Чаща (страница 10)
Да, я прекрасно осознавала свою непримечательность, и именно это дало мне толчок к получению образования. У меня был купленный в кредит ноутбук, на который я установила программу и по ней училась фотошопу. Впоследствии мне это очень пригодилось. Я открыла для себя новые возможности заработка в сети на чертежах и дизайн-проектах. По копеечке, как говорится.
В общем, всё это время жизни моих друзей существовали параллельно моей и нигде не пересекались.
Но мысли о Вере никогда полностью не оставляли меня. Неизвестность – хуже смерти. Мне было очень жаль её родителей, потому что эта неизвестность казалась мне невероятно тяжёлой и мучительной, я ощущала её на физическом уровне.
Я закрыла лицо и надавила пальцами на веки. Перед глазами встало лицо Дениса Перчина. Он смотрел на меня, чуть склонив голову и нахмурив густые брови. Я заворочалась, пытаясь улечься поудобнее, пружины кровати надсадно заскрипели.
«На новом месте приснись жених невесте…»
– Спокойной ночи, Денис Александрович, – прошептала я в темноту и тяжело вздохнула.
5
Остаток ночи я проспала как убитая, а когда проснулась, первым делом решила больше не поддаваться душевным провокациям. Ну нет у меня на это ни времени, ни сил. Нужно подготовиться ко встрече со следователем и выяснить наконец, зачем я им понадобилась. Все мои домыслы, которыми я порядком измучила себя, могли оказаться совершенно напрасными.
Я не заметила, когда встал Георгий, не слышала ни его шагов, ни шума воды в ванной, хоть стена моей комнаты и примыкала к ней. Сказались усталость с дороги и, повторюсь, мои душевные терзания, порядком меня вымотавшие.
В доме было тихо. Я заглянула в большую комнату и увидела, что бельё на диване аккуратно сложено, шторы раздвинуты, и даже на столе воцарилось какое-то подобие порядка. Меня это озадачило.
Вчерашний ужин был убран в холодильник. Я поставила чайник на плиту и отправила в рот несколько пластинок заветрившегося сыра. Затем набрала номер следователя.
– Это Марьяна Шестакова, – представилась я, когда на другом конце взяли трубку. – Вы мне звонили… Я знаю, что сегодня воскресенье. Но вы сами сказали срочно, вот я и… Куда? Да, знаю. Да, хорошо.
Я отняла от уха телефон и посмотрела на экран, словно надеясь увидеть там лицо своего собеседника. Отступать было некуда.
Здание, в котором находился отдел полиции, было мне хорошо известно. Привычно проверив паспорт, я закинула сумочку через плечо и отправилась туда. Дверь в дом просто захлопнула, справедливо полагая, что раз Георгий не дал мне ключей от нового замка, значит, не посчитал нужным. Или попросту забыл, что у дома есть ещё одна хозяйка.
Я шагала по улице и надеялась, что не встречу никого из своих знакомых. Странное чувство, когда всё время хочется обернуться и проверить, не смотрит ли кто-нибудь тебе вслед. В Москве со мной такого никогда не было, хотя в толпе, а особенно в метро, все друг дружку разглядывают, если нет других занятий вроде книги или телефона. И ничего, никого это особенно не раздражает. Здесь же всё по-другому. Думаю, новость о моём появлении в Бабаеве уже разнеслась по городу. И всё же я надеялась, что это событие не привлечёт ко мне ненужного внимания. Всё течёт, всё меняется, за эти пять лет интерес к этой истории наверняка уже поостыл.
Пару раз я вздрагивала, когда слышала автомобильные гудки. Но машины проезжали мимо, а я еле сдерживалась, чтобы не припустить трусцой. Здесь все ходят размеренно, а не бегут, пытаясь успеть в последний вагон электрички.
Я остановилась напротив двухэтажного кирпичного здания, отметив новые оконные рамы и свежевыкрашенные в белый цвет двери. Если мне не изменяла память, раньше они были коричневого цвета.
– Здрасте, – сунула я паспорт в окошко дежурного.
– Вы по какому вопросу?
– Я только что разговаривала со следователем. Он сказал, чтобы я подошла сюда.
– К какому следователю?
– К… – и тут на меня нашёл ступор. – К…
Подобного со мной никогда не случалось. Я испытала самый настоящий шок оттого, что не могла вспомнить его фамилию. Что-то витало в воздухе, но то ли от волнения, то ли от всех этих мыслей, которые одолевали меня, я никак не могла собраться.
– Как же его… дерево… точно, дерево… – судорожно бормотала я, пытаясь найти нужную ассоциацию.
– Дуб? – донеслось сбоку.
Я вздрогнула и покосилась на говорившего. Это была высокая девушка, на беглый взгляд немногим старше меня. Я успела заметить лишь зачёсанные в высокий хвост каштановые волосы, чёрную водолазку и серый пиджак.
