На пляже отец Элис надел страховочные ремни и подтащил доску к кромке воды. Элис стояла на берегу. Когда он окликнул ее, она пошла вдоль глубокой борозды, оставленной плавником его доски в песке и тянущейся до самого моря. Он столкнул доску в воду, выровнял парус на ветру. Вены на предплечьях набухли от натуги. Элис зашла в соленую воду по бедра и остановилась, не зная, чего ждать. Отец приготовился запрыгнуть на доску, затем повернулся к дочери, вскинул брови, улыбнулся бесшабашной улыбкой. Сердце Элис забилось в ушах. Он кивнул на доску. Тоби бегал туда-сюда по берегу и лаял без умолку. Она подняла руку, показала ему вытянутую ладонь: успокойся. Отец никогда не брал ее с собой. Отказаться она не посмела.

Она побежала сквозь волны к отцу и тут услышала голос матери. Обернулась и увидела ее на верхушке дюн: мать выкрикивала ее имя и в отчаянии размахивала руками, сжимая в одной руке ее флуоресцентно-оранжевый спасательный жилет. В ее голосе, сперва спокойном, послышались тревожные нотки. Тоби бросился ей навстречу. Отец Элис отмахнулся от призыва ее матери, как от назойливой мошки.

– Не нужен тебе жилет. Тебе уже восемь. Я в восемь все умел. – Он кивнул Элис. – Запрыгивай, зай.

Элис просияла. Ее завораживало его внимание.

Он подсадил ее и помог взобраться на доску; крепкие сильные руки держали ее под мышками. Он усадил ее спереди, и она подставила лицо ветру. Он же улегся на живот и стал грести. Серебристые рыбки сновали на мелководье. Дул сильный ветер, соленая вода разъедала глаза. Один раз Элис обернулась и увидела на берегу мать, казавшуюся совсем маленькой из-за разделявшего их водного пространства.

На бирюзовой глубине отец вскочил с живота на ноги и просунул большие пальцы ног в ремешки. Элис схватилась за края доски и оцарапала ладони о крепления. Отец поставил парус вертикально и принялся балансировать на ногах. Под кожей икр перекатывались мышцы и сухожилия.

– Садись мне под ноги, – велел он. Она потихоньку продвинулась к нему. – Держись, – сказал он. Она обхватила его ноги руками.

На миг возникло затишье; аквамариновый мир замер в неподвижности. А потом – вуш! – ветер наполнил парус, и соленые брызги ударили Элис в лицо. Море искрилось. Они плыли по волнам, рассекая залив по зигзагообразной траектории. Элис откинула голову и закрыла глаза; солнце грело кожу, брызги щекотали лицо, невидимые пальцы ветра трепали ее длинные волосы.

– Элис, смотри! – окликнул ее отец. Стайка дельфинов вынырнула из воды совсем рядом и, описав дугу, нырнула в глубину. Элис восторженно вскрикнула, вспомнив книгу про селки. – Встань, будет лучше видно, – сказал он.

Держа его за ноги, Элис, пошатываясь, встала и завороженно посмотрела на прекрасных дельфинов. Те скользили в воде, безмятежные и свободные. Она осторожно отпустила отцовские ноги и попыталась балансировать сама. Расставив руки широко, покружила талией и покачала кистями, как плавниками, подражая дельфинам. Отец радостно заулюлюкал. Он был счастлив, счастлив по-настоящему, и у Элис закружилась голова.

Они вылетели за пределы залива в пролив. Туристический катер разворачивался назад к городской гавани. Щелкнула вспышка: туристы их фотографировали. Отец им помахал.

– Станцуй-ка хулу ^[5] еще раз, – сказал отец. – Они смотрят, Элис. Станцуй. Давай.

Элис не знала, что такое хула, – наверное, отец имел в виду ее дельфиний танец. Его настойчивость ее удивила. Элис взглянула на катер и снова перевела взгляд на отца. Секундное колебание было ошибкой: по его лицу промелькнула тень. Элис подползла к носу доски и, пытаясь наверстать потерянное время, поднялась на дрожащих ногах, покружила талией и покачала кистями. Но было слишком поздно. Катер повернул в другую сторону, как и вспышки, отражавшиеся от волн. Элис с надеждой улыбнулась. Ее колени дрожали. Она украдкой взглянула на отца. Тот стиснул зубы.

