– Огонёк-огонёк, – бормотание Атши пробивалось сквозь гул обрывками, – знаешь про древнее время, про древние жертвы, нет, не знаешь, не слышал. У нас говорили: эта кровь может очистить город, смыть всё прежнее, всё изменить. Не огонь ваша сила и не любовь земли, нет, нет, не только, не главное, главное – сила изменений, но боитесь её, потому так стремитесь сковать, найти русло, но нет смысла, она всё равно победит. Хочешь, чтоб мир проснулся, – отдай себя силе, она услышит и подчинится, станет твоей волей.

Подъёмник на ржавых цепях прогрохотал вниз, погружая в густой алый свет.

Впереди острым клином протянулся утёс. Он резал алый поток, густую, тягучую кровь земли в золотых всполохах. Здесь текла чистая магия, манящая и огромная. Шагни, приди, будем вместе всегда, сделаем всё, чего пожелаешь, – звала, обещала. Шагни, стань солнцем.

– Видишь? – Атши подкралась ближе, склонила голову набок, её птичьи глаза ожили, загорелись бушующим вокруг светом. – Так просто. Всё сразу исполнится, давай, шагни.

Сердце пробила тоска – сильнее, мучительней той, что накрывала его в Верхнем городе. Не тоска по магии, голосу солнца, силе. Но тоска по настоящему дому, пониманию, предназначению. Всё было здесь, в глубине земли, прямо здесь, прямо здесь, только шаг…

Ну уж нет.

– Привела сюда, чтобы пошутить? Только время потеряли. Пойдём, Гриз.

Атши вздохнула:

– Не такой уж и глупый. Правильно, правильно – другая судьба, далеко-далеко, вижу. Что же, пусть так. Ты ведь хочешь, чтобы сила услышала? Пошла за тобой, исполнила волю? Смыла чары… или, может, обрушила камень? Оборвала мёртвый путь.

Гриз, до сих пор неподвижный, как чёрная тень, дёрнулся, выдохнул что-то. Атши не заметила, продолжала:

– Выбери время, сделай ей подношение – всё исполнится!

Лицо Атши в горячем, медленном свете менялось – словно маска из бронзы с провалами тьмы в зрачках переплавлялась, становилась иным.

– И правда, – глухо сказал Гриз, – зря мы пришли.

По городу двигались в тишине.

У Анкарата перед глазами пульсировал, бился свет силы, тянул обратно, как встречный поток. Не знал, услышит ли, если Гриз заговорит.

Услышал.

– Это была она. – Лицо и голос Гриза стянула мертвенная отрешённость. – Тот обвал, когда родители погибли. Больше к ней не приду.

Беспомощно и тоскливо.

– Ты не знаешь, – возразил Анкарат, – у неё в голове всё перемешалось. Если бросишь её, будешь жалеть.

– Знаю, – повторил Гриз упрямо, – это она. Обрушила камень… оборвала мёртвый путь…

И смолк бессильно.

Через полсотни шагов в молчании условились: Гриз вернётся домой, узнает, что там и как, потом можно будет решить, что делать дальше.

– Возвращайся и ты, – просил Гриз. – Если исчезнешь, только всех разволнуешь.

Но Анкарат отказался.

Кшетани не стал ни о чём расспрашивать. Кивнул на скамью в углу, бросил стёганое покрывало – оставайся. Зевая, предупредил, что в ближайшие дни пора начинать подготовку к новой работе.

– Наши переходы затянуло чарами, – предупредил Анкарат, – дольше получится.

Кшетани пожал плечами:

– Тем более нужно спешить. Заодно отвлечёшься, да? Больше нечем заняться в вашем квартале. Как здесь жить, не понимаю… – Сонно ворча, он скрылся за высокой стеной контрабандных ящиков в своём углу убежища.

Цирд, явившийся утром, сразу всё понял, взбесился. О чём думал, ведь предупреждали, из-за тебя перекрыты пути, а теперь что будет? Анкарат не отвечал, мрачно жевал пересоленную лепёшку с незнакомой сухой травой – из последнего груза. Квартал за узким окном казался поникшим и выцветшим. Теперь Анкарат видел, как мутится, туманится воздух над линией чар. Это злило сильнее ругани Цирда.

Наконец Кшетани вмешался, оборвал злой усмешкой:

– Да чего ты ждал? Человек, который его воспитал, кормит магией эту клетку. И ты думал, Анкарат будет молчать?

