– Они снабжают меня лучшими материалами. Они приходят ко мне с невероятными проектами. Они платят мне комиссионные.

– О? Я думала, вам плевать на деньги, – мягко заметила Роза.

– Все об этом знают, синьорина, – воскликнул он с ноткой горечи в голосе. – Всей своей жизнью я обязан им. Они помогли мне начать карьеру. Вытащили из безвестности. Лоренцо Медичи практически вырастил меня как собственного сына. – Он повел плечами, мощные мускулы напряглись и расслабились, и в следующее мгновение резец снова вонзился в мрамор со сверхъестественной стремительностью. – Да черт подери, – воскликнул Микеланджело. – Они даже моему ученику-идиоту подкинули работу, чтобы он подлатал эту их безобразную фреску.

Роза тут же вспомнила злость Доминика из-за картины.

– Я понимаю ваши опасения, – сказала она.

– Неужели? – спросил Микеланджело. Его молот обрушился на резец, отколов кусок мрамора размером с кулак Розы. Он грохнулся на пол, облако пыли окрасило в белый цвет подол ее юбки. – Ты понимаешь, что мы во Флоренции? Понимаешь, что этот город принадлежит Медичи? Понимаешь, что случается с теми, кто настолько глуп, чтобы перейти им дорогу?

В ее сердце вспыхнуло ледяное пламя.

– Могу я задать вам вопрос, мастер Микеланджело? – спросила она. – Если у нас есть несколько минут до того, как вы сдадите меня стражникам? – Микеланджело по-прежнему крепко сжимал в руке резец, но и не попытался воткнуть его ей в глаз, так что Роза сочла это за разрешение продолжать. – Приехав в город, я проходила мимо Палаццо Веккьо. И не могла не заметить великолепную статую. Статую Давида.

Микеланджело внимательно смотрел на девушку.

– Да.

– Вы ее создали.

– Четыре года крови и пота.

– Вам есть что вспомнить. Но вот что я хочу спросить. Что эта статуя значит для вас? – Он недоуменно уставился на нее, в его непробиваемой броне появилась первая трещина. – Жители этого города оставляют подношения у ее постамента. Цветы, сладости. Любовные письма. Письма ненависти. Они обмазывают ее грязью. Для них это не просто произведение искусства. Эта статуя значит нечто большее. И если она так много значит для простых людей, то что же она должна значить для Божественного, гения, создавшего Давида?

На лице Микеланджело застыло недовольство, его раздирали противоречия. Он молчал.

– Я скажу вам, что, по-моему, это значит, – сказала Роза, почувствовав свое преимущество. – Я думаю, что долгие годы Флоренция была Республикой. Она расцвела, будучи Республикой, освободившись от власти семьи Медичи. И в те годы вы коснулись своим резцом мраморной глыбы и создали нечто невероятное. То, что нужно превозносить. Давид, покоритель Голиафа, держащий в руках оружие победы. Я думаю, что вы высекли символ демократической свободы, то, что вы любили. А потом…

– Прато. – Микеланджело с трудом произнес это слово, его дыхание перехватило от ужаса и горя. – Медичи сожгли Прато.

Приветливая улыбка не сходила с лица Розы.

– Только глупец будет пытаться склонить вас на свою сторону обещаниями золота или власти, – сказала она. – У вас достаточно и того, и другого. Поэтому я пришла к вам с памятью о Республике и прошу… если есть шанс пробить хотя бы трещину в броне семьи, которая украла у вас свободу, разве вы не воспользуетесь им? – Может быть, она слегка переборщила, но у нее была лишь одна попытка. – Я видела листовки на стенах. Граффити. Флоренция помнит Республику. И поскольку Давид не из воздуха возник, могу предположить, что и вы тоже все это видите.

Тишина была ошеломляющей. Она давила на них, словно ватный шар, заглушая все звуки внутри тонких матерчатых стен. Здесь, в рабочем кабинете величайшего скульптора Флоренции, время растягивалось, мгновения перетекали в минуты, а минуты – в часы. Роза вдруг поняла, что затаила дыхание, и медленно выдохнула, стараясь сделать это беззвучно.

