– Марьян, скинь с кровати бельё-то, – велела тётка Дарья. – Покрывало только оставь. Проспится, постелю, а так изгадит только. Все штаны испоганил! Ой, матушки! – визгливо заголосила она. – Ой! Ты глянь!

Я не удержалась и засмеялась в голос. На дядьке Коле были брюки и пиджак, изрядно «убитые» временем и образом жизни, а под пиджаком – заляпанная майка. На животе майка оттопыривалась и шевелилась. Когда тётка Дарья вздёрнула её вверх, на пол вывалилось несколько серебристых плотвичек.

– Ай-да дядя Коля! Рыбак! – всхлипнула я, утирая выступившие слёзы.

– М…дак! – припечатала тётка Дарья и тяжело вздохнула.

Георгий потащил дядьку Колю к дивану, но тётка Дарья заворчала:

– Ни-ни, в чулан его!

Я забежала вперёд, убрала подушку и простыню и расстелила тёмное потёртое жаккардовое покрывало. Георгий взвалил стонущего, воняющего рыбой и костром дядьку Колю на кровать и приоткрыл форточку.

– Так и живём, – подытожила тётка Дарья, промокая глаза полотенцем.

– Помочь рыбу-то собрать? – предложила я.

– Не надо, иди, Марьянка, я уж тут сама справлюсь. Спасибо, Георгий! Кабы не ты, валандалась бы я с ним полночи. И на улице не бросишь, чай, не собака. Ишь, пёс смердячий! – замахнулась она полотенцем на мужа.

Георгий кивнул и молча двинулся вон. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Проситься на постой к тётке Дарье я посчитала неправильным. Ей и без меня хлопот хватало.

Дома я сразу пошла к себе, нашла в шкафу свою старую футболку и достала из сумки зубную щётку. В небольшой ванной, где едва умещалась душевая кабина и унитаз, я огляделась, выискивая изменения или присутствие чужих следов. Конечно, мне было уже всё равно, появился ли у Георгия кто-то, но любопытство брало верх.

Сполоснувшись, я простирнула нижнее бельё и забрала его с собой, чтобы развесить на спинке кровати. На цыпочках вышла из ванной и остановилась в коридоре, прислушиваясь к тому, что происходит за стенкой. Дверь в большую комнату оказалась прикрытой, свет не горел. Я пришла на кухню, чтобы попить, включила свет и обнаружила на столе коробку конфет «Коркунов» и торт «Персидская ночь». Рядом стояла тарелка с нарезанным сыром и колбасой, а на плите – прикрытая крышкой сковорода.

– Ну надо же, – хмыкнула я, разглядывая две толстые свиные отбивные.

Получается, Георгий приготовил праздничный ужин и ждал меня. И в магазин за конфетами и тортом сходил, пока я с тёткой Дарьей селёдкой под самогон угощалась.

Наверное, мне должно было быть стыдно за то, что я его «кинула», но стыдно не было. Было тоскливо, и к Георгию это не имело ровным счётом никакого отношения.

Утолив жажду, я на ощупь вернулась в комнату и юркнула под одеяло. Только закрыла глаза, как в коридоре заскрипели половицы. Я замерла, потом высунула голову и прищурилась, едва различая в потёмках очертания предметов.

Хлопнула входная дверь. Некоторое время я лежала, но потом всё же слезла с кровати и подошла к двери. Приоткрыв её, высунулась в коридор. Мой нос тут же уловил табачный запах. Георгий курил на крыльце. Я постояла немного, поджимая поочерёдно замёрзшие ноги, а потом вернулась в кровать и укуталась в одеяло, словно в кокон.

«На новом месте приснись жених невесте…» – пробормотала я. Этому, кстати, меня научила Верка. Она вообще верила во всякие заговоры и шепотки. А может, не верила, а только делала вид, но я частенько замечала за ней эту особенность: то пальцы скрестит за спиной, то дулю сложит, то пробормочет что-то вроде: «Пусть во сне и наяву будет так, как я хочу!» Как-то я заметила у неё амулет в виде лошадиной головы на простой верёвке. Страшненький, надо сказать, и совсем не похожий на украшение. Вера носила его на запястье левой руки, там, где обычно носят красную шерстяную нитку на счастье, и время от времени поглаживала кривоватую лошадиную морду. И лицо у неё при этом становилось задумчивым и напряжённым.

