Я промолчал, давая возможность Виталию Ивановичу что-то добавить к своим словам для большей ясности.

– Ваша задача, Карелин, сопроводить этих людей. Снимать, фиксировать, быть рядом.

Он протянул мне фотографию на ознакомление. На снимке была запечатлена семья. Мужик в выгоревшей ливанской военной форме, рядом женщина в тёмном, свободного кроя платье с длинными рукавами и высоким воротом. С ними мальчик лет пяти в тунике до пят. Все трое смотрят в камеру настороженно.

На обратной стороне фотографии были записаны их имена и адрес. Дав мне время на ознакомление, Казанов достал из-за пазухи папку.

– Документы, – пояснил он. – В Латакии вас встретят и передадут кое-что ещё. Не советую пока соваться на юг Ливана.

– Кто встретит?

– Кто-нибудь, – спокойно ответил Виталий. – В Сирии можно снять неплохой материал. Насколько я помню, у «Правды» там сейчас никого?

Я сделал вид, что пытаюсь припомнить, как обстоят дела. Хотя, по правде, какая там «Правда». Откуда мне знать? Это Казанову всё известно, а я только вчера, можно сказать, заново родился.

– Не напрягайте голову. В Сирии у «Правды» никого. Так что дерзайте. Успехов, Алексей, – он протянул мне руку, чтобы скрепить договорённость рукопожатием.

Группа Казанова была готова выдвигаться. Виталий дал им указание, кто, как и куда выходит.

Первыми должны были идти Юра и Гиря.

Кирилл медленно поднялся с кушетки. Лицо у него было серое, губы пересохшие.

– Выглядит не очень, – сказал я.

– Ты меня ещё после дня пограничника не видел, – улыбнулся Кирилл.

Казанов покачал головой.

– Не переживайте, Карелин. У нас и тут врачи хорошие. И свои, и местные – те, кто в Союзе учился. Знают, что делают. Так что пару недель и Кирилл будет в строю.

Юра подхватил Кирилла, и они пошли на выход из квартиры.

– Погодь, – сказал Гиря и остановился.

Он сделал пару шагов в мою сторону и… протянул мне нож. Вернее не нож, а знаменитый боевой кинжал Ферберна-Сайкса. Его я узнал сразу по ромбическому сечению клинка, сравнительно резко сужающемуся к острию.

Интересно, откуда Гиря его взял? Такой кинжал появился на вооружение англичан в начале Второй мировой и почти сразу стал предметом интереса коллекционеров.

– Этот лучше твоего «Горького», – намекнул он на раскладной нож, который мне достался от предшественника.

Я быстро подошёл к рюкзаку, достал свой зелёный ножик и положил его в карман брюк Кирилла.

– Как говорил мой дед: « – любой достойный человек носит с собой нож», – ответил я.

Через полчаса я остался в квартире один.

Я снял рубашку, бросил на стул, прошёлся по комнате. Важно помнить, что здесь я не просто так. В Москве от меня ждут выполнения редакционного задания.

Признаться, письма и те я писал с трудом, а теперь от меня требовалось написать полноценную статью, которая выйдет в одной из крупнейщих газет и распространиться миллионным тиражом по всему СССР.

Любопытная у меня роль, моё мнение по сути формирует отношение советских граждан к событиям в Ливане. Так что к работе надо подходить максимально ответственно.

Прежде чем писать, нужно тщательно подумать о чём и под каким углом… Подобные распоряжения у Карелина наверняка были, вот только я не помню ни черта.

Я сел за стол, где стояла старенькая печатная машинка «Москва», которой пользовались до меня, наверное, с года семидесятого. Протёр валик, вставил лист.

Придумать заголовок – это самое сложное.

Пальцы сами набрали:

«Город, живущий между выстрелами».

Слишком литературно что ли… подумав, я заменил название:

«Обычное утро на линии огня»

Оставил так. Строчки посыпались одна за другой.

«Западный Бейрут просыпается не по звонку будильника, а по утреннему призыву муэдзина и реву воздушной тревоги…».

Первое предложение самое тяжёлое. Зато потом стало легче. Я описал в статье всё то, что видел сегодня собственными глазами. Без прикрас. Где-то я слышал выражение, что правда о войне – красного цвета, и она пахнет кровью.

