– Да наш завлаб типичный сноб! Для него главное – чтобы в его болоте ничего не происходило. А то, что у него под носом человек такую штуковину собрал, его не колышет. Скажи честно – ты, правда, хочешь или просто кто-то сказал тебе, что «не служил – не мужик»?

– Хочу, – упрямо повторил Плотников.

– Ну ладно… Когда у тебя защита?

– В конце месяца.

– Тогда ни пуха! И мечту не бросай. Спасибо за приёмник!

Я вышел в длинный коридор, идя назад по скрипучим доскам ветхого полового покрытия. В аудитории по-прежнему не было преподавателя. Усевшись за чертёжный стол, я стёр резинкой кривую линию, быстро дорисовал деталь и, аккуратно положив лист под пресс, собрался. Пора было тащиться в общагу – и собираться в цех намотчиков…

Прибыв в общагу, я, пыхтя, взобрался на свой третий этаж. Первым делом пойдя на кухню, где и повесил жёлтый радиоприёмник на два торчащих из стены, начавших ржаветь гвоздя. Чёрную вилку воткнул в розетку со следами подпалин – предыдущий жилец явно экспериментировал с электропроводкой.

Радио ожило с характерным треском и сразу выдало густым баритоном: «Свобода – для того, чтобы творить, а не для того, чтобы разрушать. Творчество – вот цель жизни!»

– Литературные чтения? Горький? – фыркнул я. – Ну хоть не марш авиаторов…

Повернув ручку громкости до положения «шёпот» – ровно настолько, чтобы заглушить вечный гул вечерней общаги я направился к своей комнате.

Ключ скрипнул в замке, дверь поддалась с характерным стоном несмазанных петель. И тут же в нос ударил терпкий запах мокрого пера. Перья были повсюду – на кроватях, на полу, даже на лампочке под потолком, создавая изогнутые тени.

В комнате царил хаос: Гена, красный как рак, орудовал веником, убирая перо, а Женя и Аня, склонившись над двумя обмякшими куриными тушками на моей кровати, с важным видом завершали ощипывание.

– Саша, ты совсем дурак?! – Женя метнула в меня убийственный взгляд, размахивая клочком перьев. – Я к Гене пришла, хотела рядом прилечь, а в кровати – сюрприз! Мокрые куры!

– И тебе привет, Жень! Аня! – я демонстративно понюхал воздух. – А я разве не закрывал дверь? – в памяти всплывал смутный образ поворачивающегося ключа… Или это было вчера?

– Я всегда, когда спать ложусь, ключ над косяком прячу, – пояснил Гена, нервно подбирая перья совком.

– Как будто он не знает, – фыркнула Женя, тыча пучком перьев в мою сторону.

Я сделал самое невинное лицо, какое смог изобразить:

– Я вообще не в курсе, что это за куры. Ген – молодец, что притащил. Наверное, тяжёлые были? Пришлось на спине нести?

Шутка повисла в воздухе. Все трое уставились на меня с немым укором. Гена явно уже успел им всё рассказать – значит, доверяет. Что ж, и у меня теперь не было причин молчать.

– Ладно, я в цех, у меня смена, – махнул я рукой, швыряя сумку с конспектами в угол. – Ань, третье свидание! – добавил на прощание с вызывающей ухмылкой.

– Не факт, что случится! – Рыжик надула щёки, демонстративно обнимая Женю за плечи.

– Тогда в следующий раз у кого-нибудь в постели окажется мокрый мамонт. А на свидание буду завлекать по-пещерному – дубиной по голове. До вечера! – хлопнул я дверью.

Я уже спускался по скрипучей лестнице, когда сзади раздалось:

– Саш!

Я обернулся. Аня высунулась из двери, перепачканная перьями, но улыбающаяся:

– Я пошутила…

– Отлично! – моя улыбка стала вдруг искренней. – До ночера, Рыжик!

Радио в кухне, как эхо, донесло: «Человек – это звучит гордо!» – будто сам Горький подмигивал мне со своей вечной иронией.

Долго ли я так выдержу: тренировки, пары, цеха, личная жизнь? Ну, допустим, скоро летние каникулы, а тем временем тот же Сидоров слабее не становится.