Вера, Вера… что же такого ты себе нагадала-наворожила, что сгинула с лица земли без следа?

Она была красивой, наша Верка. Я говорю «была» вовсе не потому, что уверена в её смерти, а потому, что не видела её с того самого вечера. Люди ведь меняются и за более короткий срок. Впрочем, кого я обманываю? Поверить в то, что она сбежала и живёт где-то обычной жизнью, было невозможно. К побегу готовятся, откладывают деньги и придумывают какой-то план. А какая причина могла быть у неё для побега?

Вера Зубова себе цену знала и ни за что бы не стала рисковать. Как и все, она хотела красивой обеспеченной жизни. Данька в этом смысле был для неё вполне удачным вариантом. Его мать владела парой вещевых точек на рынке, у отца был шиномонтаж. Сам Данька звёзд с неба не хватал, но вроде как ради Верки старался. Учился так себе, зато смазливый был – поговаривали, что дед у него цыганских кровей.

Я ни разу не видела, чтобы они с ним обжимались где-то по углам, но ходили за руку и сидели вместе за одной партой. На переменах и после школы ребята всегда собирались вчетвером. Наблюдая за ними, однажды я догадалась, что Ира тоже была влюблена в Даню, а Сашка в Иру, и после этого открытия их отношения казались мне каким-то невероятно-захватывающим фильмом, когда ждёшь финал, строишь версии и всё равно понимаешь, что не угадаешь.

Ира Владыкина… С первого по пятый класс она была моей соседкой по парте. Ира – дочка нашего классного руководителя, Альбины Анатольевны. Её мать, завуч школы, вела у нас алгебру и геометрию. Я так боялась её, что зубрила эти предметы больше остальных, и в итоге даже стала понимать. И геометрия, как оказалось, очень пригодилась мне в будущем.

Ирку мать держала в ежовых рукавицах и готовила на золотую медаль. Собственно, так и произошло по итогу. Умница, отличница, белая кость. Уроки всегда вызубрены до последней запятой, дневник хоть на стену в рамке вешай. Всегда отутюженная, отпаренная, с иголочки. Казалось, Ирке всё давалось легко. На самом деле, конечно, это было не так. Голова у Ирки отлично работала, но ей приходилось не только жить в постоянном стрессе из-за пристального внимания, но и почти круглосуточно находиться рядом с матерью. Не каждый такое выдержит. Но Ира умудрялась всё успевать.

Сашка Стрешнев… Если бы не его отец, туго бы нам тогда пришлось. Вообще не представляю, чем бы всё закончилось, не будь его отец начальником городского отдела полиции. Нет, нам, конечно, всё равно пришлось бессчётное количество раз в подробностях рассказывать о том, что произошло. Но нас не заперли в камере, не угрожали и не заставляли придумывать небылицы, чтобы оболгать себя. Подозреваю, что Стрешневу-младшему дома досталось по самое не балуйся, но точно знаю, что такому, как его отец, я бы на его месте врать не стала. Тяжёлый мужик, умеет надавить так, что ты готов перед ним всю душу вывернуть наизнанку, а потом ею же вытереть залитый собственными слезами пол. Лично я так себя и чувствовала, когда оказалась в кабинете следователя во время допроса в присутствии Сашкиного отца. Всё это время с нами была школьный психолог, но, судя по её бледно-зелёному лицу, ей самой требовался врач.

Сашка ухаживал за Ирой. Я бы не удивилась, если бы они поженились после школы. Социально они были равнозначными фигурами. Своего рода «золотая молодёжь» нашей школы, на которую все равнялись и кому все хотели понравиться. На любых школьных мероприятиях Стрешнев и Владыкина становились ведущими. Они отлично смотрелись вместе. Но, как я уже говорила, Ире нравился Даниил…

Первое время я ещё заходила на их странички в надежде хоть на какую-то информацию. Я не писала никому из них, потому что по натуре своей была человеком мнительным. Боялась стать обузой и нарваться на грубость. То, что они приняли меня в свою компанию, явилось для меня одновременно и неожиданностью, и счастьем, и ответственностью. Да, я воспринимала это именно так, не понимая, чем заслужила их благосклонность.

