она улетает завтра, – голос отца сделался глухим.

Нас с ним насильно разлучали, но предъявить претензию или попросить, чтобы исправили ошибку, было некого. За нас уже все решили.

– Как пить дать, семью мэра одним рейсом отправят, – ворчливо заметила мачеха. – Это тебя ни во что не ставят. Быстро забыли, что ты был рожден в секторе «А».

– При чем тут мэр? – устало отбил атаку отец. – Не он решает.

– Ну конечно! Уже давно с мэром Западного предела все обговорили. Это байки для нас, обыкновенных людей, что очередность составляют на звездолетах. Западный мэр сам признался, что отправил все списки в первый же день. Небось, подсуетился…

Я не стала слушать перепалку, ушла в свой закуток. Отстегнула букетик фиалок от платья и поставила в чашку с водой. Вздохнув, села на кровать.

Наше жилище представляло собой одну небольшую комнату, разделенную листами фанеры на три части: кухонную зону и две спальные. Так в секторе «Б» жили все. Жилая площадь была больше или меньше в зависимости от количества человек в семье.

Если численность менялась в ту или иную сторону, то семья переезжала. Говорили, что когда–то наш город насчитывал чуть ли не полмиллиона жителей. В таких квартирах, как наша, стояли двухъярусные кровати в несколько рядов. Готовили на улице и там же ели за длинными столами. Но многие из числа спустившихся в бункер не протянули даже до конца года. И все последующие десятилетия смерть значительно превышала рождаемость.

Как говорил мэр на праздновании последнего Нового года, недалеко то время, когда каждый из нас будет иметь по отдельной комнате. Его слова были печальным свидетельством того, что человечество вымирало.

Строительство новых жилишь в городе никогда не велось. Только ремонтировали старое. Просто некуда было расширяться – бетонный бункер имел свои границы. Хорошо, что постоянные землетрясения сильно не повреждали его. Мэр после каждого латал стены.

Я переоделась и принялась разбирать свое богатство. Как ни хотелось, я решила не брать с собой мамино платье. В дороге всегда лучше быть одетой удобно. Штаны, майка, свитер, курточка, где отстегивалась шерстяная подкладка. На ноги кожаные ботинки. Волосы задумала собрать в хвост подаренной Алелей заколкой. Расческу, зеркало и ленточку сунула в карман брюк. Вот и все. Я была готова к долгому путешествию.

Земля на прощание решила напомнить о себе. Ночью трясло так, что по некоторым зданиям пошли крупные трещины. В них оставаться было опасно. Мэр по громкоговорителю объявил, что временно развернул на площади палатки. Зря горожане радовались лишним метрам жилища. Придется опять потесниться.

Глава 4. Прощание

При первом же толчке люди повыскакивали из домов, хотя прекрасно понимали, что эта мера бесполезна. Если не выдержит бетонный свод, он всех похоронит. Еще вчера счастливчики, кому повезло получить место в челноке, горевали и не хотели прощаться с родными, а сегодня радовались, что уедут первыми и забудут страхи быть погребенными заживо.

Радио оповестило, что ожидаются повторные толчки, но с меньшей амплитудой. Мы с отцом так и не легли спать. Разговаривали до утра. Когда начинало трясти, мы прислушивались к звону посуды, к плачу соседской девочки, которая всякий раз пугалась, и вновь возобновляли беседу. Вспоминали маму, мое детство.

Заводской гудок как–то неожиданно оповестил, что ночь прошла, и пора собираться на работу. Мачеха, выйдя из своего закутка, посмотрела на нас хмуро. Отец предупредил ее, что пойдет меня провожать. Ей же нельзя было опаздывать.

Она, как медсестра, в начале каждой смены стояла на заводских воротах. В ее руках был прибор, определяющий температуру тела рабочих. Больных Галина сразу же отправляла в сангородок. Северный предел еще помнил смертельную эпидемию, начавшуюся с консервного завода.

Тогда крематорий работал круглосуточно. Смерть принесли грызуны–мутанты, пробравшись к нам по воде. С тех пор на реке стояла многоступенчатая система ловушек, которую чистили бригады мусорщиков.

– Я не беру с собой мамино платье, – я сдернула лавандовый шифон со спинки стула и протянула мачехе.

– Зачем оно мне? – Галина дернула плечиком. – Не сегодня–завтра мы тоже окажемся на звездолете.

Я вздохнула и развернулась, чтобы унести платье к себе.

– Хотя давай, – мачеха постучала меня пальчиком по спине. – Я его сегодня надену. Чего зря добру пропадать?

Поворачиваясь к мачехе, я погасила улыбку. Так и знала. Галина никогда не отказывалась от того, что принадлежало моей маме.

– Спасибо, дочь, – сказал отец, когда его жена нырнула за занавеску, чтобы переодеться.

– За что, папа?

– Ты всегда была добра к Галине. Частенько она не заслуживала твоей доброты. Прости нас, если сможешь.

– Ты так говоришь, словно прощаешься со мной и не надеешься больше увидеть.

– Я хочу, чтобы ты знала. Я тебя очень люблю.

Мы опять обнялись.

Второй гудок заставил нас поторопиться. Мы быстро позавтракали и, одевшись, выскочили на улицу. Мачеха чмокнула меня в щеку и побежала к реке. Консервный завод стоял сразу за парниками. А мы с отцом направились к мэрии. Оттуда нас должны были провести к главным воротам. Так вещал по радиоприемнику мэр.

Я немножко волновалась, придет ли Трофим. Сейчас все произошедшее вчера казалось волшебным сном. Вальс с лучшим парнем города, его слова и обещания. Трепет первой влюбленности вновь охватил меня.

«Как жаль, что мы не встретились раньше. У нас было бы время узнать друг друга. И как хорошо, что мы не встретились раньше. Нас обязательно разлучили бы». Вот такие противоречивые чувства меня охватывали, пока мы шагали в сторону площади.

Я видела своих подруг. Они шли в окружении родных. Я помахала им, считая, что у нас еще будет время перекинуться парой слов.

Часть площади, оставшуюся свободной от палаток, расчертили на три секции. Меня отправили в третью. Там я встала в строй, согласно места на челноке. Зира и Алеля оказались где–то впереди меня. На время переклички по спискам всех провожающих попросили выйти за черту. Папа старался улыбаться, но его улыбка неумолимо сползала с лица.

Я вертела головой и даже вставала на цыпочки, чтобы разглядеть, не появился ли на площади Трофим. Уже прокричали в рупор, чтобы подготовились пассажиры челнока №1, а его все не было.

Народ загалдел, заволновался, когда первый отряд счастливчиков повели в сторону технического сектора «Г». Оттуда начиналась долгая дорога к главным воротам. Грянул духовой оркестр.