– Опечатана? Почему? Ты же сказал, он умер от сердечного приступа, – развернулась я.

– Ты сама сказала, что в такой позе не умирают от сердечного приступа. Видимо, у следователя тоже появились сомнения.

Я видела, что сосед чего-то недоговаривает, но промолчала.

– Спасибо, дядя Володь, со мной все в порядке. Переночую у подружки. Я могу кое-что забрать из квартиры?

– Конечно. Пойдем.

Глава 2

– Ох, Юлька, как же я тебе сочувствую…

Натуся сидела с ногами в кресле, грея ладони о бока теплой чашки с чаем, и так же, как все, бросала на меня настороженные взгляды. – А милиция что?

– Завтра пойду.

– Я вообще не понимаю, зачем тебя вызывают. Или ты что-то недоговариваешь?

– Натусь, давай не сейчас. Ну правда. У меня в груди дыра размером с Московскую область. Я дышать не могу. Кажется, часть меня умерла вместе с ним, и эта пустота никогда не заполнится.

– Ну, прости меня, дуру, – виновато проговорила подруга. Подсела рядом и обняла, положив голову мне на плечо.

Мы с Натуськой дружим с пеленок. Сначала ходили в один садик, потом десять лет просидели за одной партой, а теперь учимся в одном институте. Правда, профессии выбрали разные. А после смерти матери я буквально поселилась в их двушке вместе с ее мамой и бабушкой. Так что если на земле и существовало место, где я чувствовала себя как дома, так это здесь.

– Девочки, у вас все хорошо? – В комнату вошла Натусина мама со стопкой постельного белья в руках. Увидев нас, сидящих в обнимку, положила белье на край дивана и тоже подсела рядом. – Юль, все устроится. Нужно жить дальше. – Она положила руку мне на спину, и я постаралась улыбнуться в ответ. – Оставайся столько, сколько нужно. Слышишь? – строго произнесла она, выходя из комнаты.

Мы еще немного поболтали об учебе – это здорово отвлекало меня – и погасили свет. Последние сутки я толком не спала, проваливаясь в тяжелое забытье, и чувствовала себя разбитой. Но, несмотря на усталость, сон не приходил, и мои мысли снова устремились к папе. Что за женщина была в нашей квартире, откуда у него такая поза? А взгляд? Его что-то до смерти напугало! Я, наверное, никогда не забуду выражение ужаса на его лице. Горькая слеза выкатилась из уголка глаза и стекла по виску. Я начала перебирать пути, которыми предполагаемый убийца мог бы скрыться с места преступления, но каждый раз приходила к выводу, что он мог покинуть квартиру только через входную дверь. Что же получается, папа действительно умер от сердечного приступа? Я повернулась на бок и уткнулась носом в подушку. Место отчаяния в моей душе заняла вина. Я была нужна ему, но предпочла компанию подруг.

Часы до рассвета тянулись мучительно медленно. Я лежала без сна, глядя на круглый глаз луны, заглядывающий в окно…

* * *

Проглотив на ходу по бутерброду, мы с Натусей вышли из подъезда. На улице было уже по-летнему тепло, пели птицы, а деревья покрылись молодой листвой, которая весело шелестела, подбадривая заспанных прохожих. Срезав через дворы, мы направились к остановке. Натуся поехала в институт, а я по знакомому маршруту – на встречу со следователем. С безразличием глядя на мелькающие за пыльными окнами троллейбуса дома и скверы, я обдумывала вопросы, которые непременно должна задать Мамедову.

Двухэтажное здание районного отдела милиции серело в окружении молодых тополей и казалось суетливым муравейником. Беспрестанно открывались и закрывались двери, пропуская людей в форме. От обилия погон и красных околышей форменных фуражек закружилась голова. Почти все бывшие папины сослуживцы замолкали, встретившись со мной взглядом, и старались отвернуться или сдержанно кивали в знак соболезнования. Признаться честно, я была им благодарна за такой прохладный прием, новой порции сочувствий я бы не перенесла.

Дежурный долго изучал мой паспорт, прежде чем пропустить. Я поднялась на второй этаж и прошла по узкому длинному коридору к кабинету следователя Мамедова Исмаила Алиевича. Я несколько раз повторила про себя его имя-отчество, написанное на табличке, и все равно, заглянув в кабинет, напрочь забыла, как его зовут.

