Игра в городки (страница 4)
Если бы она не ответила, пришлось бы заканчивать съемки, отменять концерт. Он терял способность работать, становился зацикленным человеком с потерянным взглядом. «Я звонил уже три раза, там никого нет…»
У него была традиционная еврейская черта – ожидание худшего. Но зато как потом приятно было расслабиться, зная, что ничего плохого не произошло.
Олейниковы долго ютились в той самой крохотной двушке на бывшей окраине. Денис уже пел, дуэт «Чай вдвоем» выиграл «Ялту», а они продолжали жить все там же. Когда решили все-таки продать квартиру, новую купили в пяти минутах ходьбы от меня, в Яковлевском переулке. К их дому вела жуткая, как после бомбежки, дорога. Как-то Илюша, встретив на концерте губернатора Петербурга Владимира Яковлева, не преминул сказать: «Мне стыдно жить в Яковлевском переулке. Он носит имя действующего руководителя города, а к дому не подъехать».
За неделю улицу реконструировали. Почти полгода, пока в их новой, но снова маленькой квартире делали ремонт, Олейниковы жили у меня. Мы очень разные в быту, в пристрастиях, в темпераментах, хотя и родились в один день. Кто-то из знакомых выгравировал на подарке: «Они сошлися, лед и пламень…» Но в важных, принципиальных вещах были, простите за банальность, единомышленниками.
В последние годы Илюха стал очень спокойным и наши отношения потеплели. Внутреннее соперничество ушло абсолютно. Мы никогда не обсуждали, что такое дружба и в чем она должна проявляться. Но во имя нее Лёлик однажды согласился даже сбрить усы.
Меня задолбало исполнять женские роли. «Все, – говорю, – давай брейся, тоже будешь баб играть». И Илюша сбрил. Когда я увидел это страшное зрелище, сказал: «Илюша, я готов изображать женщин всю оставшуюся жизнь. Был неправ. Извини».
Мы реализовались в «Городке», проект уже много лет скользит по накатанным рельсам, доведенная до совершенства технология производства свелась к шести съемочным дням в месяц. Илье перевалило за пятьдесят, он профессионально относился к нашему детищу. Но ему этого казалось мало, он хотел двигаться дальше. Пapy раз ляпнул в интервью, что «Городок» – лузер, и получил от меня сполна. Он клялся, что виноваты журналисты, извратившие его слова. Думаю, так и было, и на самом деле Илюха сказал что-то типа: «Ну, конечно, иногда устаешь… Это давно превратилось из творчества в работу». Но я все равно устроил разбор полетов. «Запиши себе над кроватью, – сказал я. – „Счастье поэта должно быть всеобщим, а несчастье – глубоко законспирированным. Михаил Светлов“. Все, что касается передачи, у нас потрясающе!»
Я твердо верю, что так и было до последнего дня. Но Илюха рвался реализоваться и вне нашей пары, стремился послать миру сигнал о собственной состоятельности. Он стал сниматься в кино. Безумно органичный, абсолютно не наигранный, очень смешной и трогательный с этим тиком, грустным взглядом, он гораздо больше подходил для кинематографа, чем я, невнятный и расплывчатый. Хотел, чтобы мы снимались вместе, а я сказал:
– В тупых комедиях не буду.
– А в чем мы должны сняться?
– Представь: ты немолодой солдат, ополченец, тебя призвали, ты в окопе, а я чуть помладше, какой-нибудь учитель. На нас идут танки. Тебя убивают, а я сижу над тобой и плачу… Я не знаю, что это должно быть, Илюш.
– Юрик, этого не будет никогда. Мы с тобой из «Городка»!
– Значит, подождем лучших времен.
Но Илюша ждать не хотел и снимался. И писал еще музыку. Для него это были элементы самореализации. Задуманный им мюзикл «Пророк» не сумел раскрутиться, что ввергло Лёлика в жесточайшую депрессию.
Все началось с поездки в Штаты в конце девяностых. У Ильи там множество друзей: пол-Кишинёва плюс родственники. Илюша сходил на Бродвей на «Чикаго». Ушел потрясенным и решил написать свой мюзикл.
Те, кто был знаком с Лёликом, знают: он всегда писал песни. Их исполняли Надежда Бабкина, Эдита Пьеха. Он сочинял эстрадную лирику. Люди бегали от Илюши, если в помещении оказывалось пианино. Он заставлял слушать свои творения. Это началось еще до знакомства со мной. Меня он напрягал редко, зная, что я люблю другую музыку и к пoпce и шансону отношусь сдержанно.
Так что его не вдруг осенило: дай-ка сочиню мюзикл! Свободное время он проводил у рояля, играл, не зная нот. И Дениса не зря потянуло в музыку – она постоянно звучала дома у Олейниковых.
Именно Денис подарил отцу компьютер, выдававший партитуру сыгранной мелодии. Мне нравились джазовые и рокерские куски. А попсовые – нет: «Илюх, ну это чистой воды „Сан-Ремо–67“! А этот „Сопот“ тебе зачем?»
Тем не менее он написал много талантливой музыки. Хотя сюжет, который Илья положил в основу мюзикла, меня смущал. Действующими лицами были Пророк, Старик, Голос и так далее. И все это вместе в подзаголовке именовалось «Притчей о блудном веке».