Когда он развернул парус и они поплыли в противоположную сторону, Элис чуть не потеряла равновесие. Грубое беспощадное солнце жалило кожу. Она села на корточки и вцепилась в бока доски. Ветер принес голос матери: та по-прежнему кричала им с берега. Они пересекли пролив и вошли обратно в залив. Волны здесь были крутыми и темно-зелеными. Отец молчал. Она тихонько подвинулась к нему, устроилась у его ног, схватилась за икры и почувствовала, как дернулась мышца у него под кожей. Она посмотрела на него, но его лицо ничего не выражало. Элис сглотнула слезы. Она все испортила. Она крепче вцепилась в его ноги.

– Папа, прости, – тихо пробормотала она.

Толчок в спину был резким и сильным. Она упала в холодное море и успела закричать перед тем, как ее захлестнула волна. Отплевываясь, она вынырнула, завопила, закашлялась, пытаясь выхаркать соленую воду, ошпарившую легкие. Изо всех сил работая ногами, она вытянула руки так, как учила мать, объясняя, как себя вести, если ее подхватит волна. Отец был недалеко: он плыл на доске и пристально смотрел на нее, его лицо было белым, как барашки на волнах. Элис била ногами, чтобы удержаться на воде. Одним быстрым движением отец развернул парус. «Он возвращается», – подумала Элис и с облегчением заскулила. Но ветер надул его парус, и отец унесся прочь. Не веря своим глазам, Элис перестала работать ногами и начала тонуть. Когда вода залилась в нос, она принялась грести руками и бить ногами, сражаясь с волнами и выплывая на поверхность.

Течение влекло ее за собой, и тут Элис увидела мать над гребнем волны. Та бросилась в океан и быстро плыла навстречу дочери. При виде Агнес Элис ощутила прилив сил. Она забила ногами и стала грести что было мочи, пока не почувствовала легкую перемену температуры воды и не поняла, что приближается к мелководью. Мать подплыла к ней, поднимая фонтаны брызг, и ухватилась за нее, как за спасательный круг. Когда они доплыли до места, где обе стояли и чувствовали под ногами твердый песок, Элис вырвало желчью, она словно каркала, давясь. Руки и ноги внезапно ослабели. Элис начала задыхаться. Глаза матери были тусклыми, как отполированные морем стекляшки. Она отнесла Элис на берег и завернула в платье, которое скинула, прежде чем прыгнуть в воду. Укачивала ее и качалась сама, пока Элис не перестала плакать. Тоби охрип от лая и скулил, облизывая ее лицо. Элис погладила его безвольно повисшей рукой. Потом задрожала, и мать подхватила ее и отнесла домой. За все время она не произнесла ни слова.

Когда они уходили, Элис оглянулась на берег, истоптанный следами матери, в панике бегавшей по пляжу. Вдали ярким пятнышком скользил отцовский парус.

О случившемся в тот день никто не говорил. А в последующие дни, возвращаясь с тростниковых полей, Клем старался не появляться дома. Вместо этого он запирался в сарае, как делал всегда, когда требовалось унять чувство вины. За столом вел себя отстраненно и с вежливой холодностью. Находясь рядом с Клемом, Элис чувствовала себя как в чистом поле перед грозой – приходилось все время смотреть на небо. Несколько недель она ходила со вспотевшими ладонями и ждала, когда им с Тоби снова придется бежать в края из маминых историй, где земля была присыпана снегом, как белым сахаром, а на воде стояли сверкающие старинные города. Но недели превратились в месяцы, летняя жара смягчилась, сменившись осенним теплом, а вспышек больше не было. Отцовские приливы и отливы устаканились. Он смастерил ей стол. И Элис решила, что его вспышки остались на глубине в тот день, когда она видела, как океан окрасился в темно-зеленый.

Одним ясным утром за завтраком отец Элис заявил, что в грядущие выходные должен поехать на юг, в большой город, и купить новый трактор. Поэтому он пропустит девятый день рождения Элис. Ничего не поделаешь. Мать Элис кивнула и встала убрать со стола. Элис сидела и болтала ногами, спрятавшись за завесой из волос, и прикидывала, что ей сулит эта новость. Значит, они с мамой и Тоби останутся одни на все выходные. Совсем одни. В покое. Лучшего подарка на день рождения она и представить не могла.

