Глаза матери резко гаснут, морщинки на изможденном лице становятся глубже, уголки губ опускаются, черты застывают.

Она была так красива когда-то… давно, очень давно.

– Кто здесь? Это ты, Ной?

– Нет, мам. Это Дэрри, твой старший сын. – Обняв окаменевшие плечи, я прижимаю ее к себе, и всё оставшееся в моем распоряжении время легонько укачиваю в своих объятиях.

Поднявшись на тринадцатый уровень, я прямиком направляюсь в операторскую. Внутри всё зудит от потребности еще раз пересмотреть запись с ночными откровениями пчелки из пятой соты. Удивительно, как разговорчивы становятся самые скрытные и упрямые личности под воздействием мескалина^[8]. Нельзя с уверенностью назвать это вещество «сывороткой правды», таковой не существует в природе. По одной простой причине – подсознание человека способно выдавать свои фантазии за реальность. Пресловутый самообман тоже имеет место. Поэтому достоверность добытой таким способом информации требует фактических доказательств.

В случае с Мином-Эмином показания пчелки подтвердились полностью, но события пятилетней давности и гораздо более ранние фиксируются мозгом по-разному, что абсолютно закономерно и естественно. Мы взрослеем, учимся, приобретаем опыт, и наше восприятие реальности постепенно меняется. То, как человек видит и воспринимает себя, свои поступки и окружающую действительность в пять лет и в восемнадцать, – это две совершенно разные картины мира. Данный факт необходимо учитывать при анализе исходных данных.

Усевшись на свой трон за центральным компьютером, я быстро пробегаю взглядом по мониторам, задержавшись на опустевшей соте Науми. Стиснув зубы, проглатываю глухой рык и, смахнув со лба выступившую испарину, загружаю на экран фрагмент видеофайла. Смотреть там особо нечего, приглушенный свет, очертания неподвижной женской фигуры на кровати. Меня интересует исключительно звук.

«– Кая, расскажи о своем первом воспоминании. – Нажав пуск, слышу свой собственный голос.

– Это сложно. Я думаю, что никто не помнит свое самое первое воспоминание, – спокойно отзывается Кая.

– Опиши первое, что придет на ум.

– Я не знаю… – расстроенно тянет она. – Помню свою комнату, шторы с бабочками. Когда они шевелились, мне казалось, что бабочки машут своими крыльями. Я могла очень долго за этим наблюдать, представляя, что гуляю в саду.

– А сад ты помнишь?

– Смутно. Не уверена, что часто там бывала.

– Ты же не могла всё время находиться в детской.

– Я помню еще одну комнату. – В голосе пчелки звучит напряжение. Она словно колеблется, стоит ли продолжать, или боится.

– Расскажи мне об этой комнате, Кая, – вкрадчиво прошу я.

– Там мало света и плохо пахнет, но зато есть старый кукольный домик. Он мне очень нравится, хотя у него оторваны все дверцы.

– Ты оторвала дверцы, Кая?

– Да. Я не люблю закрытые двери.

– Закрытые мне тоже не нравятся. Ты знаешь, кто запирает тебя в этой комнате?

– Нет. Но знаю, что не должна оттуда выходить, – голосом непосредственного ребенка отвечает Кая.

– Почему ты не должна выходить?

– Когда в доме гости, нужно сидеть тихо и не совать свой любопытный нос куда не следует.

– Кто тебе это сказал? – мягко спрашиваю я.

– Не помню, – расстраивается Кая. – А почему тебе не нравятся закрытые двери?

– Потому что мне кажется, что за ними прячется зло, но, если дверь открыта, страх исчезает.

– Не всегда, – зашуршав простынями, тихо вздыхает пчелка. – Иногда он становится сильнее. Если дверь открыта, то зло может войти.

– Кая, ты когда-нибудь видела зло?

– Да-а-а, – доверительным шепотом делится она.

– Расскажешь мне, как оно выглядит?

– У зла лицо ангела.

– Лицо ангела? Поясни. Я не понимаю, Кая.

– Я не люблю ангелов. Они очень красивые, но плохие и обижают маму, – испуганно всхлипывает девушка, с головой прячась под одеяло.