По итогу вышла вполне себе читабельная статья о реалиях Бейрута мая 1984 года.

Я несколько раз её перечитал, вычеркнул лишнее, убрал повторы. Закончив, с предвкушением набрал номер редакции в Москве.

Телефон в квартире ещё работал, что само по себе чудо. Но я понимал, что долго это не продлится, в дальнейшем придётся передавать сообщения через телекс в информационном центре.

После нескольких затяжных гудков, в динамике щёлкнуло.

– «Правда», слушаю, – послышался голос редактора моего отдела.

– Карелин. Бейрут. Есть материал.

– Алексей! Ну как ты там?

– Жив. Диктую. Готов принять?

– Давай, записываю!

Я начал диктовать. Редактор слушал внимательно, пару раз попросил повторить – связь была дрянной, гудело и эхо шло с задержкой в полсекунды.

Я почувствовал уже знакомую головную боль и сразу вспомнил наставления Карелину перед командировкой… СССР оказывает гуманитарную и дипломатическую помощь. В прессе сообщается о работе советских дипломатов, об эвакуации граждан и о работе советских врачей и инженеров. И да, СССР официально поддерживает Ясира Арафата и осуждает израильскую агрессию. Теперь понятно, что про палестинских террористов в «Правде» никогда не напишут. Палестинцы не могут действовать против СССР, они наши друзья.

– Всё? – спросил редактор.

– Всё.

– Отлично, сдам в номер. Береги себя, Алексей! Кстати, важный вопрос…

Важный вопрос он не успел озвучить, потому что связь резко оборвалась. Я попытался перезвонить, но из динамика уже не было гудков.

На следующий день я собрал в рюкзак необходимые вещи с документами и вышел из квартиры. Погода стояла тёплая, но ещё не изнуряющая жара. Возле подъезда дети-дошкольники крутились у моего жёлтого «Жука». Один сидел прямо на капоте, болтая ногами, второй рисовал пальцем по пыльной двери, выводя криво «СССР». Он посмотрел на меня, как будто ожидая одобрения.

В этом городе дети росли быстро. Если сегодня ты гоняешь мяч в подворотне, завтра уже носишь автомат и становишься защитником.

Я сунул руку в карман брюк и нащупал пару леденцов.

Леденцы протянул детям. Те схватили их, искренне и широко улыбаясь, наперебой выкрикивая «шукран», что на ливанском диалекте арабского означало «спасибо», и убежали.

Я сел в «Жук» и завёл его. Мотор натужно кашлянул, но быстро перешёл в ровное урчание холостых оборотов. Достал снимок ливанской семьи и перечитал текст на обороте.

Людей со снимка звали Камаль Надим, Самира, Амир. Похожи на друзов. Те не мусульмане в классическом понимании, но используют арабские имена, часто предпочитая свои формы, менее распространённые в суннитской или шиитской среде.

Документы в папках были на женщину и мальчика— визы, какие-то справки по форме…

Я полез в бардачок. Порылся, вытащил старую, потрёпанную карту улиц Бейрута. Адрес семьи находился к югу от старого еврейского квартала. Прикинув маршрут, запомнил его и свернул карту.

Выехал осторожно. На улицах стояла пыль, дорога была усыпана обломками. На секунду отвлечёшься и можно попрощаться с колёсами.

Бейрут несмотря ни на что, продолжал жить.

Многие кафе были открыты, на улицах стояли торговцы, по дорогам шли женщины с авоськами и бегали босиком дети.

Однако о том, что сюда пришла война, напоминали стены, изрешеченные пулями, да разбитые от взрывной волны стекла в окнах…

На перекрёстке стоял пацанёнок, торгующий сигаретами поштучно, разложенными веером на куске картонки.

На фоне паренька муэдзин тянул слова азана:

– Аллаху акбар… Ашхаду ан ла илаха илля Ллах…

Мелькнула мысль, что ливанцы – очень терпеливый народ. Живут среди руин, с перерывами на похороны, и всё равно верят, что всё наладится.

Семьи гибнут, линии фронта ползут по улицам, а они продолжают варить кофе, торговать, учить детей.

