Пазик все так же трясло, как и до этого кафе. Даже, может, хуже. Асфальт в этих местах был эпизодическим, основная часть дороги была раздолбанной грунтовкой. И с одной стороны, вроде и хорошо, что дождей давно не было. С другой – приходилось наглухо задраивать все окна, чтобы не дышать пылью. Хрен знает, что за конструкция такая у пазика. Такое ощущение, что его открытые окна работали как пылесос, затягивая окружающую атмосферу вовнутрь. А если закрыть окна, то солнце моментально его накаляло, превращая в печку на колесах.

Но это все уже никого не волновало. Вторая часть дороги, после кафе “Бродяга”, разительно отличалась от первой. До обеда мои орлы и орлицы в основном молчали, пытались дремать или просто сидели с чуть отупевшими от тряской дороги и недосыпа лицами. Зато сейчас трындели, размахивая руками, вскакивали со своих мест, повисая на поручнях. Ржали, когда автобус подпрыгивал на очередной кочке или начинал вибрировать на очередно “стиральной доске”. И сыпали идеями. И планами на будущее.

“Хороший борщ у Сары Коннор”, – подумал я. Понятно, что дело было не совсем в борще. Хотя кормили в “Бродяге” на самом деле неплохо. Борщ был густой и с мясом. Котлетки – увесистые. Пюрешка – густая, и в нее явно не пожалели сливочного масла.

Короче, нормальный обед. Явно то, что надо.

Ну и концерт наш внезапный сыграл свою роль, конечно. Ну да, концерт был коротенький, на три песни. Дольше расставлялись. Но этого хватило, чтобы суровое водительское братство “ангелочков” зауважало. И пока те обедали, крутились вокруг, наперебой представлялись, жали руки. Кто-то рассказывал про своего охламона-сына. Кто-то зазывал в гости в какое-то Бороданово. Мол, приезжайте, парни, вам там всегда будут рады, хлеб-соль, все такое.

Вдохновляюще, в общем.

Зарядило подсевшие батарейки энергией. И ее даже хватило до самого Шушырино. В деревню мы въехали с радостными возгласами.

– Ой, смотрите, там свиньи!

– Ой, это прямо такой же гусь! Я в детстве от такого же бегал, он щипался!

– А я козу называл чертом!

– Качели, офигеть! Я такие только в кино видел!

– В каком еще кино?

– А я не помню! Что-то про советскую деревню. Там такие же были!

Все-таки Волчайск, несмотря на обилие одноэтажных домов, ощущался как город. Ну, городок. Может быть, тут дело в моем внутреннем восприятии, конечно. Я его видел в будущем. Когда на сопках по соседству откроется горнолыжная база, в центре вырастет парочка стеклянно-зеркальных торговых центров, а бренд “волчайское пиво” станет весьма раскрученным. Сейчас до этого далеко, но все равно было какое-то ощущение… Хотя может это меня просто Шуширино на контрасте на такие размышления навело. Вот уж оно-то было стопроцентной деревней. Здоровенной, да. Райцентр все-таки. Пешком обходить точно устанешь. Но вайбы были прямо каноничные.

Здесь люди заговаривали чуть ли не за километр. По улицам бродила разнообразнейшая живность. Начиная от привязанных к колышкам коз, заканчивая компашкой упитанных свиней, залегших в обширной луже. Непонятно, кстати, откуда взявшейся. Дождей последние дни не было.

Колодезный сруб с помятым ведром.

Телефонная будка, притулившаяся у деревянного столба.

Бабульки в платочках.

Качели эти… Рядом с ними дети копошаться, но доска слишком тяжелая для них, Аттракцион явно на взрослых рассчитан.

И спешащий в нашу сторону Степан.

– Володя! День добрый! – он помахал рукой еще от сельпо, которое было на другой стороне просторной площади. Пазик наш мы остановили прямо возле клуба. – Галка-то приболела! Панкреатит же у нее!

Кричал он это на всю деревню, разумеется. Продолжая стремительно приближаться к нам.

– Так чо говорю-то! – он остановился, отдуваясь, и облокотился на вилы, которые зачем-то волок в руке. – Галка хотела сама прийти вас встречать, но я ее уложил и велел не вставать. Ключ от клуба забрал только. Без нее, мол, управимся. Так ведь?

– Панкреатит? – переспросил Ян, который остановился рядом со мной и почесывал растрепанную шевелюру. Вроде пока еще трезвый.