Утром, когда он уезжал, они вместе помахали ему на прощание. Даже Тоби сидел тихо, пока клубы пыли, тянувшиеся за грузовиком, постепенно не растворились. Мать Элис смотрела на пустую дорогу.

– Ну что, – сказала она и взяла Элис за руку, – выходные в твоем распоряжении, зайчонок. Чем хочешь заняться?

– Всем! – улыбнулась Элис.

Начали с музыки. Мать притащила старые пластинки, Элис закрыла глаза, стала слушать и раскачиваться в такт.

– Если можно было бы выбрать что угодно, что бы ты хотела съесть на обед? – спросила мама.

Элис подтащила стул к кухонному столу, чтобы стать с мамой одного роста, и помогла испечь овсяное печенье, хрустящее снаружи и вязкое от патоки внутри, как она любила. Элис съела почти половину сырого теста, зачерпывая его деревянной ложкой. Досталось и Тоби.

Пока пеклось печенье, Элис села у ног матери, а Агнес принялась расчесывать ей волосы. Мать ритмично проводила щеткой по волосам со звуком, напоминавшим хлопанье крыльев. Досчитав до ста, она наклонилась вперед и прошептала Элис на ухо вопрос. Элис восторженно закивала. Мать вышла из комнаты и через несколько секунд вернулась. Велела Элис закрыть глаза. Элис улыбнулась, почувствовала, как мама плетет косу. Закончив плести, она повела ее по дому.

– Так, зайчонок. Можешь открывать глаза. – В голосе мамы зазвучала улыбка.

Элис выждала еще немного, и наконец ожидание стало невыносимым. Она открыла глаза и ахнула, увидев свое отражение в зеркале. Ее голову оплетала корона из огненно-оранжевых гибискусов. Она себя не узнавала.

– С днем рождения, зайчонок, – дрожащим голосом проговорила мама. Элис взяла ее за руку. Они стояли перед зеркалом, и тут по крыше часто и громко забарабанили крупные дождевые капли. Мать встала и подошла к окну.

– В чем дело, мама?

Агнес всхлипнула и вытерла глаза.

– Идем со мной, зайка, – сказала она, – хочу тебе кое-что показать.

Они подождали на пороге, пока пройдут грозовые тучи. Небо было фиолетовым, а свет – серебристым. Вслед за матерью Элис вышла в сад, блестевший после дождя. Они подошли к кусту, который мать недавно посадила. Когда Элис в последний раз его видела, там были лишь ярко-зеленые листья. Но теперь, после дождя, куст расцвел и покрылся ароматными белыми цветами. Она в изумлении на них смотрела.

– Решила, они тебе понравятся, – сказала мама.

– Это волшебство? – Элис протянула руку и коснулась лепестка.

– Самое что ни на есть настоящее, – кивнула мама. – Цветочное волшебство.

Элис наклонилась как можно ближе к цветку.

– Что это за цветы, мама?

– Штормовые лилии. Такие цвели в ночь твоего рождения. Они расцветают после сильного дождя.

Элис наклонилась и поближе рассмотрела соцветие. Лепестки раскрылись, вся сердцевина цветка была как на ладони.

– И без дождя они не могут? – спросила Элис и выпрямилась. Мама задумалась и кивнула.

– В ночь твоего рождения, когда я была в грузовике твоего отца, вдоль дороги росли дикие лилии. Я помню, как после дождя они распускались на глазах. – Она отвернулась, но Элис успела заметить в ее глазах слезы.

– Элис, – пробормотала мать, – я не просто так посадила здесь штормовые лилии.

Элис кивнула.

– Эти цветы – символ надежды. Всего хорошего, что следует за испытаниями. – Мать положила руку на живот.

Элис кивнула: она по-прежнему не понимала, к чему клонила мать.

– Заинька, у меня будет еще один ребенок. У тебя появится брат или сестра, ты сможешь играть с новым малышом и заботиться о нем. – Мама сорвала лилию и воткнула в самый низ ее косички. Элис опустила голову и заглянула в дрожащую сердцевину цветка, открытую и уязвимую. – Ты же рада? – спросила мать. В ее глазах отражались штормовые лилии. – Элис?

Она зарылась лицом в мамину шею и зажмурилась, вдыхая запах ее кожи и стараясь не заплакать. Зная, что в мире есть волшебство, благодаря которому после дождя расцветают цветы и появляются новые малыши, Элис испытывала настоящий ужас, ведь все это были драгоценные вещи, которым отец мог навредить.