20 августа пролетка привезла иеромонаха Сергия в одесский порт. На берегу уже суетилась плотная разноликая толпа, осаждая пароход. Разглядев название «Кострома», не размышляя и не оглядываясь по сторонам, по трапу взобрался на корабль и быстро проник в каюту: четыре кровати по две с каждой стороны друг над другом. Умывальник. Тумбочка на петлях. Тесное замкнутое пространство. Сложив свои вещи, вышел на палубу, чтобы подышать и оглядеться. Корабль представился огромным черным чудовищем о трех мачтах. С высоты верхней палубы, где и размещалось его временное жилище, глянул вниз: там по-прежнему шевелилась неуменьшающаяся в размере толпа желающих, как и он, оказаться на корабле. Над ней стоял стон: каждый считал своим долгом что-то кричать, кого-то призывать, кому-то и что-то разъяснить… Около пяти часов вечера был дан первый свисток. Спустя час еще один. Наконец третий свисток! Убраны сходни, отданы канаты и… прощай Россия! Пароход вздрогнул, запыхтел и медленно-медленно начал поворачиваться от берега. Толпа на берегу и толпа на палубе вместе с матросами начали кричать «ура!», махать шляпами, платками и просто руками. Тихим ходом спустя полчаса корабль вышел в море и встал на рейд. Пассажиры разбрелись по своим каютам, на палубе остались лишь молодые офицеры, только что выпущенные из школ и следовавшие в Восточную Сибирь к местам своей первой службы. Было небольшое число гражданских – только что испеченный доктор, едущий практиковать на Сахалин; туда же направлялся архитектор, а еще торговцы, журналисты и немногие путешествующие.

В 1888 г. судно было закуплено в Великобритании, в Ньюкасле, на верфи фирмы «Hawthorn R & W. Leslie & Со». Получило название «Кострома» и прибыло в Одессу, где было введено в эксплуатацию на линии Одесса – Владивосток: перевозились войска, грузы, пассажиры. В 1904 г. с началом Русско-японской войны переоборудовано под госпиталь на 200 коек. В мае 1905 г. корабль был захвачен японским крейсером «Садо-Мару», но спустя два месяца освобожден, вернулся во Владивосток, а затем в Одессу, снова вошел в состав Добровольного флота. Осенью 1913 г. во время очередного рейса на Дальний Восток был выброшен штормом на Карагинскую косу п-ва Камчатка, названную в дальнейшем «Костромская». Снять судно с отмели не успели, так как оно было разграблено японскими рыболовными бригадами. Остатки остова судна были переданы на строительство школы в с. Карага. Еще в 1998 г. при сильном отливе недалеко от берега можно было увидеть остатки механизмов судна.

Корабль Добровольческого флота «Кострома»

[Из открытых источников]

На борту предстояло пробыть долгих два месяца. Уже вечером Сергий заполняет свой дневник первыми впечатлениями от расставания с Россией: сведениями о некоторых своих попутчиках, с кем удалось познакомиться; о маршруте плавания и планах, среди которых изучение японского языка, чтение книг. С ним его «хорошие друзья» – японский перевод Октоиха, «Лексикон» Рошкевича, «Грамматика японского языка» Смирнова, американское издание Нового Завета на японском языке. Разглядывая таинственные иероглифы, за которыми пока только угадывалось их значение, Сергий понимал, что все это, чтобы быть принятым в далекой и чужой стране, придется изучить и уже после этого других учить Христовой жизни.

На следующий день в десять с половиной утра был молебен. На верхней палубе устроили что-то вроде палатки из больших флагов. Поставили покрытый золотым облачением стол. На нем – икону, крест, Евангелие, два подсвечника. Составился импровизированный хор из случайно нашедшихся певцов. Другая служба устроена была в семь часов вечера для команды и пассажиров третьего класса. Так отныне и завелось во время всего плавания, за исключением дней ненастных и штормовых. Сергий был единственным священником на корабле, а потому и выбора у него не было – служил ежедневно, а потом к нему по всяким вопросам стали постоянно обращаться офицеры и матросы из команды и из числа пассажиров.

