А ещё от него всегда хорошо пахло лесом и свежестроганой доской. Поначалу этот запах в нашем доме был для меня чужеродным, и я демонстративно морщила нос и открывала форточки. Но потом привыкла. Впрочем, если бы привыкла, то перестала бы его замечать, а получается, что ждала. Ведь, когда Георгий приходил, принося с собой волну дикого лесного аромата, мои ноздри буквально трепетали. К утру этот морок рассеивался, но я знала, что вечером всё повторится.

Мать теперь приходила раньше, на работе не задерживалась. Суетилась на кухне, чтобы разогреть к приходу Георгия ужин, а когда в сенях хлопала дверь, подскакивала и бежала, как девчонка, к нему навстречу. Я слышала, как она тихо смеялась и делилась новостями. Нравилось ей болтать всякую ерунду. Раньше она со мной обсуждала всё подряд, а теперь нашла новые свободные уши.

Немногословный, замкнутый, Георгий сразу же взялся обустраивать наше жилище. Дом у нас был старый, но крепкий, его построил ещё мой прадед. Но потолки были низковаты, крыша в некоторых местах прохудилась. За полтора летних месяца Георгий поднял крышу на три бревна и переложил кровлю. На время ремонта для ночёвок тётка Дарья выделила нам одну из пристроек, примыкавшую к нашему участку. Правда, отчим оставался в доме, работая допоздна, а мать, уложив меня, под предлогом проверить, как там и что, убегала к нему. Я засыпала в одиночестве, сгорая от обиды, а когда просыпалась, все были уже на работе.

Едва продрав глаза, я пролезала под заборной сеткой и подолгу смотрела на меняющийся на глазах дом. Лето было жаркое, почти без дождей, но Георгий изо дня в день после работы стучал молотком и затаскивал длинные доски наверх без чьей-либо помощи. Дядька Коля, муж тётки Дарьи, порывался если не помочь, то дать совет, но Георгий лишь отмахивался или делал вид, что не слышит. И был прав: от дядьки Коли на крыше всё равно не было никакого толку.

За лето Георгий загорел до черноты. Местные кумушки специально прогуливались мимо нашего дома, засматриваясь на его крепкую мускулистую фигуру.

В начале августа мы вернулись в дом, и только тут я увидела, что внутри тоже многое изменилось. Георгий переделал небольшой чулан, в котором раньше хранилось столетнее барахло, и теперь у меня появилась своя комната. Маленькая, но своя. До этого я спала в большой, проходной «зале».

Как-то Светлана Александровна Завьялова, моя учительница по рисованию, спросила: скоро ли у меня появится брат или сестра, чем настолько меня озадачила, что с этим вопросом я в тот же день обратилась к матери. Надо было видеть в эту минуту её лицо. Сначала она покраснела, потом побледнела и загрохотала посудой в раковине. Через несколько минут села напротив и спросила:

– А ты бы хотела, Марьяна?

– Ну… – Я повозила ложкой в тарелке с супом и хмыкнула: – Наверное…

Не думаю, что моё мнение в этом вопросе было решающим, но братьев и сестёр у меня так и не появилось.

* * *

На вокзале было тихо. Ранние пассажиры клевали носом, ели или читали. Я тоже села, благо мест в зале ожидания было предостаточно.

Пока я никак не могла решить, где остановлюсь. Странно думать об этом так, когда у тебя есть родное гнездо, но я постоянно откладывала решение этого вопроса – мне было проще пойти к тётке Дарье. У неё большой и бестолковый дом с кучей комнат, чуланов и пристроек. Дядя Коля вечно что-то пилил и строгал. Для кого, непонятно. Оба их сына давно жили с семьями в Вологде и наведывались нечасто. Дядя Коля любил выпить и порой пил неделями, не просыхая. Зато потом, «выйдя из сумрака», становился невероятно деятельным. Судя по количеству его плотницких «шедевров», просветление периодически наполняло его новыми идеями, которые захламляли двор и мешали самим хозяевам.

Я купила билет и теперь ждала, когда откроется кафе. Залезла в соцсети, чтобы посмотреть какое-нибудь видео, и вдруг обнаружила сообщение, которое пришло ещё ночью.

От Дани.

«Привет. Тебе уже звонили?»