На углу стоял УАЗик с красным крестом и кириллицей на борту:

«Медицинская помощь. СССР»

Из машины вышел врач в белом халате. Ливанец, но отучившийся в Союзе. Рядом с ним стоял фельдшер в пилотке. К машине подтащили ящики с медицинскими наборами.

Хорошо, что мы здесь, и помогаем людям. Не за нефть и не за базы, а просто по-человечески. Хотя здесь полно тех, что сначала поджигает, а потом продаёт огнетушитель втридорога.

Дом с нужным адресом показался по правой стороне улицы. Это была трёхэтажная постройка песочного цвета с потемневшими от времени арками на первом этаже. Фасад когда-то бывший нарядным, теперь облез и встречал пустыми оконными рамами. Некоторые из них заколотили фанерой, другие завесили выцветшими коврами.

Я остановил «Жук», заехав на тротуар, и вышел из машины.

На стене возле входа, кто-то мелом вывел арабской вязью:

«Мы уехали в Сайду. Да хранит вас Бог».

У дверей старушка в чёрном платке сушила бельё. Она почти не отреагировала на моё появление, только посмотрела тяжёлым взглядом. И видимо, не почувствовав во мне угрозы, продолжила снимать с верёвки детские вещи.

Я скользнул глазами по потёртой адресной табличке с надписью на французском. Подойдя к калитке, постучал в дверь.

Дверь открыла молодая женщина, навскидку чуть больше двадцати, с ясными глазами и лёгкой улыбкой. На ней было традиционное друзское платье. Голову покрывал белый полупрозрачный платок, аккуратно обёрнутый вокруг шеи и прикрывающий часть лица, как это принято у религиозных друзов.

– Здравствуйте, – сказала она по-русски с лёгким акцентом. – Вы из посольства?

– Да. Карелин. Я вас сопровожу.

– Хорошо. Проходите.

Квартира была скромной и чистой. Невысокие потолки, узкий коридор, в углу стоял низкий столик с кофейником и медной чашкой. Были и полки с книгами на арабском и русском. На стене висел портрет мужчины – тот самый, что был на фотографии. Мужчина с густыми усами, плотный, серьёзный. На вид ему было под пятьдесят. Он был одет в светлую рубашку и тёмные брюки.

– Когда мы выезжаем? – спросила Самира.

– Чем быстрее, тем лучше. Поспешите.

Глава 5

В коридоре стояла небольшая сумка с вещами. Самира ушла в комнату. Пока я продолжал рассматривать фотографии и названия книг, появился мальчик, держащий в руках плюшевого Чебурашку с потёртыми ушами. Игрушка явно была любимой. Возможно, подаренной кем-то из советских специалистов.

– Привет, Амир! Как делишки? – спросил я на арабском, но мальчик промолчал.

Он чуть сильнее прижал к себе игрушку и не сводил с меня глаз.

– Не бойся. Меня зовут Лёша, – присел я перед ним на корточки и протянул руку.

Амир несколько секунд думал, а потом медленно пожал её.

– Приятно познакомится. А как зовут твоего друга? – указал я на игрушку.

– Чебурашка, – по слогам произнёс Амир.

Вот уж кого, а нашего легендарного «ушастика» знают во всём мире. По мне так он приятнее американского Микки.

Самира вернулась из комнаты с небольшой сумкой.

– Это всё? – спросил я.

– Да. Мы налегке, – подтвердила Самира.

По-русски она говорила хорошо, скорее всего училась в Советском Союзе и теперь вернулась на Родину.

– Амир, иди попрощайся с бабулей, – отправила Самира мальчика к бабушке, которая сидела во дворе.

Ребёнок выбежал, а женщина зашептала молитву на арабском. Как только она закончила, я решил у неё спросить про бабушку.

– Она не поедет с вами? – спросил я, кивнув в сторону двора.

Самира покачала головой, прикусив губу. Амир и бабуля сидели на лавке и разглядывали Чебурашку. Бабушка улыбалась, пытаясь не показывать грусть.

– Нет. Это её дом. Она здесь родилась, здесь прошла вся её жизнь. У неё здесь воспоминания… Она говорит, что не хочет быть обузой и не знает, что её ждёт в другом месте.