Первая большая остановка – Константинополь. По мере приближения к берегу становились видными холмы, кипарисы, минареты, дворцы, дома, а на заднем плане – Святая София. Чудесный, дивный город! В компании таких же любопытных россиян Сергий сошел на берег, устремившись к Софии. Вблизи все оказалось не так торжественно и дивно: какое-то скопление сооружений и пристроек, некрасивые, облезлые они загромождали Храм. Вошли во внутренний двор, обнесенный высоким забором. Посредине огромный фонтан, вокруг палатки и просто столы, заваленные всякой всячиной. Наконец вошли в самый собор – велика, грандиозна Святая София! Но как-то тяжело созерцать ее поруганное величие. Этот мусульманский помост на месте алтаря, эти неуклюжие почти до полу спускающиеся тощие люстры, эти нелепые зеленые щиты, которыми закрыты христианские изображения над и между арками! Как это все грустно, как это диссонирует, как это неуместно здесь! Громадная площадь храма устлана циновками. У стен какие-то загородки. Посредине огромные доски с возвышениями и без них, должно быть, места каких-нибудь мулл. На левой стороне (от входа) у алтаря (бывшего) на колонках крытое место султана. Кое-где, больше у дверей, были видны коленопреклоненные фигуры молящихся мусульман. Иногда доносились их всхлипывания и бормотание. А когда-то целые сотни священников, диаконов и певцов в богатейших одеждах наполняли теперь опустевший и уничтоженный алтарь. Когда-то было здесь великолепие, перед которым бледнел храм Соломона. Все прошло. Все поругано, заброшено, осквернено. Тяжело и грустно…^[28]

Константинополь. Храм Святой Софии. Открытка

Начало XX в.

[Из архива автора]

Константинополь. Храм Святой Софии. Открытка

Начало XX в.

[Из архива автора]

На улицах Константинополя. Танцующие дервиши. Открытка

Начало XX в.

[Из архива автора]

Вышли в Средиземное море… И здесь столкнулись с тем, о чем все знали, читали и даже готовились. Стояла мертвая зыбь. Ни ветра, ни волн, а пароход качается. Пассажиры приготовились страдать морской болезнью. Ни в Аден, ни в Перим зайти не удалось – там свирепствовала холера. Была лишь небольшая остановка в Порт-Саиде для заправки водой и топливом, и вновь в путь. Пассажиры были готовы созерцать рукотворное восьмое чудо света – Суэцкий канал. Но вскоре все поняли, что жестоко просчитались. Грандиозность канала умом понятна, но незаметна, особенно с борта большого парохода, каким была «Кострома». Канал казался канавой, а его берега были томительно однообразны, пустынны, желты. С трудом дождались, когда наконец прошли, проползли канал и вышли в Красное море.

За бортом день за днем вода… вода… кругом вода. Изредка попадались встречные пароходы, рыбацкие шхуны, а еще зеленые и желтые, гористые и низменные острова. На горизонте, в дымке или в прозрачном и чистом воздухе, берега стран, названия которых юный миссионер знал только по картам и атласам… А вот теперь он рядом с ними, видит наяву. Ветер как назло стих. Температура поднялась до 26 градусов. В каюте нельзя было пробыть и нескольких минут. Все высыпали на палубу и проводили там весь день. Над палубой натянули двойной тент, но и под ним было не легче. Удушающая смертельная жара. Особенно тяжело было на нижней палубе. Несколько человек умерло, не справившись с жарой.

Наконец достигли о. Цейлон и встали на рейд в Коломбо. Пока корабль в течение нескольких дней стоял, заправлялся и брал на борт попутный груз, наиболее смелые, среди них и Сергий, сошли на берег и отправились на экскурсию – осматривать окрестности и достопримечательности и даже совершили путешествие вглубь острова, в г. Канди – священное для буддистов место.

И опять в море… Пинанг… Сингапур… Вскоре встали на рейд Владивостока. С палубы Сергий разглядывал еще недавно бывший таким далеким, а теперь такой близкий российский город. Можно ли будет сойти на берег, что будет далее – все было покрыто мраком неизвестности, так как пришло сообщение, что в Нагасаки холера и корабль туда зайти не может. Сойти где-то ранее Сергий тоже не мог, так как он имел поручение сопроводить до Владивостока группу переселенцев, которые проживали на нижней палубе. Как быть, что предпринять???

9 октября Сергий сидел за утренним чаем в компании попутчиков, готовившихся рискнуть сойти на берег. Среди публики, поднявшейся на борт «Костромы», оказался агент Добровольного флота. Его обступили, и тут же зашла речь о возможных вариантах добраться до Нагасаки.

– Пойдет ли «Кострома» в Нагасаки, – поинтересовался Сергий.