– Не бойся, Кая, здесь нет ангелов.

– Правда?

– Да, ни одного. Клянусь, что говорю правду.

– Я верю тебе. Ты добрый и совсем на них не похож. – После этой фразы я сосредотачиваюсь, внимательно вслушиваясь в каждый звук и интонацию.

– На кого? – Голос на записи звучит спокойно и буднично. Это промежуточный вопрос, незначительный на первый взгляд.

– На ангелов, глупый. На кого же еще. – Резко сдернув одеяло, Кая садится и начинает по-детски хихикать. – Ангелы же не носят штаны, а у тебя они есть.

– Откуда ты знаешь, что у меня есть штаны? Ты же меня не видишь.

– Неправда, я тебя вижу, – обиженно возражает Кая.

– Хорошо. Я тебе тоже верю. Расскажи мне еще об ангелах.

– Не хочу. Иначе они догадаются, что я за ними подсматриваю.

– И часто ты подсматриваешь за ангелами без штанов?

Кая заливисто смеется, бросая в темноту подушку.

– Платья ангелы тоже не носят. Они мешают им летать по саду, словно бабочки. – Раскинув руки, Кая начинает размахивать ими, как крыльями, а потом резко замолкает и ныряет под одеяло.

– Что случилось? Почему ты испугалась?

– Ты разве не помнишь? – удивленно спрашивает Кая.

– Не помню – что? – В моем голосе на записи звучит недоумение. Высунув голову, Кая подносит указательный палец к губам:

– Ш-ш-ш, никто не должен нас увидеть».

На этом запись обрывается. Как ни пытался я ее разговорить, в ту ночь Каталея не произнесла больше ни слова. На самом деле она сказала даже больше, чем требовалось, но в тот момент я неверно трактовал услышанное, неправильно расставил акценты, решив, что откровения пчелки являются проекцией скрытых страхов, вымыслом детского воображения.

Однако главный парадокс состоит в том, что мое подсознание не исключение из правил, и оно тоже способно ставить подножки, обманывать и сбивать с верного пути. Теперь же картинка складывается совершенно иначе, подтверждая то, что я понял гораздо раньше, но упорно отрицал, надеясь на другое объяснение. Отрешенно уставившись на экран, я сглатываю скопившуюся во рту горечь и до скрипа в костяшках сжимаю кулак.

«Улей» и правда нельзя покинуть, глупая пчелка.

Никому еще не удалось.

Даже тебе.

Глава 15

Кая

Из спасительных объятий сна ее вырывает назойливое ощущение пристального изучающего взгляда, словно высверливающего отверстие у нее во лбу. Неприятное чувство, почти болезненное. Хочется спрятаться, отвернуться, но мышцы шеи отказываются подчиняться, веки кажутся тяжелыми, в ушах звенит монотонный гул, в голове рой разрозненных мыслей и отголоски чудовищного сна.

Или это был вовсе не сон?

Получив вопрос, вероломная память безжалостно подкидывает самые жуткие кадры из кровавой онлайн-трансляции, заставляя сердце бешено сокращаться в груди. Дышать становится тяжело, будто невидимая тяжесть камнем давит на грудь. Страх, ярость, ненависть, омерзение, глухое отчаяние – всё возвращается снова, обрушиваясь лавиной обреченного бессилия. По венам расползается леденящий ужас, и она инстинктивно жмется к источнику тепла.

Наткнувшись на твердую преграду, Кая изумленно распахивает глаза. Несколько раз моргает, пытаясь прогнать нелепое видение, но лицо на соседней подушке не только никуда не исчезает, но еще и нахально ухмыляется.

– Где, твою мать, тебя носило? – Приподняв голову, Кая приглаживает ладонями растрепанные волосы.

– Не вижу слез радости, – вместо приветствия насмешливо бросает Бут.

Вот говнюк, залез без спроса в ее чистую, белоснежную кровать в своем черном похоронном смокинге, и хватает наглости сыпать дурацкими шутками.