И с этими мыслями я бежал на вторую работу. Но как бы я ни спешил на завод, первая проходная на его территорию с процедурами предъявления пропусков сожрала ценное время. А ведь еще нужно было пролететь двести метров до нужного корпуса. Где дверь цеха намотчиков встретила меня знакомым гулом трансформаторов и запахом нагретой изоляции – сладковатым, с горчинкой лака. На проходной, дежурный дядя Миша, как всегда, не поднимая глаз от кроссворда, буркнул:

– Медведев… опоздал на семь минут. Вот всыплет тебе Вика Андреевна!

– Каюсь, дядь Миш, – бросил я, хватая с вешалки промасленный халат.

Цех жил своим ритмом: за стеной ровным тоном гудели станки, а тут везде сидели девушки и, склонившись, «шили», продевая тонкую нить, укладывая ряд к ряду медь. Моё рабочее место – стол номер пять у окна, заваленный катушками медного провода и стопками стальных пластин. На стенке криво висела вырезка из «Техники молодёжи» с подписью: «Намотай – не зевай!» Это девушки надо мной подшутили, когда я засыпал первые смены.

– Медведев! Опоздун! Ещё раз – и вынесу тебя на обсуждение на собрании бригады, – заметила меня Виктория Андреевна. – Что думаешь, если в девчачьем цехе, то опаздывать, как девочки на свидание, можешь?

– Я не думаю, Виктория Андреевна! – улыбнулся я. – Я вам доверяю, если надо – давайте обсудим, но мне и так стыдно, что опоздал. И прошу всех сердечно меня простить!

Последнюю фразу я проговорил громко и для всех, чтобы все меня слышали, и в цехе раздались дружелюбные смешки.

– Мотай давай, Хазанов, и давай без спешки. Не выполнишь план – останешься доматывать!

– Принято. Справедливо! – кивнул я, выдвигая устройство с лупой между собой и микротрансформатором, беря левой рукой иголку, а правой вставляя в неё медную нить по диаметру сечения не больше волоса.

Сегодня для меня чайной паузы не было. А вот девушки периодически уходили в уголок цеха с парящим серебристым чайником «Красный выборжец». В первую свою смену я всех изрядно насмешил, когда поднял его и посмотрел на дно с тремя пластиковыми ножками и тиснением на железе: «Ленинград 1968 год, 7 рублей, 2.5 литра». Тогда как название было написано на его пластиковой чёрной ручке, просто слегка стёрлось от постоянного использования.

Хотя пускай меня и не было на произвольном чаепитии, я слышал всё, что говорят девчата, и к моему удивлению, я из-за своей поездки в Курск пропустил выход на экраны второй части «Шерлока Холмса». Говорят, в общежитии нашего техникума в ленинской комнате был прямо аншлаг у чёрно-белого «Рекорда».

Так, за трудовой медитацией я доработал до конца смены, а когда все принялись собираться домой, показывая план по намотанным трансформаторам в продолговатых коробках с фамилией намотчика. Чем-то они напоминали мне лотки для одежды и обуви в аэропортах, только эти были фанерные. Бегло посчитав свои изделия, сдал свою коробку и я.

Вика Андреевна, высокая и худощавая, с короткой стрижкой и всегда в чистом и выглаженном халате, взяла один из них и, покрутив, строго на него посмотрела, словно слова осуждения уже были заготовлены в её голове. Но, увы – сегодня я был идеален. Ну, почти во всём, кроме юмора, воровства куриц, опозданий и чертежей.

А если без шуток – то внутри меня словно горел тёплый огонёк: сегодня я исправил вредительство раннего Медведева, вернул в общежитие радио, и меня ждало третье свидание с Аней.

Глава 4. Забытая песня

Вернувшись в общагу ближе к ночи, я обнаружил приготовленную курицу с гречкой. За столом в триста тринадцатой комнате ребята уже поели и оставили мне порцию – она была ещё теплой, но разогревать на плите совсем не было сил. Вот оно, отсутствие микроволновых печей.

Самих ребят дома не было, зато на столе лежала записка:

«Саш, ушли гулять. Если что, остаток каши и курицы в холодильнике – в кастрюле с надписью "313". Аня, если что, у себя».

По сути, есть два способа разогреть еду: пережарить её на сковородке или поставить тарелку на кастрюлю с водой и дождаться, пока та закипит. «Надо будет подкинуть идею Валере Плотникову про разогрев пищи микроволнами, – подумал я. – Хотя, скорее всего, какие-нибудь промышленные аналоги уже есть… надо почитать об этом в «Радиотехнике и электронике». Или спросить у самого Плотникова: не хочет ли он случайно изобрести микроволновую пушку – волновое оружие будущего? Ведь МРТ для белья он почти собрал».

