– Время нашей атаки – перед самым рассветом, – подытожил я, ещё раз обводя взглядом собравшихся. – Когда ночной сон самый глубокий, а усталые дозорные клюют носом и проклинают свою собачью вахту. Видимость в это время ещё достаточно плохая для прицельной стрельбы на дальние дистанции, но для ближнего боя и стрельбы почти в упор – самое то. Главное – это чёткая координация всех наших групп и полная, абсолютная внезапность. Если мы всё сделаем правильно, быстро и слаженно, они даже не успеют понять, кто, откуда и как их бьёт. Будут метаться по своему горящему лагерю и корчиться от боли и ужаса, как черви на раскалённой сковородке, а мы их будем методично и безжалостно давить.

Я снова оглядел собравшихся. На их лицах всё ещё отчётливо читался страх, это было естественно, но к нему теперь примешалось ещё и мрачная, холодная решимость, какой-то нездоровый, лихорадочный азарт и жгучая, всепоглощающая жажда мести. Это было хорошо. Страх делает человека более осторожным и внимательным, а жажда мести придаёт ему сил и отчаянной смелости.

– Вопросы есть? – спросил я, хотя и так было понятно, что вопросов будет немного, если они вообще будут.

План был очень прост и до ужаса жесток. Я помолчал примерно с половину минуты, давая им время переварить услышанное, и затем продолжил.

– Если всем всё понятно, то начинайте готовиться. Выдвигаемся с наступлением темноты. И да поможет вам Творящая…

Хеог Сворг, который до этого момента молча, с открытым ртом, слушал мои инструкции, тяжело и шумно вздохнул, вытирая со своего сального лба крупные капли пота рукавом рубахи.

– Ну, Кир, ты и стратег… – растерянно пробормотал он, сокрушённо качая своей круглой головой. – Звучит всё это так, будто мы им там собираемся устроить казнь. Только вот… очень не хотелось бы, чтобы потом, если что-то вдруг пойдёт не по нашему плану, это всё не вернулось бумерангом к нам сюда, в посёлок…

– Если что-то пойдёт не так, Сворг, – я пристально посмотрел на него, – то это будет уже наименьшей из всех наших возможных проблем. Потому что тогда по-настоящему большие проблемы будут у всех нас. И эти проблемы, скорее всего, будут уже окончательными и бесповоротными. Так что лучше позаботься о том, чтобы у тех, кто вернётся из этой вылазки, было чем как следует промочить горло.

Он снова тяжело вздохнул, но на этот раз спорить не стал. В конце концов, даже он, прекрасно понимал, что выбора у нас сейчас особо и не было. Либо мы их – либо они нас. Третьего варианта Кровавой Пустоши не дано.

315.

Древодень лениво перевалил за половину, заливая выжженную пустыню блёклым, неживым светом. Старатели, всё ещё возбуждённые после моего импровизированного «военного совета», потихоньку расходились по своим домам, кто-то молча, угрюмо переваривая услышанное, кто-то возбуждённо и громко переговариваясь, оживлённо обсуждая детали предстоящего ночного рейда. Я остался стоять у обшарпанной стены кантины, молча наблюдая за ними. Эти люди, привыкшие ежедневно, с риском для жизни, выгрызать у этой негостеприимной, бесплодной земли свой скудный кусок хлеба, теперь, по иронии судьбы, готовились с оружием в руках постоять за свою жизнь, защищая её от тех, кто без всякого права пришёл её отнять. Ирония судьбы, не иначе. Или просто очередной, предсказуемый виток в бесконечной, кровавой спирали насилия, которая, казалось, была основой мироздания в Единстве?

– Неплохо ты их завёл, а, Кровавый Генерал? – раздался рядом знакомый, чуть насмешливый голос.

Я даже не обернулся. Мико стояла, небрежно прислонившись плечом к грубому дверному косяку кантины, и со странной, непонятной мне смесью искреннего восхищения и затаённой ехидцы смотрела на меня. Её ярко-зелёные, кошачьи глаза задорно блестели в тусклом свете дня.

– Прямо как какой-нибудь заправский, фанатичный проповедник перед своей одурманенной паствой. Ещё немного, и они бы, наверное, за тобой босиком по раскалённым углям побежали, распевая боевые гимны.

– Мне не нужна слепая паства, Мико, – ровным, лишённым эмоций голосом ответил я, не поворачивая головы и продолжая смотреть на удаляющихся старателей. – Мне нужны бойцы. Солдаты. А если для того, чтобы превратить этих запуганных обывателей в солдат, приходится говорить громкие, пафосные слова, я их скажу. Цель оправдывает средства, не так ли? Особенно, когда на кону стоят их собственные шкуры.

– Цель оправдывает средства… – она задумчиво, повторила за мной, словно пробуя фразу на вкус, как новое блюдо. – Звучит как жизненный девиз циничного, прожжённого ушлёпка. Или, наоборот, человека, отчаявшегося до самой последней, крайней степени. Ты к какой из этих категорий себя относишь, Кир? Если не секрет, конечно.

Девушка усмехнулась, я позволил себе кривую, невесёлую усмешку. Эта дерзкая девчонка, как всегда, умела задавать неудобные вопросы.