– Вот потеряем дело, – огрызнулся Цирд, – посмотрим, что тогда скажешь.

Заговорил про новых людей, перебирал имена и просьбы, про проблемы с поставками, дополнительный отряд Стражи, над которым у Ариша не было власти. Кшетани лениво отшучивался, Анкарат перестал их слушать. В чём-то Цирд был, конечно, прав. Для пользы дела стоило промолчать.

Если бы дело хоть что-то для него значило, так бы и поступил.

Когда солнце выглянуло из-за квартальных крыш, в убежище пришла Ским – в платье жёлтом, как цвет кивары, с корзиной фруктов. После того как они стали работать с Кшетани, Ским удалось всё-таки оживить свой сад – новые семена не боялись жары и сухого воздуха, новые смеси помогли напитать силой каменистую землю в кадках. Ским рассказывала, как красиво теперь в их прежнем убежище, звала посмотреть, но Анкарат всё не успевал. Увидев её сейчас, серьёзную и встревоженную, решил: нужно прийти обязательно.

Китем и Шид пришли незадолго до полудня, а Имра – сразу после. Братья, как всегда, весело препирались, Имра шутил. Новое дело будоражило их, ведь новое дело – это новые вещи, и деньги, и специи, и редкие кожи для отца братьев, а главное – амулеты, оружие, всё то, с чем можно не опасаться Стражи. Цирд повторял: всё, что даёт вам преимущество, лишнюю силу – прячьте, но как было прятать? С контрабандой в квартале оседали обрывки настоящей жизни. И хоть Анкарат видел: это только песок, пустая руда, а настоящая жизнь – совсем другое, осудить друзей он не мог.

Смотрел, как они болтают, перебирают вещи из ящиков, как Ским приглаживает отросшие волосы бронзовым гребнем, как братья спорят за наручи с волшебной оплёткой, а Имра морщится и смеётся, попробовав дорогое вино на травах. Нужно им рассказать. Или нет?..

Усталость, какая-то опустелость тянулись под рёбрами с того момента, как он покинул каньоны.

Правда точила и тяготила его. Правда – и тоска по настоящему дому, голодная, неизъяснимая.

Полоборота назад, когда Анкарат сказал друзьям о магической клетке, они удивились, но ужаса не испытали. Верхний город, всё, что лежало за пределами кварталов, – всё это было для них чем-то вроде сказок. Прекрасное, но нужное ли? А нужное – здесь, в запечатанных ящиках, в добыче, которой Кшетани щедро делился. Они были так счастливы.

Анкарат промолчал.

Гриз появился вечером, по-прежнему серый, поникший.

Дома всё было спокойно. Килч ушёл до рассвета, а вернувшись, ни о чём не спросил. Мама на Гриза внимания не обращала. На весь день заперлась в своей комнате, не пила и не ела, после ушла в сад на крыше – Килч звал её, но она не спустилась, а когда пошёл наверх, прогнала. Когда Гриз уходил, Килч сидел на верхней ступени возле незатворённого проёма к небу, теребил в пальцах золотистую нить, смотрел в пустоту. Полоснула сердце тоска. Анкарат вдруг представил – и Килча, его опустошённый, измученный взгляд; и заросли сада на крыше, и мамин сумрачный силуэт, обращённый к Вершине города, хрупкий, растворённый в далёком её сиянии. Казалось, ветер каньонов, полный горячим песком, горьким привкусом шельфа, вот-вот этот силуэт сотрёт.

Сколько она сможет ждать?

– С новым делом нужно справиться быстро, – сказал Анкарат Кшетани. Тот довольно кивнул, крутанул перстень на пальце.

Но дело Анкарата не волновало.

Он думал про опрокинутый взгляд Килча. Про маму и жгучую пустоту зрачков Атши. Про клинок колдуньи.

И про силу, что горела в глубине каньонов.

Заклинание Килча оказалось прочнее прежних, истёршихся чар. Жалило, стискивало виски. Воздух вблизи оплывал, стена казалась валом рыхлой рыжей земли, полосой цветного тумана, видением. «Уходи», – шёпот знаков спутывал мысли.

Анкарат прижимал ладонь к тёплой глине стены. Сквозь морок прикосновение казалось далёким и онемевшим. Звал солнце, но чары сопротивлялись, обжигали сильней. Прежде чем Гризу удавалось коснуться их, тени вытягивались, воздух стыл. Вместе с воздухом остывали знаки и, казалось, кровь Анкарата – тоже. Гриз до темноты разбирал элементы, вытравливал амулетами, рассеивал символами Атши. А на следующий день всё повторялось снова.