Греча исчезала со скоростью света в компании куриных ножек, как вдруг я заметил рыжего таракана, ползущего по стене.

– Здрасьте, добрый вечер!

А в будущем их как-то нет… то ли сотовые сети их извели, то ли те же микроволновки. То ли просто уровень гигиены стал выше. Что ж, запишем в список проблем! Благо, клопов нет – меня передёрнуло от одной мысли об этих тварях.

Абстрагировавшись от таракана, я доел, помыл тарелку и ложку на кухне, почистил зубы новой щёткой и зубным порошком, затем принял холодный душ комнатной температуры. Вернувшись в комнату, переоделся: сменил пропахшую горелой проводкой одежду на ещё свежий спортивный костюм, протёр тряпочкой кеды и направился к Ане в четыреста шестую комнату на четвёртом этаже.

Час до закрытия общаги. Обратно – опять через Армена. Но зато в этом и есть жизнь.

И едва мои костяшки коснулись дверного полотна, как дверь распахнулась – на пороге стояла Аня. На ней было лёгкое ситцевое платье, которого я раньше не видел – синее в белый горошек, на ногах чёрные босоножки. А волосы, обычно собранные в хвост, сегодня рассыпались по плечам.

– Привет. Как поработалось?

– Привет. Всё хорошо, спасибо за ужин. Женя и Гена уже умотали?

– Да, вроде. Я думала, ты уже не придёшь, – произнесла она.

– Мысли позитивнее! – улыбнулся я и подал ей правый локоть, приглашая на ночную прогулку.

Ночь встретила нас прохладой и густым ароматом цветущей липы из парка за общагой. Фонари мигали, будто подмигивали нам вслед, а где-то вдалеке скрипели качели – наверное, ещё какие-то романтики не хотели возвращаться в комнаты. Аня взяла меня под руку крепче, и я подумал, что, может, и без микроволновок в этом восемьдесят третьем есть что-то настоящее – вот это: тёплое, простое, наше.

Город спал, но не мы. Улицы, залитые жёлтым светом, вели нас куда-то в никуда, и это было идеально.

Аня шла рядом, её рыжие волосы развевались на тёплом ночном ветру, будто огненные язычки. Синее платье в белый горошек болталось на ней чуть мешковато, но это только подчеркивало её лёгкую небрежность – будто она нарядилась наспех, просто чтобы выйти со мной.

В будущем мы бы смотрелись с ней странно, ведь к её платью совершенно не шёл мой обычный, «фирменный» образ: дешёвые штаны с полосками, которые при дневном свете выдавали себя кривым шрифтом adidas, и потрёпанные кеды. Но Аня, кажется, не замечала этого. Или делала вид.

– О чём ты думаешь? – спросила она, и уголки её губ дрогнули.

– О том, одни ли мы во Вселенной, и есть ли на далёких звёздах жизнь, – соврал я, поднимая взгляд на небо.

– М… а ещё о чём?

– О том, что ты похожа на ту самую песню, которую я никак не могу вспомнить.

Она рассмеялась, и этот звук слился с шумом проехавшей через улицу одинокой машины. Она всё ещё шла со мной под руку – её пальцы были тёплыми, и от этого тепла забывалась вся суета моего прошлого дня, прошлой недели, прошлого месяца. Окситоцин, гормон социальной значимости. Мы с Анютой ещё даже не целовались, а моё тело уже воспринимает её как часть моей маленькой стаи.

Проходя мимо какой-то детской площадки, мы заметили ребят – вернее, это они нас заметили. У них была одна бутылка на троих, и один из компании шагнул к нам, но другой взял его за руку, что-то шикнул на ухо, и тот замер. Узнали во мне спортика? Или видели где-то ещё? У региональной известности есть свои плюсы и минусы.

Из плюсов – репутация среди ментов: могут отпустить и даже повторно не потребовать показать сумку. Из минусов – пожелай я сделать что-то безбашенное, все узнают во мне Сашу Медведева.

Выяснять, что именно сдерживало ребят, ведущих ночной образ жизни, было совсем неинтересно. А может, и не узнали меня – просто тот, кто шагнул ко мне, не сёк в дворовых понятиях, а его просто остановили: «Куда ты? Не видишь, он с девушкой!»