Вера Зубова… У неё были совершенно обычные родители. Я бы даже сказала, посредственные. Её мать – крикливая разбитная тётка с выкрашенной пергидролью мочалкой на голове, а отец – монтажник в городской муниципальной стройконторе, два младших брата-погодка. Обычная семья в рамках Бабаева. И тут Верка – королевишна!

Симпатичных девчонок у нас в городе было предостаточно. Та же Ирка, например. Но Вера была необыкновенной. Глядя на неё, я стала понимать, что счастье не в дорогих шмотках. Хорошо, конечно, одеваться как с обложки, но если у тебя нет такой сияющей кожи, натуральных белокурых волос и синих глаз, как у Веры, то это вроде уже и не то.

Я была серой мышкой до того, как стала выигрывать в конкурсах. Обо мне даже написали в газете, что, разумеется, не осталось незамеченным. Всё чаще я ловила на себе изучающий взгляд Веры. Но я бы не смогла затмить её и даже не пыталась.

Когда они меня приняли, я оказалась на седьмом небе от счастья. Даже мои победы не могли радовать больше, чем возможность быть рядом с ней и её друзьями. Однако мать не разделяла моих чувств, и я знаю, что виноват в этом был мой отчим, Георгий.

Однажды я услышала, как он говорил ей, чтобы она приглядывала за мной, потому что я ещё глупая и со мной может случиться всё что угодно. Что я верю всем и каждому и вообще выбрала компанию не по себе. Мол, эти-то могут себе позволить всё что угодно, а мы – простые люди. Мать охала и соглашалась с ним. Я спорила, убеждала, что раз все уроки сделаны, то я имею полное право гулять с кем мне вздумается, но в итоге все сходилось к одному: мне было велено соответствовать правилам. Конечно, я взбрыкивала, но потом соглашалась, чтобы не расстраивать мать. Я любила и жалела её, но злилась, потому что мнение Георгия она ставила выше моего.

Я делилась своими переживаниями с Верой и остальными и получала подтверждение тому, что мой отчим не кто иной, как самый настоящий абьюзер. Так что я мечтала лишь о том, чтобы выбраться наконец из-под этой опеки как можно быстрее, и страдала оттого, что не могу остаться. Я задыхалась и ревновала друзей к их свободе и при каждом удобном случае бежала к ним.

Мне было интересно с ними. Как заворожённая, я слушала их разговоры, хотя мало что в них понимала. Они обсуждали фильмы, которые я не смотрела, компьютерные игры, в которые я не играла, и много чего такого, о чём я не имела ни малейшего представления. Видя моё удивлённое лицо, Вера частенько разъясняла мне ту или иную вещь так, как умела только она – приподняв ровную, словно нарисованную бровь, она склонялась к моему уху и, щекоча тёплым дыханием, шептала что-то вроде: «На самом деле этот фильм совершенно идиотский, его смотрят только из-за одной сцены, где… ну, ты понимаешь?» Я краснела и кивала, а Вера утыкалась в моё плечо и тихо смеялась. Довольно быстро я сообразила, что смеётся она над моей реакцией, но мне не было обидно.

Самое интересное, что за то недолгое время, которое мы были вместе, я приобрела и кое-что полезное: во мне обнаружилось умение распознавать чужие невербальные эмоции, что в последующем дало возможность заранее понимать, стоит ли общаться с тем или иным человеком или нужно уходить раньше, чем наступит разочарование.

После того что с нами случилось, я всё ждала, что кто-нибудь из них напишет мне. Переживания за Веру и за остальных вымотали меня, выпили из меня всю радость. Это была самая настоящая депрессия, из которой я выкарабкалась, только переехав в Вологду. Смена обстановки, новая жизнь, потребность удержаться на новом месте и любимое занятие скоро поглотили меня без остатка. Это была призрачная, но свобода, потому что отчим, вместе с его косыми взглядами и правилами, остался в Бабаеве. А мать… она выбрала его, так что тут я ничего не могла поделать.

Я бы никогда не назвала предательством отчуждение, с которым мне пришлось столкнуться. Я не винила своих друзей, потому что понимала, как им плохо. Так же плохо, как и мне.

* * *

…Открыв глаза, я заворочалась и с трудом выпуталась из одеяла. Мне стало нестерпимо жарко. То ли от духоты, то ли от селёдки, то ли от собственных мыслей.