Я несколько раз перечитала фразу и зашла в профиль Даниила Полуянова, словно боялась, что это мог оказаться кто-то другой. Но это был именно он, странички мы завели, ещё учась в школе, и с тех пор дружили. До того самого дня, когда пропала Вера.

В сети он не появлялся с полуночи, но, когда я начала набивать: «Привет», вверху появилась надпись «онлайн». Я стерла приветствие и просто ответила: «Да».

«Приедешь?»

Я сглотнула, ощутив, как пересохло в горле, и снова посмотрела в сторону кафе.

Мы не общались несколько лет, а теперь я будто снова слышала его голос.

«Уже еду», – быстро напечатала я и стала ждать ответ.

Даня что-то писал.

Не отрываясь, я смотрела на движущийся значок карандаша. Прошло несколько минут, но сообщение так и не появилось. Затем Даня опять начал что-то писать, но потом опять «слился». Что ж, ему всегда тяжёло давались сочинения по русскому и литературе.

Я убрала телефон в карман, затем встала и прошлась немного взад-вперёд, разгоняя кровь. Встала у окна, выходящего на платформу, и совершенно бездумно и жадно сгрызла яблоко.

Когда наконец в кафе появилась продавщица, я подхватила сумку и ринулась к прилавку. Взяла бутылку воды, тут же осушила её и почувствовала себя человеком. Человеком, чьё прошлое никак не хочет его отпускать. И сродниться с ним не получается, и забыть невозможно.

Мне нечего было скрывать ни тогда, ни сейчас. И всё же я постоянно думала о Вере. Мне нечего было бояться, но чем старательнее я себя убеждала в этом, тем глубже свербело у меня внутри…

3

В автобусе я снова уснула, а очнулась на одной из коротких остановок и едва раскрыла отяжелевшие веки. Москва осталась далеко позади, как сон, который пытаешься удержать и боишься забыть. Но разве можно забыть то, что проникло в самое сердце и не хочет отпускать? Я любила. Любила безответно, но это чувство не разрушало меня, а наполняло светлой печалью. Всё было по-настоящему, ведь я повзрослела, окрепла и уверилась в собственных силах, убедилась, что в состоянии позаботиться о себе, а это значило очень много.

Пока училась в художественном училище, работала официанткой в кафе. У нас многие подрабатывали, даже имея существенную поддержку от родителей. После смерти матери Георгий прислал мне деньги, довольно крупную сумму, и спросил, чем он может мне помочь и приеду ли я домой. Мне хотелось, но я не могла и не хотела его видеть. Догадывался ли он о том, что происходило со мной? Думаю, да. Мне потребовалось время, чтобы перебороть в себе эту тягу. Слово-то какое – тяга! Не притяжение, а тягость, вот что это было для меня.

Все началось, когда мне исполнилось четырнадцать. Дурной возраст. Уверена, если бы был жив мой отец, если бы мы жили вместе, то всё было бы по-другому. Я всё время пытаюсь нарисовать себе ту жизнь, о которой не имею никакого представления. Это важно для меня – я не хочу терять эту тонкую ниточку, которая связывает меня с человеком, ушедшим в мир иной за несколько месяцев до моего рождения. Он же знал, что у него будет ребёнок, знал и всё равно оказался на той мокрой дороге! Я до сих пор злюсь, не в силах смириться с несправедливостью жизни.

Георгий не мог заменить мне отца. Он был мужчиной, который вызывал во мне совсем иные чувства. Однако моя любовь к лесным вылазкам началась именно с его появлением. Меня стало тянуть в лес, словно магнитом. Я могла бродить по лесным тропинкам часами. И то место у реки, где мы с друзьями потом проводили летние дни и вечера, тоже было «моим».

…Внезапно горячая волна прошила моё тело и свела судорогой колени. Я окончательно проснулась и выпрямилась, искоса глянув на сидевшего рядом пожилого мужчину. Тот дремал, его голова покачивалась на дряблой шее, торчавшей из ворота синей спецовки.

Уткнувшись лбом в прохладное стекло, я стала следить, как оно запотевает от моего сбившегося дыхания. Автобус ехал небыстро, но мне казалось, что я лечу навстречу своему прошлому, словно мотылёк к смертельному пламени.