– Ну или холицистит, хрен их разберешь, я же не доктор! – вздохнул Степан. – Так я вот чего подумал. Концерт же ваш завтра только. Сегодня надо вас разместить, а с этим я и без нее справлюсь. И кормежку организуем, как раз сегодня у Ярика и Людки свадьба, а у них бычок годовалый ногу сломал. И это уже после того, как они свинью забили. Так что мяса завались…

Степан продолжал экспрессивно вещать, выдавая массу подробностей из жизни местного бомонда, кто там что сказал, и какие у кого планы. А мы молча внимали. Даже с некоторым восторгом. Степан явно волновался от взваленной на себя ответственности по организации концерта, так что слова сыпались из него как горох. Главное из его речи мы уяснили. Гостей в деревне много. Еды внезапно тоже много. Так что лишние двадцать человек погоды не сделают. Ну и что размещение будет, конечно, в тесноте, но зато не в обиде. По-простому.

Закочив свой спич, Степан шумно выдохнул. И тут же развил бурную деятельность. Мы выгрузили инструменты в клуб, потом он полез с нами в автобус, чтобы показать дорогу, куда ехать. Привел наш пазик к западной окраине деревни, где как раз готовились к этой самой свадьбе. В качестве банкетного зала натянули брезентовый гараж, внутри которого стоял стол. А вокруг суетились женщины всех возрастов. Но это я успел все заметить мельком, потому что дальше началась суета с нашим размещением. Шемяка попытался вякнуть насчет палаток, но Степан так бурно запротестовал, что наш водитель предложение свое снял, как неуметное. “Цеппелинов” забрал к себе всем скопом деловитый дедок с тростью и в пиджаке с орденской планкой. А нам с “ангелочками” выделили просторный деревянный сарай с сеновалом. Ну, то есть, это они выбрали сеновал. Были варианты разбрестись по разным домам и спать более комфортно, но романтика опять победила.

– Мне что-то страшновато, – сказала Наташа, усаживаясь рядом со мной на скамейку возле забора. – Ощущение такое, что мы снимаемся в каком-то фильме ужасов.

– Думаешь, эти селяне нас на ужин съедят? – усмехнулся я.

К брезентовому “банкетному залу” начали стекаться деревенские жители. Они кучковались перед забором, заходили и выходили. И общались. Громко, никаких шушуканий. И нас обсуждали тоже, разумеется. “Это у них что ли завтра концерт в клубе?” – “Ой, а вон тот главный еще и в рогах же будет!” – “Страсти какие! Что только ни придумают!”

– Мне как-то один раз сон снился, – Наташа поежилась. – Реальный такой, я даже когда проснулась, долго не могла поверить, что я на самом деле дома. Мне снилось, как будто я проснулась, а я на самом деле живу в деревне. И я, только не смейся, крепостная крестьянка! Меня какая-то толстая баба тычет в бок и сует в руки ведро. И командует доить корову. И вот я смотрю на эту корову, а она говорит: “Муууу!”

– Логично, – фыркнул я. – Коровы какой-то такой звук и издают.

– А я боюсь. Корова смотрит с таким видом, будто сейчас меня боднет. А я точно знаю, что мне ее подоить надо. Я говорю: “Коровушка, дай молочка…” А она улыбается, такая…

– Корова улыбается? – удивился я.

– …а у нее во рту – клыки! Как у волка. Я бросаю ведро и убегаю. Потом спотыкаюсь и понимаю, что падаю. Прямо в колодец. Вот типа того, который мы в самом начале видели.

– Ты главное эту историю завтра на концерте не рассказывай, – засмеялся я.

– Ой, да! – Наташа всплеснула руками. – Хотела с тобой как раз об этом поговорить. Можно я завтра не буду концерт вести? А то мне… Не по себе.

– Корова с клыками… – задумчиво повторил я. – Ну, это аргумент, конечно.

– Я серьезно, – сказала Наташа и уперлась в меня немигающим взглядом. – Мне прямо страшно здесь. Будто я вообще сплю все еще. В том самом сне.

– Да как скажешь, моя королева, – кивнул я.

– Ой, спасибо тебе! – она порывисто кинулась меня обнимать. – Ты даже не представляешь…

– Все нормально, Наташ, – сказал я. – Тараканы бывают всяких мастей. Хочешь, можешь вообще в автобусе спрятаться и не выходить.