Колдовство земли, жар заклинаний, голос солнца всегда казались Анкарату огромной, чарующей тайной. Но теперь это стала работа, утомительная, размеренная, как наполнение бочек или ремонт крыши.

На создание двух переходов – в приморскую и северную доли квартала – ушло много дней. Стенные ходы открывались теперь с тяжёлым скрипом, внутри стоял душный чад.

Но они справились.

На севере им были рады, а вот Курд разозлился, снова полез драться – где были так долго! Но, услышав о деле, остыл и смягчился. Всем это дело нравилось, дерзкое, почти безрассудное: перехватить поставку груза в тоннелях, товары для Старшего Дома из глубины каньонов. Ариш договорился со Стражей: те оставят груз в одной из пещер и уйдут, позже получат свою долю. А для Старшего Дома сошлются на обвал, который подстроит Анкарат и другие ребята. Воля каньонов – воля земли, проверять, разбирать камни никто не станет.

И всё равно это было опасно. Почти нападение на людей Старшего Дома, пусть и условное, ненастоящее. А вот грабёж – уже настоящий, наглый. Впервые Кшетани вовлёк в свою затею столько людей: для того чтобы следить за остальной Стражей, переходами и ремесленниками, незаметно вынести часть добычи, часть – спрятать в пещерных тайниках. Всё обсудили уже столько раз, что задача стала казаться почти что скучной.

Ночью Анкарат выбирался на пустую крышу убежища. Отсюда свет Верхнего города казался тусклыми отблесками в облаках. Запрокидывал голову, щурился. Пытался представить того, из-за кого мама здесь оказалась, того, из-за кого Килч питал силой клетку, в которой сам же был заперт, того, кого Анкарат гнал прочь из мыслей, не слушал, когда мама о нём говорила, не смотрел, как плохой и хороший свет в её глазах сталкиваются, вскипают слезами, гневом, любовью.

Правитель. Воплощение воли земли и солнца, сути города.

Тот, в чьей власти решать судьбы людей, делать землю живой или мёртвой. Проклинать, отвергать – и всё равно забирать то, над чем трудятся здешние люди, а ещё – даже крупицы солнечной силы, суть жизни.

Что должно произойти, чтобы он увидел, признал квартал?

Если случится так, как хочет Кшетани, ничего не изменится.

Если послушать Атши, изменится всё – к лучшему ли?

Если.

По сводам тоннелей сочился багряный свет – словно жилы породы подступили ближе. Смутный гул тянулся мимо подземным ветром. Зов ли земли или просто шум десятков дыханий, шагов, перебранок, чад факелов и фонарей, разлитый в воздухе?

Анкарат прислонился к стене, зажмурился. Шум слился в поток, рванулся – вниз, вниз, в глубину, к золотому течению силы.

Анкарат встряхнулся, сквозь зубы выдохнул. Не отвлекаться.

Ожидание тяготило, смолистое, вязкое.

– Скучно, – протянул Имра. Он сидел на камне с другой стороны прохода, теребил обвязку нового кожаного доспеха. Порылся в сумке, бросил Анкарату яблоко, в здешнем свете – словно налитое кровью, – столько говорили про это дело, а что на деле? Ха! Просто следим, как народ ящики носит. Правильно Гриз дома остался.

Анкарат не ответил, зло вгрызся в яблоко. По языку потянулся долгий и кислый вкус. «Нет, больше туда не пойду, – так сказал Гриз, – если увижу её, не знаю, что сделаю». Как так вышло? Гриз столько болтал о великой судьбе, но в моменты её поворотов неизменно оказывался где-то ещё.

Мимо прошли Китем и Шид. Болтали, толкали друг друга плечом, со смехом кренились под весом тяжёлых ящиков. Прошёл Цирд – сосредоточенный взгляд, ладонь на мече. Анкарат махнул им рукой, зевнул, отшвырнул огрызок. Нужно дождаться, пока всё закончат в пещере, пропустить Стражу, потом помочь Кшетани и Курду обрушить тоннель. Это была единственная опасная часть плана: сколько ни говорил Кшетани, что всё просчитал, камень мог повести себя как угодно.

Братья прошли обратно. Имра потянулся, поднялся с места:

– Пойду подсоблю, ноги уже затекли.

Договаривались иначе, но Анкарат махнул рукой – валяй.