– Можно?

– Да, Юль, заходи. – Следователь вытащил кипятильник из литровой банки с водой и, стряхнув, положил на подоконник. – Чай будешь? – спросил он и, плеснув кипяток в стакан, бросил в него щепотку заварки из открытой пачки. Похоже, он был чем-то озадачен. Я наблюдала, как, обхватив горячий стакан двумя пальцами, он быстро вернулся за стол.

– Прости, не успел позавтракать, – сказал Мамедов, помешал чай ложкой и принялся наводить порядок на столе, собирая лежавшие на нем папки и бумаги в аккуратную стопку, пока я наблюдала, как кружащиеся в воде чаинки медленно оседают на дно стакана.

– Юль, я знал твоего папу, – наконец начал он. – Работал с ним по нескольким делам. Искренне сочувствую твоей утрате и очень надеюсь, что ты поможешь нам прояснить кое-какие моменты.

– Но я ничего не знаю. Вообще не понимаю, зачем вы меня вызвали.

– Видишь ли, смерть твоего отца произошла при странных обстоятельствах.

– Но дядя Володя, то есть капитан Иванихин, сказал, что папа умер от сердечного приступа. Разве нет?

– Все верно. Заключения врача скорой и нашего эксперта совпадают – сердечный приступ. Но ты, наверное, заметила таблетки, разбросанные на груди отца и на диване, где он лежал. Можно предположить, что он почувствовал себя плохо и хотел выпить лекарство, но экспертиза показала, что твой отец принимал совсем другие лекарства. Да и в его крови следов лекарства не обнаружено, за исключением тех, что он принимал накануне.

– Да, но я не ходила с ним за ручку к врачу. Возможно, ему назначили новый препарат. А что это за лекарство? Оно опасное?

– Нет, и твоему отцу его вполне могли назначить. Но оно не продается без рецепта, а лечащий врач Павла Константиновича сказал, что не прописывал его. При передозировке безадиксин вызывает остановку сердца.

– Я все равно не понимаю, при чем тут этот ваш безадиксин.

– Есть версия, что Павел Константинович хотел покончить с собой, но что-то ему помешало. Возможно, внезапный сердечный приступ.

Я отвернулась и слепо уставилась на закрытую дверь. Да, мне хотелось возразить, что папа не мог покончить с собой. Нет, нет и еще раз нет! Но я вспомнила его позу и выражение лица, которые и мне не давали покоя все эти дни.

– А вы не думали о том, что его могли убить?

– Исключено, – без раздумий ответил Мамедов. – Дверь была закрыта изнутри. Квартира на пятом этаже, поблизости ни пожарной лестницы, ни балкона.

– А с крыши? Он мог проникнуть в квартиру с крыши. Привязал веревку к трубе и спустился. Папе всегда было жарко, поэтому окно в зале не закрывалось, даже зимой.

– Мы проверили эту версию. Накануне приходили ремонтники и покрыли крышу гудроном. Он еще не застыл, а значит, на нем непременно должны были остаться следы, но их нет. Юля, я понимаю, тебе не хочется верить в смерть близкого человека, и ты всеми доступными средствами ищешь виноватых.

– Хорошо, а как вы объясните его позу и ужас в глазах? – возразила я и упрямо скрестила руки на груди.

– Такое бывает при внезапной смерти. Расскажи мне про тот день с самого утра. Все, что вы делали. Как вел себя твой отец. Возможно, в его поведении было что-то странное. Пригодится любая мелочь.

– Проснулись около девяти, было же воскресенье. Я приготовила блинчики. Я всегда по выходным готовлю блины, папа их очень любит. Любил, – поправилась я.

– А дальше?

– Дальше он сел на диван у телевизора, а я пошла в свою комнату, надо было доделать курсовую. Ну и все. Доделала и пошла к подружке, мы договаривались. А папа остался дома.

– Он никуда не собирался?

– Собирался после обеда к дяде Володе в гараж, но пошел или нет, я не знаю.

– Павел Константинович когда-нибудь обсуждал с тобой свою работу? Дело о случившемся в писательском поселке Перепелкин Луг, ты что-то о нем слышала?