Через несколько минут я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, вызывая образ Перчина, но уйти от хаотично сменяющихся картинок прошлого никак не удавалось. За моим окном мелькала бесконечная зелёная лента сосен, ёлок и осин. Леса здесь раскинулись на тысячи километров. Богатые леса. А какие здесь грибы…

Грибной сезон в Бабаеве начинался уже с июня. Пока я была маленькая, мы с матерью бродили только в сосновом бору на Каменной горе, где находился санаторий, и то умудрялись набрать по целому лукошку. А народ ездил дальше, и уж оттуда тащил автомобильными багажниками.

С Георгием мы поехали за грибами в августе, как закончили с домом. У него была старенькая, но бодрая «Нива», и на кочках мы с мамой подскакивали до самого потолка и хором охали.

Понятное дело, мать не отходила от него ни на шаг. А я, наоборот, старалась уйти от них как можно дальше и затаиться, прижавшись к толстому стволу сосны или лиственницы. Стояла и наблюдала за тем, как они меня ищут. Меня выводила из себя необходимость слушать глупую болтовню матери, которая считала, что таким образом мы становимся ближе.

Сейчас я думаю, каково же было ей метаться между Георгием и мной, пытаясь нас подружить. По-моему, это изначально была провальная идея. Но с другой стороны, она, как и любая другая, наверняка хотела простого женского и семейного счастья. А тут я со своей подростковой придурью.

Подобный кульбит с прятками я проделывала раз за разом, пока однажды Георгий не влепил мне не сильный, но обидный подзатыльник со словами:

– Ещё один такой фортель, и останешься здесь! Пусть с тобой леший разбирается.

Леший. Так я и стала его называть. Не в лицо, конечно, а между делом, чтобы мать слышала. Она ругалась, но я не уступала.

Мать жила словно в эпицентре боевых действий. По своей натуре я человек не скандальный, но ведь скандалить вовсе не обязательно, когда хочешь кого-то задеть. Я фыркала, будто непослушный жеребец, демонстративно хлопала дверьми и гримасничала, стоило отчиму появиться в поле моего зрения. Надо отдать ему должное, Георгий относился ко всем моим причудам на удивление спокойно. Вот и получалось, что доводила я в основном мать. Откуда в нём было столько терпения и, главное, ради чего? Так любил её?

Я не видела ни разу, чтобы он проявлял свои чувства к ней. Он не дарил ей цветов или украшений. Да он даже спасибо говорил скупым кивком, а она радовалась, как дурочка.

Как-то я спросила её, что она такого нашла в этом вечно угрюмом Георгии. А мама лишь усмехнулась и потрепала меня по голове.

– Потом поймёшь. Когда вырастешь…

В седьмом классе я узнала о том, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытой дверью. И просветила меня в этом вопросе именно Вера. Что ж, ко всему прочему, добавился ещё и стыд. Я запиралась в ванной и рыдала там часами, жалея себя и взращивая внутри ещё большую ненависть к этому человеку.

И хоть теперь я понимаю, что всё это было связано с моим взрослением, тогда мне было совсем не до смеха, а граница между той и мной сегодняшней столь огромна, что нечего даже сравнивать.

* * *

Автобус въехал в Бабаево с небольшим опозданием. Задержка произошла из-за нескольких остановок в деревнях по пути следования, на одной из которых вышел и мой попутчик.

В телефоне появилась сеть, но сообщений больше не было. Ни от Даньки, ни от кого-либо другого. Я забыла позвонить тёте Дарье и решила заявиться сюрпризом, но, когда автобус подъезжал к станции, увидела… Георгия. Вне всяких сомнений, это был он.

Отчим стоял у входа на станцию и курил. Заметив автобус, он отбросил сигарету и вытянул шею, всматриваясь в окна и выходящих пассажиров. Люди толпились в проходе, а я никак не могла заставить себя встать. Наконец, когда в салоне почти никого не осталось, я вытащила сумку с верхней полки и пошла к дверям. Поблагодарила водителя и спрыгнула с подножки. Вокруг ступней тут же образовалось серое облачко пыли.

– Марьяна!

Георгий шагал ко мне, щурясь и зачёсывая пятернёй волосы назад.

– Откуда ты узнал, что я сегодня приеду? – спросила я, когда он взял мою сумку.