А я ничего не знал о том, что у Эльзы был ребёнок и умер. Наверняка, она не хочет об этом рассказывать, чтобы не травить себе лишний раз душу. Кроме того, если имеет место быть обвинение Карла Бранда, то каких же усилий, через что пришлось переступить этой женщине, чтобы обратиться к нему за помощью?

Вот же, черт побери! Эта разница в возрасте, пускай она и внешняя, а для меня так и вовсе не существующая. Эти правила и условности общества, когда женитьба на женщине не своего положения практически делает тебя изгоем. Эта репутация Эльзы, которую считают женщиной легкомысленной, которая крутит роман чуть ли не с каждым мужчиной-постояльцем в её доходном доме.

Не было бы всего этого, а также, если бы я не нуждался в поддержке других дворян, и не смотрел бы на свой брак, как на деловую сделку… То мог бы жить и не тужить рядом с такой боевой подругой, которой могла бы стать Эльза Шварцберг.

Но, увы. Не могу я вторую жизнь прожить не делая, а предаваться праздности. Я единственный, кто может хоть немного, но крутануть историю. Хоть чуть-чуть, но улучшить экономические позиции России в Новороссии.

И, может быть, в нужный момент более сытый солдат, чем в иной реальности, что-то заметит раньше, сможет предупредить свой отряд о надвигающихся англичанах или французах в Крыму. Или же артиллеристы не будут жалеть снаряды, и вместо одного выстрела из пушки сделают три, уничтожая ещё больше противников. И потому, что эти снаряды я для них закуплю, или доставлю вовремя.

Ведь, насколько я знал, в Крымскую войну у Севастополя противоборствующие стороны были вымотаны до предела. Весьма вероятно, что ещё месяца три-четыре, и вовсе французы и англичане пошли бы на сделку, а мир по итогам Крымской войны не стал бы таким унизительным.

Более того, если бы Севастополь держался, то никакие бы ультиматумы не стала бы выставлять Австрия, Пруссия не начала бы угрожать России войной, если Николай Павлович не пойдёт на соглашение и мирные переговоры. Просто, после падения русской твердыни в Крыму стало вдруг модно пинать Россию, которая всё же не сдюжила сдержать натиск западных стран.

Нельзя быть уверенным, что моя деятельность приведёт к победе. Но, если есть хоть какой-то шанс на это, что не могу же я разменять будущее своей страны на свои половые инстинкты!

И всё же во мне пропадает актёрский талант. В какой-то момент я даже ощутил себя Владимиром Ильичом Лениным. Вот и на него люди в очереди стоят, чтобы посмотреть на мертвого вождя мирового пролетариата. Или стояли… Что-то давненько я на Красную Площадь не хаживал, а если и бывал там, то не обращал внимания, всё ли ещё Владимир Ильич привлекает людей. В любом случае, на меня также приходили посмотреть, а я всё притворялся и притворялся спящим. В какой-то момент мое притворство стало более реалистичным, я просто уснул.

– Ну, будет тебе притворяться! – шептала Эльза. – Словно пуля, действительно, в тебя попала.

При этом вдова начинала всё более тяжело дышать, и не только говорила, но и действовала, снимая с меня шёлковую пижаму, которую, из моего дома Саломея, также здесь рядом поселившаяся, ничего не зная о том, что я не особо нуждаюсь в её заботе и чувствую себя просто великолепно, отдохнувшим чуть ли не помолодевшим. Хотя, куда мне ещё молодеть! Это я всё ещё до конца никак не смирился со своим новым обликом.

– Что ты делаешь? Прекрати! – говорил я без особого успеха убирая женские руки с некоторых, особо важных для каждого мужчины, мест. – Жандармы, что на первом этаже сидят, могут в любой момент сюда прийти или услышать нас.

– Они уже спят. Все спят! – с упреком сказала Эльза, продолжая свои манипуляции.

– Проснутся же! – уже не делая попыток отстранить женщину, сказал я.

– Я подсыпала им в чай снотворное. До утра проспят оба, – нетерпеливо сказала Эльза, безуспешно пытаясь снять с себя корсет. – Да помоги же ты мне!