– По всей вероятности, нет, – был ответ. – Ее за это в Одессе засадят в карантин дней на 38. Сегодня-завтра весь груз с вашего корабля передадут на корабль «Владивосток». Можете потом перебраться туда и вы. Да, если угодно, я могу и сегодня отправить вас в Нагасаки, – вдруг заявил агент и продолжил: «Сегодня идет туда датский пароход-грузовик. Конечно, вы не найдете на нем таких удобств, как у нас, но до Нагасаки доберетесь. Только вы ведь не согласитесь сидеть на их габерсупах^[29]?»

– Как не согласимся?! Конечно, согласимся. Чем скорее окажемся в Японии, тем лучше! – послышался хор голосов.

– Этот пароход уходит в 10 часов вечера. Нужно торопиться. Если кто готов, я дам знать на пароход, и вас примут.

Сергий оставил свой чай, взял шляпу и через пять минут уже трясся в шарабане по улицам Владивостока: нужно купить билеты, собрать багаж, переехать с «Костромы» на датский пароход. В общем, времени в обрез. Удалось уладить все достаточно быстро. Вернувшись на «Кострому», собрал вещи, определил часть груза к передаче на другой корабль, направлявшийся в Японию. Наскоро попрощавшись с попутчиками, Сергий в десять часов вечера вступил на палубу судна «Frithjof Nansen». Через четверть часа пароход дал последний свисток и вдоль борта «Костромы» пошел в открытое море. «Костромичи» высыпали на ют, оттуда раздалось их прощальное «ура», флаг трижды опустился (морской поклон), и «Кострома», бывшая столь длительное время гостеприимным домом, постепенно скрылась за горизонтом.

Новый корабль действительно и по размерам был мал, и удобств никаких, но он шел в сторону Японии… 13-го вечером стал виден Нагасакский маяк. Сергий и его сотоварищи по путешествию около 12 часов ночи спустились в каюты, чтобы провести последнюю ночь в море. Спалось, однако же, плохо. Мысль о том, что за бортом Япония и что завтра они вступят на твердую почву, не давала заснуть.

Утренний кофе в кают-компании на «Nansen’e» состоялся в семь утра. За прозрачными дверями было видно, как коридор и палуба наполняются японцами в кимоно, которые обращались к «господам туристам» со всевозможными предложениями. Спустя пару часов вещи были свезены на берег, но оказалось, что необходимо соблюсти еще некоторые формальности, без чего отправиться в Токио было невозможно…

Лишь 20 октября из российского консульства был получен толстый лист глянцевой бумаги, на котором стояли китайские и японские буквы, краснели два огромных штемпеля с иероглифами, а среди этой «красоты» виднелись слова «иеромонах Сергий Страгородский», написанные по-французски. Теперь надо было из Нагасаки пароходом «Jokohama-maru» добраться до Кобе. А оттуда на вечернем поезде отправиться в Токио.

Япония, гора Фудзияма

[Из открытых источников]

На следующее утро из окна вагона открылась новая страна – бесконечно зеленая Япония! На горах виднелись сосновые леса, в долинах – возделанные поля, деревеньки под соломенными крышами. Потом пошли горы, долины, туннели, мосты. Вдруг из-за поворота открылся вид на священную Фудзияму! Казалось, что она своей уходящей в небеса конической, блестящей от снега вершиной господствовала над всем вокруг и… даже над миром.

Еще час-полтора, и поезд медленно подошел к платформе токийского вокзала. На вокзале целая армия рикшей расхватывала пассажиров. «Суругадай Николай… Суругадай Николай», – повторял Сергий, заранее заученную фразу, поворачиваясь в разные стороны, но молодые парни лишь смущенно улыбались и отворачивались. Наконец нашелся тот, кто понял, что хочет молодой иностранец. Японец-возница усадил Сергия на двухколесную ручную тележку и быстро повез ее по шумным столичным улицам, через парки, по мостам через рвы и сквозь диковинные ворота дворцов. А вокруг люди, так же непохожие на россиян, как непохожи и их жилища, и сам мир, в котором они живут. Возница, молодой парень, бежит быстро, только изредка поглядывает на белого человека в черном одеянии. Наверное, и у него в голове пронеслась мысль о непохожести мира под названием «Россия», из которого прибыл этот иностранец, на родную и такую любимую им страну.

Вдали показался холм – это и был тот самый «Суругадай», паривший над всей окружающей местностью. А на ребре холма белел православный храм, сияя своим крестом на чистом небе. Подумалось: «Вот оно, это знамя Христово, поднятое из самой середины язычества, смело проповедавшее Христа пред лицом всего Мира». Сергий перекрестился и облегченно вздохнул.