– Нет, не дуб. Сейчас… Черёмуха! Фух, просто же! Следователь Черёмухин, – почти выкрикнула я в сторону дежурного. Совершенно дурацкое состояние.
Девушка издала короткий смешок, забрала у дежурного какой-то конверт и пошла дальше по коридору.
Дежурный переписал мои данные, выдал паспорт и кивнул в сторону коридора.
– В десятый кабинет идите.
Я поспешила на поиски нужного кабинета и нашла его тут же, на первом этаже напротив туалета. Из-за двери раздавались голоса, перемежающиеся громким смехом, и возгласы: «С днюхой!»
Я постучала, затем ещё раз и, услышав: «Да входите уже!» – вошла.
– Мне к Черёмухину… – пробормотала я, растерянно озираясь. Вокруг стола с накрытой «поляной» стояли или сидели человек шесть мужчин в форме и в штатском, а девушка, которую я мельком видела на пункте дежурного, находилась за другим столом, на котором высилась целая гора папок и работал компьютер.
– Это к тебе, Тёмыч! – Один из мужчин в форме толкнул под локоть другого – в синем свитере и джинсах, в одной руке которого находился до краев наполненный коричневой жидкостью стакан, а в другой долька лимона. Пузатая бутылка с надписью по-грузински стояла посреди импровизированного застолья, соседствуя с солёными огурцами и нарезанными яблочными дольками.
Лицо Черёмухина скривилось, выдавая мучительную борьбу между долгом и желанием. Мне даже захотелось махнуть рукой и сказать, мол, пейте-пейте, гражданин начальник, не грейте зря. Но коньяк как раз любит тепло, так в нём раскрывается вся палитра вкуса или букета. Сама я в этом не особо понимала, за пять лет только вчера и прикоснулась к «прекрасному», хотя прошинский самогон – это тоже своего рода «искусство».
Следователь Черёмухин вздохнул, попробовал было поставить стакан, но ценный напиток грозил выплеснуться через край.
Девушка подняла голову и несколько секунд переводила взгляд с него на меня и обратно, а я замерла, наконец рассмотрев её лицо.
– Вы по какому вопросу? – спросила она, указывая на свободный стул перед собой.
– Это по делу Зубовой, – ответил за меня Черёмухин. – Одна из этих…
Я растерялась. Что значит, из этих?.. Но вслух ничего не сказала, села и придвинулась к столу девушки, положив сумку на колени.
– Здравствуйте. Мне позвонил следователь Черёмухин. Времени у меня мало, так что…
– Какие все занятые! – поддел он меня.
Когда я обернулась, Черёмухин уже жевал лимон, и лицо его, поначалу показавшееся мне довольно симпатичным, перекосилось.
– Правильно ли я поняла, что дело касается Веры Зубовой? – с места в карьер спросила я. Других причин я просто не видела.
– Этим делом занимаюсь я, – громко пояснила девушка. – А капитан Черёмухин выполнял мой приказ.
– Молодым везде у нас дорога! – продекламировал кто-то из мужчин.
– Вольному воля, да, товарищ Казбич? – подхватил другой.
Внешне она никак не отреагировала на реплики, а я так вообще ничего не понимала.
– Поторопился ты, Тёмыч, такую свидетельницу мимо себя пропустил, – заметил ещё один. – Глядишь, вечером бы в киношку собрались! Девушка, а вы какое кино предпочитаете?
У меня возникло стойкое ощущение, что приехала я зря. Если бы дело приобрело новый оборот, то вряд ли сопровождалось шуточками, смеяться над которыми совершенно не хотелось.
У девушки, судя по всему, было такое же мнение.
– Вы не могли бы перейти в другой кабинет? – неожиданно ледяным тоном велела она.
Мужчины забухтели, но всё же собрали нехитрые закуски и недовольной толпой ринулись вон из кабинета.
– Удачи! – язвительно улыбнулся, а затем подмигнул мне Черёмухин.
– Начальство на выходных, – скупо пояснила девушка, и это не было похоже на извинение. Скорее, на констатацию факта. – Давайте знакомиться. Меня зовут Воля Дмитриевна Казбич, я следователь.
– Как? Воля?
– Да, Воля. Имя такое.
Я не могла удержаться от того, чтобы самым наглым образом не рассматривать её. С точки зрения художника, красота – понятие относительное и в контексте искусства всегда дополняется присущими определённой эпохе особенностями. Я сидела чуть левее и, когда она поднимала голову, отрываясь от раскрытой папки, видела её профиль с правой стороны. У неё были идеальные пропорции черепа, прямой нос, ровный округлый подбородок и красивые пухлые губы.
Но левая сторона её лица была обезображена шрамом, который начинался над бровью, делил её пополам и криво уходил через верхнее веко к скуле. Несмотря на это довольно-таки отталкивающее зрелище, я вдруг поймала себя на мысли, что получаю эстетическое наслаждение от его вида. Сложно объяснить. Возможно, именно факт того, как она держалась, совершенно не смущаясь уродливого шрама, придавал законченность её образу.