Слушая преувеличенно вдохновенные речи Розы, в какой-то момент Микеланджело отложил резец. Закрыв глаза, он застыл, прижав обе руки к мраморной плите, словно черпая силы в мощи камня. Глядя на его поникшие плечи и раскинутые руки, Роза с грустью поняла, насколько слабым он себя чувствовал.

– Они слишком сильны, – наконец пробормотал он, но все-таки посмотрел ей прямо в глаза. Неужели в этом яростном взгляде зажглась надежда? – Слишком богаты. Слишком хорошо вооружены. Против них бесполезно восставать.

– Кто сказал, что они хорошо вооружены? – спросила Роза. – Я взяла за основу их семейный девиз. Festina lente. Торопись не спеша. Мне не нужна армия. Все, что мне нужно, – это личное знакомство с ними.

– Но разве этого достаточно?

– Ах, мастер Микеланджело, – воскликнула она. – Я думаю, что такой художник, как вы, понимает больше, чем кто-либо другой. Чтобы победить Голиафа, нужен всего лишь камень.

Восемь

Джакомо

Для Джакомо Флоренция всегда была жизнерадостным городом, окруженным сверкающей атмосферой богатства и празднеств. И, возможно, он сам был виноват в том, что так долго не приезжал сюда, но его откровенно потрясло затаенное напряжение, наполнявшее город, когда он входил в ворота. Оно отражалось на лицах лавочников и разносчиков, а также гвардейцев Медичи и городских стражников в красной форме, патрулировавших узкие улочки. Боже, а эти листовки на стенах. Эта Флоренция была городом, готовившимся к… чему-то. Стоявшим на пороге чего-то.

Джакомо не терпелось узнать, что происходит.

Он добрался до мельницы на окраине города, когда солнце уже клонилось к закату. Это было старое здание, обмякшее на берегу реки Арно, словно кто-то выплеснул его туда, и Джакомо некоторое время с сомнением смотрел на него, пока голодное урчание в животе не напомнило, что сегодня у него еще во рту маковой росинки не было. Изнутри доносился вполне себе приятный запах, а значит, вполне вероятно, что здесь можно будет перекусить. Заткнув руки за пояс, он, не раздумывая, толкнул дверь.

Джакомо ожидал увидеть простоватое деревенское убранство, потрескивающий в очаге огонь, земляной пол. И даже длинный стол, где его ждали хлеб, сыр, фрукты и вино.

Но никак не ожидал увидеть мрачное мужественное лицо Халида аль-Сарраджа, который пристально уставился на него.

– Халид? – не веря своим глазам, выпалил он. – Что, ради всего святого, ты здесь делаешь?

Если чему и научили Джакомо последние три года их знакомства, так называемой дружбы, а точнее острой взаимной неприязни, так это тому, что только сам дьявол может вырвать Халида из Генуи и из рук этого гангстера Траверио. Видеть его здесь, во Флоренции, крошившего в пыль кусок пекорино, было слишком странно, чтобы в это поверить.

– То же, что и ты, – откликнулся Халид. Комнату наполнило исходившее от него угрюмое недовольство.

– Что ж, должен признаться, – заявил Джакомо, придвигаясь к еде, – если бы Роза сказала, что ты тоже возьмешься за это дело, то я бы так долго не раздумывал. – Он отправил в рот несколько виноградин и усмехнулся, видя, что Халид продолжает мрачно смотреть на него. – Вы выглядите весьма расстроенным, синьор аль-Саррадж. Как насчет такого предложения: если хотите ударить меня, давайте разберемся с этим наверху. Только прошу вас целиться мне в живот, а не в лицо.

Затянувшееся молчание не сулило ничего хорошего, и Джакомо закатил глаза, потому что не каждый день выпадают такие возможности, как эта.

– Я даже не стану обижаться на тебя, – сказал он. – Я бы даже предпочел, чтобы ты меня избил, потому что не могу смотреть на твою кислую хмурую физиономию и гадать, когда, что и как произойдет, это просто сводит меня с ума.

– Да ты и так уже давно сбрендил, – откликнулся Халид.

– Верно, – сказал Джакомо. – Так что если собираешься что-то предпринять, то сделай это сейчас, пожалуйста. – Он закрыл глаза. – Я готов.