Повернувшись на бок, батлер засовывает руку под подушку и невинно улыбается. Несмотря на внешнюю самодовольную браваду, он выглядит как-то иначе… Уставшим, что ли. И цвет лица бледнее, чем обычно. Или она просто давно его не видела? Странно, но с появлением Бута весь тот кромешный мрак, в котором пребывали ее мысли еще минуту назад, отходит на второй план. Причины подобной метаморфозы пока туманны и неясны, но она обязательно с этим разберется… потом.

– Я слышал, ты скучала по мне. Вся извелась, места себе не находила, – лениво продолжает батлер.

– Скучала? Я? – сиплым спросонья голосом возмущенно выдыхает Кая, с силой пихая его в плечо. Поморщившись, он ловит ее запястье и сильно сжимает.

– Помнишь правило про распускание рук? – с опасным шипением бросает Бут.

– Пошел ты со своими правилами, – взбешенно рычит Кая, вырываясь и подпрыгивая на постели. – Тут такое творится! Ад отдыхает, а тебе весело?

– Ты жива и здорова. Разве это не повод, чтобы расслабиться и улыбнуться? – равнодушно отзывается он, переворачиваясь на спину.

От его сканирующего тяжелого взгляда из-под опущенных ресниц ей становится не по себе. По спине несется табун мурашек, правое веко нервно пульсирует.

Как Кая вообще оказалась в кровати? Последнее, что она помнит, – звездное небо над террасой, собственный оглушительный вопль, а потом как отрезало. Обернувшись, пчелка напряженно смотрит на темный экран плазмы.

Может, это и правда был просто сон?

– Не обманывай себя, – забравшись в ее мысли, безжалостно рубит Бут.

Судорожно втянув жизненно необходимый кислород, она снова поворачивается к валяющемуся на ее постели мужчине. Боже, как же он ее бесит. До скрежета зубов и трясущихся конечностей.

– Это был мой приказ, Кая. Своей дуростью и заигрыванием с Медеей ты едва не оказалась среди участников вчерашней трансляции.

– Ты имеешь право отдавать здесь приказы? – Прищурившись, Кая концентрируется на том, что считает главной мыслью в отчитывающей тираде батлера.

– У меня обширные полномочия, но я не всесилен, – сухо отвечает Бут. – И не собираюсь тратить усилия на ту, что настойчиво ищет смерти.

Какое-то время они молча сверлят друг друга прицельными взглядами. Каждый пытается забраться в черепную коробку другого. Закусив губу, Кая сдается первой, разрывая выматывающий зрительный контакт.

– Я не хочу умирать, – хорошенько подумав, честно признается она. – Но не знаю, кому верить. Делия сказала – никому, особенно тебе. Теперь она мертва… Из-за меня. И из-за тебя тоже. – Разозлившись, Кая тычет пальцем ему в грудь. – Ты мог мне подсказать, но ничего не сделал. Почему?

– Скажи, ты всё еще хочешь попасть в основной состав? – проигнорировав вопрос, серьезным тоном уточняет Бут. Собравшиеся морщинки между бровей и вздувшиеся желваки придают ему жутко грозный вид, и ей бы, по-хорошему, затаиться и прикусить язык, но, увы, алгоритм «притвориться дохлой» в первый же день запуска потерпел фиаско. А всё потому, что этого нестандартного психопата спровоцировать на открытую агрессию практически невозможно. Дохлая она или живая – ему, похоже, абсолютно по барабану.

– Ты не ответил.

– Вопросы здесь задаю я, – нетерпеливо рявкает он, светлые радужки темнеют, приобретая оттенок предгрозового неба.

Ого, он все-таки умеет показывать зубы. Заметив у него на лбу бисеринки пота, Кая растерянно хмурится и, инстинктивно протянув руку, дотрагивается до пылающей кожи.

– У тебя жар, – побелевшими губами бормочет пчелка, скользнув ладонью по колючей щеке.

Внутри что-то болезненно щелкает, сердце сбивается с ритма, и дело вовсе не в прикосновении, шарахнувшем электрическим разрядом.

– Тебе показалось. – Низкий шепот поднимает волосы на ее затылке и бурю эмоций в груди. Сдвинув брови, Бут настороженно наблюдает за робкими действиями притихшей пчелки.