– Ты сумасшедшая! Иди же ко мне! – сказал я, доставая нож из-под подушки, разрезая тесёмки, завязанные в узлы.

* * *

Трое мужчин сидели в отдельном обеденном кабинете ресторана Морица. Они не знали, что именно этот кабинет в последнее время приковывает взгляды всех посетителей. Своего рода это уже достопримечательность. Официанты даже порой так и говорят: «А вот здесь молодой дворянин Шабарин бросил вызов всесильному вице-губернатору!». История эта уже обросла многочисленными подробностями и легендами, ведь о покойном вице-губернаторе теперь можно говорить без придыхания, не страшась ничего, так и своё выдумать, чтобы гости в ресторане оценили «изюминку» заведения, не грешно.

Мужчины были условными врагами друг другу, представляли интересы разных политических группировок. Вместе с тем, никто драться не будет, не случится и оскорблений. Это другие головы могут слетать с плеч и рушиться судьбы, а те, кто имеет реальную власть, руки свои марать не станут, для этого всегда хватает исполнителей

– Ну, и что в свете всего случившегося мы будем делать? – задал вопрос Арсений Александрович Мицура, доверенное лицо князя Михаила Семёновича Воронцова.

– Шабарин всё же ваш человек? – игнорируя вопрос от подполковника жандармерии Лопухина.

– А если бы это было так, то что меняется? – от Мицуры последовал третий вопрос, который также не имел ответа.

– Мы так будем задавать вопросы? Так мы ответов не найдём. Может поговорим откровенно? – четвёртый по счёту вопрос задал доверенное лицо министра внутренних дел, статский советник Степнов Илья Аркадьевич.

Все трое мужчин замолчали и почти синхронно начали есть. Аромат и вкус телятины, блюда, которым так славится, кроме всего прочего, ресторан Морица, были умопомрачительными.

Два дня эти трое мужчин присматривали друг за другом. Они знали, что здесь находятся оппоненты, но при этом не шли на контакт. И представитель воронцовской партии, и представитель партии Чернышова, не безосновательно подумали о том, что Третье Отделение совершает много ошибок. Так что решили пока не проявлять свою активность, давая возможность жандармам создать себе по-больше проблем.

И пусть фигура некого дворянина Шабарина интересовала и Мицуру, и Степного, но и тот, и другой знал, что этот человек не его. Так что вполне было очевидным, что спасать Алексея Петровича Шабарина никто не собирался, причисляя его к противоборствующей группировке.

Однако сейчас Мицура понял, как, впрочем, и Степнов, поняли что Шабарин действует в каких-то своих личных интересах. Сперва даже у всех заинтересованных лиц было убеждение, что люди Нессельроде добрались до Екатеринослава. Однако эту гипотезу также быстро отринули, как невозможную. Чиновники даже не предполагали, насколько синхронно и почти одинаково они думали на протяжении тех дней, когда прибывали в Екатеринославе и присматривались к происходящему в городе.

– Третье Отделение готово признать свою неправоту и отступить? – спросил Степнов.

Однако голос статского советника был наполнен желчью, издевательством. Министерство внутренних дел Российской империи переигрывало Третье Отделение, поэтому Степнов, несмотря на то, что был человеком разумным, поддавался эмоциям и не отказывал себе в толике злорадства.

– Вы предлагаете всё переиграть? – спросил Лопухин.

– Я против переигровки! – решительно заявил Мицура. – Вы ударили по нашим интересам в губернии, потому я и требую, чтобы она полностью осталась за нами. Никаких выплат, никаких ваших предприятий на территории губернии не должно быть.

– Это неправильный подход, – вальяжно сказал Степнов. – Князь Воронцов уже не в той силе, чтобы что-то требовать. Он и болеет часто, и при дворе его вспоминают всё реже. И да, мы все знаем о том, что на Кавказе началось наступление наших войск. Но были взяты лишь только два, пусть и крупных, аула. На том всё и остановилось. Неужели вы считаете, что в силах хоть что-то диктовать?