Наташа замерла, как будто прислушиваясь к своим чувствам. Потом покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Если я пропущу ночевку на сеновале, я себе никогда не прощу!

******

Деревенская свадьба – это, конечно, мероприятие не для слабонервных. Степан как-то на старте меня заболтал, и я даже не успел подумать, под что это такое он нас подписал. Как-то мимоходом подумал, что, поужинаем по-быстрому где-нибудь с краешку и разбежимся по местам ночевок. В конце концов, это же не наш праздник. Мы к нему никакого отношения не имеем. Но хрен там угадал, разумеется.

Банкетный стол был далек от изысканности. Горы салатов стояли прямо в эмалированных тазиках. Сало, с искрящимися кристалликами соли по поверхности, было порезано крупными шматами. Вареная картоха громоздилась прямо-таки гималайскими пиками. И мясо, блин. Вот уж не думал никогда, что мяса может быть чересчур много. Жареное с луком. Котлеты размером с лапти. Их тоже принесли в эмалированном тазу. Соленые помидоры и огурцы даже не стали доставать из банок, поставили прямо так. И пирамиды из вареных яиц. И корзинки с хлебом еще. И плошки со сметаной. Такой густой, что ложка там не просто стояла, нужно было еще постараться ее туда воткнуть.

Мне даже в какой-то момент захотелось сбегать за камерой и снять медленно вот этот самый стол. И отправить кассету в будущее. Мол, смотрите, привет вам, друзья мои, из голодных девяностых.

А потом я подумал, что не вижу тут практически ничего покупного. Все это кулинарное роскошество недавно или росло на грядке, или мычало, или хрюкало. Из покупного было только несколько бутылок водки. Их гордо поставили в центр стола. И не трогали по началу, видимо, оставив “на сладкое”. Пили самогон и какие-то сладенькие наливочки.

Голоса слились в одну сплошную какофонию, и я даже не пытался каким-то образом уследить за нитью разговоров. Незачем. Я этих людей вижу в первый и в последний раз в жизни. Что мне до того, с кем спуталась оторва-Ленка, и кому еще задолжал зампредседателя Кириллыч. Просто это была такая… музыка. Из голосов, звона стаканов, тостов, воплей “Горько!” и взрывов хохота.

Ян забурился куда-то в центр движа местных мужиков. Его патлатая башка возвышалась над всеми. И голос сливался с остальными-прочими.

“Уснет под столом, никуда не потащим”, – мысленно констатировал я, когда он заглотил очередные полстакана местного самогона.

Напряженная Наташа сидела рядом со мной и периодически хватала меня за руку. С другой стороны от нее села Ева. Мы, не сговариваясь, оберегали “нашу королеву” от ее ожившего ночного кошмара.

– Бедная собачка, – сказала Ева, опустив руку под стол.

– Чего это она бедная? – хмыкнул я, отгибая край скатерти и заглядывая под стол. – Ее тут все подкармливают, жратвы столько, что она может магазин для других собачек открывать.

Белая мохнатая собачка посмотрела на меня грустным взглядом. Я потрепал ее по голове и заглянул в свою тарелку, чтобы выбрать кусочек мяска поаппетитнее.

– Я ей сейчас полкотлеты попыталась скормить, – засмеялась Ева. – А она понюхала ее и вздохнула. И кажется даже заплакала.

– Я очень хорошо ее понимаю, – фыркнула Наташа. – Глаза еще не наелись, а в пузо не лезет. Кажется, я сейчас лопну и всех забрызгаю. А я еще котлеты не пробовала…

– А собачку из Новокиневска привезли, – сказала Ева, погладив мохнатое ухо. Собачка преданно посмотрела на ее и свернулась клубком у ее ног. – Жених местный, невеста приезжая. Он пока учился в Новокиневском сельхозе, они познакомились. И теперь решили жить здесь. И… Блин, даже не знаю, зачем мне эта информация.

– Это просто твоя врожденная вежливость, – сказал я. – Виновников торжества нужно знать хотя бы мордально. А я так лично не запомнил, которая из девиц невеста. Там рядом с женихом всегда какая-то толчея.

– Вон та, маленькая, – Ева кивнула куда-то в глубину банкетного зала. – В красном платье.

– Так в белом же должна быть, – удивилась Наташа.

– Она решила выпендриться, – пожала плечами Ева. – И кажется об этом еще пожалеет…

– Меня сейчас больше волнует, как бы отсюда наших теперь вытащить, чтобы спать пойти, – вздохнула Наташа.