Единственным ответом был шумный раздраженный вздох. Джакомо приоткрыл один глаз.

– Нет? В нашу последнюю встречу ты пообещал, что расплющишь мне нос, если увидишь меня снова.

– Потому что ты стащил две золотые подвески из трюма «Виолы», и мне пришлось отвечать за это перед синьором Траверио.

Джакомо ахнул.

– Это не я!

– А затем выбросил мой обед в океан.

– Тогда чего же вы ждете? Это ваш последний шанс, синьор аль-Саррадж. Если вы попытаетесь замахнуться на меня позже, я приму это близко к сердцу.

Халид не двинулся с места, но Джакомо не терял надежды. Он заставит Халида потерять самообладание, даже если для этого ему придется сбрасывать в море все обеды Халида в течение следующих двадцати лет.

Но сегодня такой возможности не представилось. Дверь распахнулась, впустив красные лучи заходящего солнца, и на пороге возник силуэт сгорбленной старухи.

Халид тут же выпрямился.

– Синьора де Россо!

– А, Халид, ты здесь, мой красавчик, – сказала старуха, проворно обходя пыльную мебель, загромождавшую мельницу. – И синьор Сан-Джакомо, я полагаю.

Это была не кто иная, как Агата де Россо, одна из лучших аптекарш в мире.

– То, что такая дама, как вы, знает обо мне, – величайшая честь для меня, синьора, – воскликнул Джакомо. Он отвесил низкий поклон, а в голове тем временем проносился шквал мыслей.

У него уже зародились подозрения относительно масштабов их совместного предприятия. С чего бы тогда Роза отправилась лично искать его? Но одно дело – быстро добраться до Модильяны, а совсем другое – навлечь на себя недовольство Джузеппе Траверио и увести у него из-под носа его самого лучшего головореза. И вдобавок заручиться поддержкой Флорентийской ведьмы.

И потому стоило признать, что с такой талантливой предводительницей их ждут гораздо более захватывающие перспективы, чем он предполагал.

– Позвольте мне помочь вам. – Джакомо подал руку синьоре де Россо. – Я в вашем полном распоряжении. Исполню любую вашу прихоть. Отныне я ваш покорный слуга.

– Покорный? – пробормотал Халид.

Джакомо пропустил его замечание мимо ушей, ведя синьору де Россо через захламленную комнату к большому столу из грецкого ореха.

– Вина? – предложил он, усаживая ее на единственный не развалившийся стул.

– Прошу вас.

Джакомо щедро налил вина и подал синьоре де Россо. Она пристально смотрела на него поверх своей чашки.

– Это ты провернул то дельце с сапфирами в Милане.

– Вероятно, это был я.

– И ограбление ювелирного в Генуе.

Халид впился взглядом в лицо Джакомо. Джакомо улыбнулся.

– Кто даст гарантию?

– А афера со скрипкой в Гроссето? – спросила синьора де Россо. У Джакомо зачесалось под лопаткой.

– Боюсь, я никогда не был в Гроссето.

– Гм… – Синьора де Россо отхлебнула вина. Оглянувшись, Джакомо обнаружил, что Халид все еще наблюдает за ним, изучая его, словно запутанную головоломку.

Дверь снова распахнулась.

– Отлично, – воскликнула Роза. – Все в сборе.

Она вошла внутрь, а следом за ней долговязая Сарра Жестянщица, которая кивнула в знак приветствия Халиду и синьоре де Россо и нахмурилась, заметив Джакомо, и Джакомо счел это необъяснимой грубостью, ведь за целый год они не обменялись ни единым словом.

В следующий момент в комнату вошел жилистый мужчина с темной густой бородой и такими же буйными кудрями, обрамлявшими его лицо. Джакомо, Халид и синьора де Россо с любопытством воззрились на него, но он не обращал на это внимания, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Тем не менее в нем было что-то знакомое…

– Божественный? – воскликнул Джакомо. Мужчина смерил его мрачным взглядом, который обжигал сильнее, чем грозный взгляд Халида. – Это ведь вы! Вы – Божественный!

– Джакомо, – предостерегла его Сарра.

– Роза, что здесь делает Микеланджело Буонарроти?