– Тогда я, господа, предлагаю поиграть в другую игру, – взяв себя в руки, даже с улыбкой, сказал доверенное лицо Воронцова. – Пусть Фабр остаётся на своём месте, оставьте вы уже в покое этого Шубарина или Шабарина, как его там зовут. Вам же не отказано в выплатах. А в газете написана такая сказка о будущем губернии, что был бы жив Александр Сергеевич Пушкин, обязательно бы её переложил на стихи. Вот пусть Фабр и этот Шабарин попробуют хоть что-то притворить в жизнь.

Степнов и Лопухин посмотрели друг на друга, синхронно кивнули головами.

– А потом мы сможем в любой момент собраться и вопрос этот дальше решать, – озвучил договор подполковник жандармерии Лопухин.

– Вот и договорились, – с улыбкой сказал Мицура.

После этого разговора, если бы кто-то вошёл в отдельный обеденный кабинет ресторана, то мог бы подумать, что встретились три приятеля, которым есть, о чём поговорить, вспомнить, над чем посмеяться. И мало кто понял бы, что здесь и сейчас улыбаются, пьют вино, едят отменную еду три врага, каждый из которых решил не отрекаться от Екатеринославской губернии, и уж точно не дать возможности ставленнику Воронцова, Фабру, возвысить губернию.

Более того, Степнов несколько слукавил, когда сказал, что Воронцова начинают забывать при дворе. Это только неимоверными усилиями Чернышова пока получается всё ещё оставлять вдали от двора Михаила Семёновича Воронцова. А случись так, что наместник Кавказа всё-таки попадёт в Петербург, то там он и останется, и явно не на вторых ролях. Уж слишком признателен был государь тому своему чиновнику, который был готов ехать хоть на край света, лишь бы только служить. При этом Воронцов был одним из богатейших людей России и мог бы вообще ничего в своей жизни не делать, а заниматься сибаритством в каком-нибудь из поместий.

Так что, собрались, договорились о перемирии, но каждый уже строил планы, как сделать Екатеринославскую губернию своей.

Глава 5

Болеть, безусловно, плохо. Но могу сказать с полной уверенностью, что казаться больным – это даже замечательно, пусть и некоторое время. За мной ухаживали, я часто спал, вовремя ел. Книги, опять же, вот “Онегина” перечитал… Это всё очень хорошо. Однако, как известно, хорошего должно быть в меру. Иначе оно постепенно, но неуклонно превращается в зло. От такого отдыха один шаг до сибаритства.

Если первые три дня моего почти что ничегонеделания казались райским времяпрепровождением, то скоро я ещё раз уверился, что такая вот благодать – это иллюзия, путь в никуда. Так что на четвёртый день я занялся бумагами, начал интенсивно работать с тяжестями. Два раза в день ко мне приходил Тарас. Делал он это, конечно, тайно, чтобы не быть замеченным мундирниками на входе в доходный дом.

Мне нужен был партнёр для отработки ударов и приёмов, и этот взрослый мужик имел просто уникальные способности к единоборствам. В сравнении с тем, как впитывали в себя науку подлого боя мои дружинники, Тарас показывал почти исключительные результаты: включая голову, с развитым образным мышлением и с умением быстро принимать решения, он становился очень опасным человеком. И даже габариты не мешали мужику быть подвижным и гибким.

Я не стал бы тренировать Тараса, если бы не понимал, что теперь он полностью предан мне. Кроме какого-то чутья, говорящего мне о том, что у меня появился отличный исполнитель и, возможно, соратник, я опирался также и на разумное объяснение. Так, больше материальных благ, чем я даю Тарасу, на данный момент ему взять неоткуда. Кроме того, я теперь знал все его тайны и мог в любой момент выдать дезертира и отъявленного бандита по специализации “рэкетир”. Его сын сейчас находится в моём поместье, он у Марии Александровны Садовой. А эта девушка может дать и начальное образование, и воспитание. За проект моего дома и заводской деревни в общей сложности Маша получила от меня шестьсот рублей. Это очень существенная сумма. А за опеку над сыном Тараса я приплачиваю еще пятьдесят рублей, пусть Маша и отказывалась долго брать эти деньги.