«Попытайся, – говорил я, – рассказать простую и яркую историю, а не высокопарную да еще и с потаенным смыслом. Тогда есть шанс, что получится шлягер». Но Илюша нуждался в поддерживающих словах и слышал только их. Он хотел, чтобы мне понравилась его музыка. И я, признаюсь, этим пользовался: когда было надо, хвалил, а если хотел уколоть – ругал.
Это были отношения двух мужиков. Разве один рассчитывал, что другой умрет? Мы жили обычной жизнью, не думая, что потом придется вспоминать ее в мемуарах. Поэтому она разная была. Вот и вся правда…
Набирал артистов и репетировал Илюха в Минске. Там дешевле и выгоднее. Я приехал туда, увидел вокруг него много людей. Спросил:
– Илюшенька, а бизнес-проект у вашей истории есть?
– Да, посмотри.
Это была красиво отпечатанная книжка, где мюзиклу Ильи гарантировались пятитысячные залы, в которых надо играть пять раз в неделю круглый год.
– Илюша, а где эти многотысячные дворцы? – уточнил я.
– Ну… везде. Уже все договорено.
Он был так одержим созданием мюзикла, что экономическая составляющая перестала его интересовать. Илья доверился чужим людям, воспользовавшимся его наивностью и горячей верой. Во имя постановки он продал квартиры, в которые вкладывал сбережения в конце девяностых.
Мюзикл делали, равняясь на самую высокую планку, заказали бродвейского уровня декорации, невероятно красивые костюмы… Поверьте, мне есть с чем сравнивать. Оборудование закупали с нуля. Главные роли играли Илья и Коля, его коллега по эстрадной «четверке». Лёлику советовали взять звезд, называли фамилии Боярского, Басилашвили… Саша Абдулов вроде бы хотел помочь, но заболел.
Илюша ни на чем не экономил. Он хотел, чтобы рванула «бомба». Я не могу выступать критиком в этой истории. Мюзикл был слишком дорог близкому мне человеку. По сравнению с вложенными деньгами, личными жертвами и эмоциональными затратами мое мнение не имеет значения. Но я видел: происходит что-то не то. И, как обычно, не мог сформулировать…
Мюзикл не пошел. Теперь понимаю: рядом с Илюшей не было сильного продюсера, единомышленников, искренне переживавших за общее дело. Не может все вытянуть один человек, даже с женой. Постановка мюзикла – серьезный бизнес, развитие которого в нашей стране затормозил трагический шлейф «Норд-Оста». Слово «мюзикл» у нас ассоциируется с трагедией.
Но я считал себя не вправе влезать в ситуацию с постановкой, отговаривать, давать советы, потому что видел: «Пророк» стал для Ильи делом жизни, он попросту не услышал бы меня.
А дальше… Я пришел на спектакль. Мне очень многое понравилось. Вопросы к либретто по-прежнему были. Ну и что? У меня и к Островскому есть вопросы. Это нормально. И не в качестве истории была причина, по которой мюзикл забуксовал. Огромная машина требовала бесконечных вливаний, ежедневных спектаклей, затратной рекламы. Замкнутый круг невозможно было разомкнуть без профессионального продюсирования, к которому Илья не имел отношения.
Когда он принял решение закрыть мюзикл, на него больно было смотреть. Илюша выносил и произвел на свет это дитя. Он связывал с ним надежды, он любил его. А дитя оказалось нежизнеспособно, и он, его создатель, никак не мог на это повлиять… Мужика такое не может не подкосить. Он стал угрюмым и подавленным.
– Илюшенька, – спрашивал я, – а как же с костюмами, декорациями?
– Да там они все валяются, на складе.
В последние годы я предлагал:
– Может, попробовать переосмыслить все на камерном уровне?
– Не хочу об этом говорить, – отвечал Илья.
Не то чтобы он не хотел обсуждать тему со мной. Ему вообще было больно говорить о мюзикле.
Для кого-то Илья – человек, написавший мюзикл «Пророк». Но для меня и, надеюсь, для большинства он человек с грустной улыбкой, уникальный артист и выдающийся партнер, в паре с которым мы создали безаналоговую, беспрецедентную, веселую и грустную энциклопедию российской жизни, охватывавшую два десятилетия. Всего полгода «Городок» не дожил до юбилея…
Работать с Ильей после «Пророка» было непросто. Он изменился, стал жестко относиться к тому, что делал.
– Как я выгляжу?! Отвратительно!
– Что ты говоришь ерунду?! – возражал я. – Ты выглядишь замечательно.
Спектр похвал в мой адрес тоже ужался до минимума.
– Илюш, как я играл?
Он делал тяжелый выдох, уставшее лицо:
– Запомни, ты уже давно не можешь играть плохо.
Эту фразу я слышал последние десять лет существования «Городка».
– Есть замечания? – на всякий случай спрашивал я.
– Нет. И не будет.
Он очень старался себя преодолеть. Искал спасения в кадре, опять говорил, как для него важен «Городок». Но шести съемочных дней было мало, чтобы вытащить его. Ему требовалось работать тридцать дней в месяц. А как, если за время, что он занимался мюзиклом, мы попрощались с эстрадой? Я очень жалел об этом. Мне и сейчас кажется, что в нашей паре таились богатейшие эстрадные резервы. Илья соглашался на участие в комедиях – лишь бы работать, работать, работать… Свои роли он всегда играл честно и, кстати, писал замечательную музыку к фильмам. Уж какие получались фильмы – вопрос к режиссерам.