– Это где писателя топором зарубили?

– Да.

– Вскользь упомянул, когда увидел, что я читаю его повесть. А при чем тут это?

– Может быть, что-то еще говорил? – Голос следователя стал нарочито мягким, даже вкрадчивым, но руки, напротив, стали нервными, и он принялся крутить между пальцами карандаш, чем очень меня раздражал.

– Нет. Он не любил обсуждать работу. Говорил, не для женских ушей, – глядя на танцующий в его руке карандаш, ответила я.

– И то верно, – кивнул следователь, отложил карандаш и взял из стопки самую верхнюю картонную папку.

Я успела увидеть только часть надписи: «Дело № 83. Исаев П. К.».

– Твоя мама умерла пять лет назад, – прочитал он по бумаге.

– Что? Не понимаю, при чем тут мама? – забеспокоилась я. – Что это за дело? Это все из-за женского волоса и следов крови на его рубашке, да?

– Юля, советую тебе успокоиться и попытаться максимально честно ответить на мои вопросы. Хорошо?

– Нет, не хорошо, – заартачилась я. – Или объясните, что происходит, или я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.

Лицо Мамедова сделалось строгим.

– Твой отец подозревается в серии жестоких убийств. Если ты откажешься помочь следствию, я оформлю тебя как соучастницу, – холодно сказал он, и от его вкрадчивого радушного тона не осталось и следа.

Все внутри меня похолодело от возмущения и абсолютной незащищенности. Я проглотила слюну и вперила в следователя упрямый взгляд.

– Пожалуйста, скажите, что происходит? В чем вы обвиняете папу?

– Два года назад в подмосковном поселке Перепелкин Луг убили семью писателя Иволгина – его жену и четырех дочерей. И не просто убили, а сделали это в точности так, как Иволгин описал в созданном им же обряде. Эти записи нашли при обыске его кабинета. Логично предположить, что это сделал сам Иволгин, но к моменту убийства семьи он был уже две недели как мертв.

– Точно, я помню, его зарубили топором. Но при чем тут папа? – не уловила я связи.

– На форменной рубашке твоего отца найдены следы крови вдовы Иволгина и другие улики с места преступления, где были найдены останки дочерей писателя. Как ты все это можешь объяснить?

– Его могли подставить. Это точно его рубашка?

– Точно. Экспертиза подтвердила. А еще его отпечатки пальцев совпали с отпечатками неизвестного, который был в квартире вдовы Иволгина в день, когда ее убили. Юль, причастность Павла Константиновича по двум из пяти эпизодов доказана, – уверенно проговорил Мамедов, и в выражении его лица появилась жесткость.

– Ну, конечно, два из пяти – это же так много, остальные паровозиком пойдут?

– Юля! – оборвал меня Мамедов, ноздри его широкого носа побелели от возмущения.

– Что, я не знаю, как это делается? Особенно когда за него некому заступиться. Только знайте, есть кому его защитить. Я сама найду настоящего убийцу! – выпалила я и упрямо уставилась ему в глаза, показывая, что не боюсь. Я была так возмущена, что полезла бы драться, если потребовалось бы. Даже перспектива пару дней отдохнуть в обезьяннике не пугала.

– Твой отец не вел себя странно? Может быть, у него появились новые знакомые? – монотонно проговорил Мамедов, возвращаясь к вопросам. Я лишь качала головой, глядя на свои переплетенные пальцы. – В день его смерти ты ничего необычного не увидела, когда вошла в квартиру?

– Мы зашли вместе с Иванихиным, – зло бросила я. – Наверняка дядя Володя уже дал свои показания.

– Но он там не живет. Возможно, ты увидела что-то? Например, вещи не на своем месте…

– У меня отец умер… – Возмущение сдавило горло, и я почувствовала, как лицо мое вспыхнуло жаром. – Я ничего не видела, кроме его взгляда, в котором застыл ужас! – выкрикнула я и с силой сжала руками край сумочки, лежащей на коленях, чтобы следователь не заметил, как дрожат мои руки.

Мамедов опустил глаза, затем подписал пропуск и, подвинув его ко мне, сказал: