– А… – её глаза сужаются, – то есть я замена.

– Нет. Вы – стратегический партнёр.

Она скрещивает руки на груди.

– И сколько продлится этот… спектакль?

– Восемь дней.

– Восемь… – Нина закрывает глаза, будто молится о терпении, – Андрон Борисович, я маркетолог, а не актриса.

– Зато вы адаптируетесь к новым условиям. Разве не об этом ваш отчёт?

Она открывает рот, чтобы возразить, но замирает. Попалась.

– Блин! – Нина вздыхает, – Ладно. Но у меня условия.

– Какие?

– Во-первых, отдельная палатка.

– Это вряд ли.

Она раскрывает глаза, как будто я превратился в Мурашкина.

– Во-вторых, если кто-то спросит, как мы познакомились, я не буду рассказывать про офисный роман.

– Придумаем что-нибудь романтичное. Встретились в Москве в консерватории.

– Ага. Уж лучше на трибуне стадиона во время футбольного матча. Я облила вас кофе, и вы сразу…

– Это мы обсудим в самолёте.

– В-третьих, – она прищуривается, – если вы хоть раз попытаетесь меня поцеловать «для правдоподобия», я сломаю вам нос. У меня спортивный разряд по плаванию.

Я ухмыляюсь.

– Плавание не бокс, но это не важно. Договорились.

– И ещё… – она тянет время, наслаждаясь моментом, – новый цех. Без него – никуда.

– Ух, ты! – смеюсь я, – Ладно. Цех ваш. У меня, правда, есть совет директоров, так, на минуточку, но, думаю, что улажу.

Нина кивает, довольная собой.

–Тогда мы на «ты»?

– Разумеется. Мы же с вами не старообрядцы какие-нибудь.

– Надеюсь, вы готовы к тому, что я ужасная жена.

– Сомневаюсь, что вы хуже Оксаны.

Она фыркает.

– Ну что ж…  Когда рейс?

– Завтра в семь утра.

– Что?! Ты сдурел?

Мне смешно.

ГЛАВА 3. Апельсины

Нина

Иду по коридору. Только что от Осокина.

– Ты что такая красная вся? У шефа была? – спрашивает Лидка Кряжина из Торгового и осматривает меня с ног до головы. У них у всех только одно на уме – кто первый его завалит.

Если скажу, что у меня температура, тут же дотронется. Я и правда, вся раскраснелась. Не каждый день тебе предлагают стать женой шефа, а потом ещё и цех дадут. Тут не только раскраснеешься, заикаться начнёшь.

– Аллергия на апельсины, – говорю первое, что приходит в голову.

– На апельсины? Когда ты успела столько апельсинов-то съесть? У шефа, что ли? – она не то, чтобы противная, она совершенно невоспитанная и, соответственно, наглая. Знает только два приличных слова – «спасибо» и «извините», и то, произносит их только, когда очень старается. Ну, и сплетница, естественно. Мастерица по распространению вредной информации, основанной на искажённых сведениях, как Славка про неё говорит. Технарь, у него всё чётко в голове, кстати.

– Мне одного апельсина достаточно, – почти огрызаюсь я Лидке и иду дальше.

А дальше что? Быстро смотаться с работы домой и хоть как-то собраться на это Сукко. Купальники, спортивные шмотки, кроссовки. Какую одежду туда брать, понятия не имею. У Осокина спрашивать как-то неудобно.

Влетаю в квартиру, достаю тележку багажную, которой сто лет в обед, и открываю шкаф.

Звонок. Осокин.

– Через минут сорок заеду за тобой, поедем в Москву. Адрес свой скинь. Собралась?

– Да, Я готова.

Я не то, чтобы не готова, я в полной растерянности стою и перебираю своё барахло. В тележку положила только нижнее бельё и один единственный закрытый купальник для бассейна, потому что новый. Вьетнамки есть ещё и кроссы, в которых поеду. До Москвы почти двести километров, но всё равно как-то рано выезжать, если в семь самолёт, хотя если в пять надо быть в аэропорту. В башке кавардак и густой туман.

Звонок.

– Спускайся!

Внизу стоит огромный чёрный внедорожник, за рулём водитель, который тут же выскакивает из машины, хватает мою тележку, чтобы поставить в багажник, а мне открывает заднюю дверь. В нос бьёт запах кожи, кофе и чего-то непонятного, но приятного. Парфюм, наверное. Тут же вспоминаю, что забыла свой в ванной комнате. Хотя, может, и к лучшему.

Пока водитель возится с багажником, тихо спрашиваю у Осокина:

– Мне при нём вас по имени отчеству называть?

– Конечно, мы же ещё не на Сукко, – щурится Осокин.

– А, понятно, Андрон Борисович. Лучше я вообще помолчу.

– Не волнуйся о Валере, его никто ни о чём не спросит, а если и спросит, то ответа не получит. Валера, как долго ты у меня работаешь?

– Четыре года, Андрон Борисович, – отвечает водитель, который уже сидит за рулём.

– Тебя спрашивал кто-нибудь когда-нибудь, куда ты меня возил, и кто был у меня в машине?

– Матушка ваша пару раз.

– И что ты ей ответил?

– Не положено, Ольга Игоревна.

– Спасибо, Валера, смотри за дорогой и не отвлекайся.

Андрон откидывается в кресле, достаёт планшет.

– Вот досье. Швейцарцы – Ганс и Мартина Шульц. Он – директор по торговле одной интересующей нас компании, входит в Совет директоров, она – дизайнер упаковки. Любят вино и горные велосипеды.

– То есть молоко они не любят. А почему я, вообще, должна это знать? – тыкаю в экран.

– Потому что «случайно» узнала от «мужа», – он ставит кавычки пальцами. – Ты же умная жена, которая интересуется бизнесом мужа.

–То есть я должна… что, цитировать тебе параметры гомогенизаторов за ужином?

– Нет. Кивай, улыбайся и говори: «Андрон так много рассказывал о ваших инновациях!»

Я закатываю глаза.

– Гениально. А если спросят, где мы познакомились?

– Сдалось тебе это знакомство! На выставке молочного оборудования в Мюнхене.

– Серьёзно?! Но я там отродясь не была. Врать надо правдоподобно. Давай на выставке, только в Москве. Какая разница, где была выставка?

– Ок. Ты загорелась моими глазами, когда я объяснял преимущества пастеризации ультравысоким давлением.

– Боже… – я закрываю лицо руками, – мне прям так и говорить?

– Есть альтернатива – сказать, что ты бывшая бариста, и мы встретились, когда я забыл кошелёк в «Старбаксе».

Валера фыркает за рулём.

– Каком «Старбаксе» ещё? Бариста должен в кофе разбираться, а я чай зелёный пью, даже по утрам!

– Серьёзно?

– Оставляем выставку. Они же не будут спрашивать, в каком году она была? Я на всякий проверю, когда такая выставка была в Москве.

Едем. Кругом лес, иногда поле.

– А швейцарцы эти на каком языке с вами разговаривают?

– На английском, обычно.

– У меня английский не особо развит.

– Почему это?

– Читаю с переводчиком, а разговаривать не с кем. Так что я-то всё скажу, что надо, но только на русском.

– Ничего, не страшно, говори, что помнишь.

Я затихаю и ловлю какие-то английские слова в телефоне. Сама не знаю что.

По дороге ещё хихикаем о какой-то ерунде, но мне не особо весело – английский я не помню, в тележке две футболки и купальник. Надо было хотя бы свитер, что ли, какой взять. Хорошо хоть в выходной сходила в салон и ногти привела в порядок и на руках и на ногах. На ногах красные, а на руках нюдовые. Стрижка тоже ещё норм. Вот как знала, что замуж выйду через два дня за шефа.

Въезжаем в Москву, машин полно.

– Мы куда сейчас? – а как не спросить?

– Думаю, – говорит Андрон и смотрит на часы, – останови- ка где-нибудь поудобнее, – просит он водителя.

Мы останавливаемся в каком-то переулке.

– Ты мне не покажешь на правах мужа свой багаж? Если тебе не хватает кое-каких вещей, надо будет это оперативно решить, пока есть время.

– В смысле не хватает? У меня, что список был?

Андрон осматривает мою тележку, которую я ему открыла прямо в его огромном багажнике.

– Это всё?

– Да.

– Где вечернее платье?

– Какое такое вечернее платье?! Ты сказал «палаточный лагерь»! – я тут же перехожу на «ты» и включаю оборону.

– Нина, там будут ужины у озера. Министр. Швейцарцы. Ты думаешь, они в спортивных костюмах придут? Это же туса первой категории. Там одной посуды пол машины привезут.

– А я откуда знала?! Ты мне сказал «эко-туризм», а не «Венецианский бал»!

Он вздыхает.

– Садимся в машину, быстро! – командует шеф, – Валера, заедем в ЦУМ по пути.

– Нет! – я хватаю его за рукав, – Я не дам тебе покупать мне платья!

– Это не я покупаю. Это компания выделяет бюджет на репрезентативные цели.

– Какие ещё «репрезентативны цели»?!

– Чтобы ты не позорила меня в дешёвых джинсах!

Валера кашляет.

ГЛАВА 4. В ресторане

Нина

ЦУМ точно не входил в мои планы. Какие планы? О чём я? Пялюсь на витрины. Манекены в платьях. Терпеть не могу платья. В девяносто случаях из ста они уродуют фигуру и превращают баб в трансвеститов.

Если только длинные…

Ни разу не была в этом ЦУМе.

– Ты выглядишь, как будто я веду тебя в клетку с голодными обезьянами, – тихо так, почти шепчет Осокин. Издевается, не иначе.

– Скажи что-нибудь ещё. Мне нравится, – пытаюсь я пошутить.

Он как бы игнорирует мою панику и уверенно заходит внутрь. Поднимаемся куда-то, я иду за ним, как приложение.

– Добрый вечер! Ищем что-то особенное? – подходит девушка с улыбкой из рекламы стоматолога.

Осокин кивает в мою сторону.

– Жене нужен гардероб для горного курорта. Вечерние платья, лёгкие удобные костюмы, купальники, обувь, пара сумок и клатч. Закапсулируйте! – и тут он подмигивает, как завсегдатай. Может, оно так и есть, откуда мне знать, – и да, мы очень спешим, – завершает он свою просьбу.

Девушка кивает, затем окидывает меня взглядом:

– У меня только один маленький вопрос – размер обуви, – говорит она.

Как же это унизительно!

– Тридцать девятый, – произносит мой рот, не я.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – говорит девушка моему «мужу», – а вам сюда, – показывает мне рукой на примерочную. Я оглядываюсь на мягкий диван с подушками, где расположился Осокин, он приветливо мне машет.

– Каждый лук буду ждать с интересом, дорогая!

И тут началось! Сразу. Пока я раздевалась, мне уже притащили вешалки с одеждой.

Сине-голубое платье, невесомое, удобное, но без спины.

– Оно голое… – мямлю я.

– Очень элегантно. Повернись! Да! Однозначно!

– Мне в этом рыбу ловить, что ли?

– Нина, ты едешь не в деревню к бабке! – строго так отвечает Осокин. Умора. Если бы кто-нибудь меня сейчас увидел с нашей молочки, да хоть Лидка, перекрестилась бы.

К платью ещё мне суют в руку клатч. Я верчу его, улыбаюсь и вижу ценник. Что? Что там написано? Я к этому не готова. Мне хочется кинуть его в Осокина.

Неправильно всё это. Я работаю, ломаю голову, езжу на переполненном автобусе в дождь, ругаюсь, отстаиваю какие-то свои взгляды, я училась в институте, в конце концов, а тут клатч, маленькая твёрдая сумочка, обтянутая фиолетовой кожей, стоит как две мои месячные зарплаты. Безделушка, по сути.

– Осокин… – хочу я ему сказать, – послушай…

– Нина, мы вас ждём, надо мерить, – зовут меня из примерочной.

Я не сопротивляюсь, я думаю о том, что когда всё это закончится, я опять приду на работу и сяду перед своим компьютером. Нет, одёргиваю я себя, я делаю это, чтобы мне дали цех, мы же договорились. И ещё, у меня есть очень старенькие родители, которые родили меня, когда им было обоим почти по пятьдесят лет, и мне очень хочется им помочь и обеспечить им безбедную старость, как говорят те, кто не всегда это правильно понимает. А старость у них уже наступила, и мне надо спешить. Папе надо делать операцию, а маме лечить ноги.

– Какой красивый костюмчик! Нина, ты настоящая жена! – восклицает Осокин.

Девушка-стилист смотрит, не очень понимая.

Я готова провалиться.

Да, нет. Чего она тут только не видела, и каких только жён, псевдо-жён и так далее. Зачем мне о ней думать?