– Я отношу себя к категории тех, кто очень хочет, чтобы жители Посёлка Старателей просто выжили, Мико. А в этой конкретной, прямо скажем, паршивой ситуации, выживет только тот, кто готов без колебаний перегрызть глотку своему врагу зубами. Можешь называть это цинизмом, можешь – отчаянием, или просто элементарным здравым смыслом. Мне, по большому счёту, всё равно. В чьей-либо моральной оценке я, уж поверь, не нуждаюсь. Давай лучше займёмся этим увлекательным самокопанием после того, как мы успешно расколошматим армию культистов. Если, конечно, доживём.

– А если не доживём, то и голову можно не забивать! – хмыкнула она, шагнув ещё ближе, почти вплотную. – Удобно.

Я отчётливо почувствовал едва уловимый, но дразнящий запах её волос – чего-то неуловимо-женского, свежего. Этот запах всегда немного сбивал меня с толку, выбивал из привычной колеи циничного прагматизма, пробуждая какие-то давно забытые, почти стёршиеся из памяти ощущения.

– А если я скажу, что действительно верю в тебя, Кир? – её голос вдруг стал тише, почти интимным, словно она доверяла мне какую-то очень важную, сокровенную тайну. – Не в этого напускного, страшного Кровавого Генерала, которым тебя тут все кличут, а в того настоящего, кто всё ещё прячется где-то глубоко внутри, за этой толстой маской жестокого и непреклонного воина? В того, кто… кто, может быть, ещё не до конца, не окончательно превратился в бесчувственный камень?

Я медленно повернул голову и посмотрел на неё. В её широко распахнутых зелёных глазах сейчас не было ни привычной ехидцы, ни задорного вызова. Только отчаянная, почти детская, безоглядная вера. И это, чёрт возьми, пугало меня гораздо больше, чем любой самый язвительный упрёк в аморальности нашего задуманного предприятия или вражеский клинок, приставленный к горлу. Потому что слепая вера – это всегда неподъёмная ответственность. А меня, если честно, никто особо и не спрашивал, хочу ли я взваливать на себя эту ответственность. Может быть, именно поэтому у меня не было и тени уверенности в том, что я готов или хотя бы способен её нести. Единство уже не раз доказало, что благими намерениями и чужой верой вымощена дорога прямиком в ад.

– Не стоит, Мико, – ответил я так же тихо, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно убедительнее. – Правда, не надо. Не строй напрасных иллюзий на мой счёт. Камня во мне гораздо больше, чем ты думаешь. И если ты попытаешься его расколоть, то, как я уже говорил, можешь очень больно пораниться. А я не люблю, когда люди из-за меня страдают.

«Особенно те, кто… кто мне небезразличен». Последнее я, конечно, не сказал, только подумал.

Она упрямо, по-мальчишески, вздёрнула свой острый подбородок.

– Откуда ты знаешь, что мне нужно? Может, я не боюсь пораниться, Кир. Может, именно этого мне сейчас и не хватает – хорошей такой, по-настоящему болезненной встряски. Чтобы снова, наконец, почувствовать себя живой. По-настоящему живой, а не существующей.

Я отвёл взгляд, посмотрев на небо, которое постепенно затягивали тучи. С ней было опасно. Чертовски опасно. Опасно, потому что она, каким-то непонятным мне образом, видела во мне то, чего я сам в себе давно уже не замечал. Или, может, старался не замечать. Если это «что-то» вообще когда-либо было во мне.

– Там будет очень опасно, – я решил сменить тему, пока она не зашла слишком далеко, в те дебри, откуда мне бы уже не выбраться сухим. – У меня ведь не получится тебя отговорить не лезть на этот раз в самое пекло?

Девушка упрямо, почти вызывающе, покачала головой. В её глазах снова вспыхнул знакомый мне упрямый огонёк.

– Тогда готовься к бою, Мико, – сказал я, стараясь придать своему голосу максимальную жёсткость и холодность. – Там тебе понадобятся не слепая вера и не какие-то там эфемерные «встряски», а очень холодная голова, твёрдая рука и молниеносная реакция. Иначе живой ты оттуда можешь не вернуться. Не хочу собирать тебя по частям.

Она фыркнула, явно недовольная моим тоном, но больше спорить не стала. Постояла ещё немного, молча глядя на меня своими пронзительными, колдовскими зелёными глазами, потом резко развернулась и быстрыми, решительными шагами ушла, почти мгновенно растворившись в сгущающемся, из-за наползающих грозовых туч, сумраке. А я остался один, наедине со своими невесёлыми мыслями и неотвратимо приближающейся ночью, которая, был в этом абсолютно уверен, обещала быть очень долгой, очень трудной и очень, очень кровавой.

* * * * *

И ночь опустилась на раскалённую за день пустыню неожиданно быстро, почти мгновенно, словно огромная, хищная тень гигантской птицы, накрывающая беззащитную добычу. Впрочем, так здесь случалось всегда. К этому времени небо плотно затянуло тяжёлыми, грозовыми тучами, и теперь оно давило с гнетущей тяжестью. Даже порывистый, сухой ветер, который был обычным явлением в этих пустынных местах, куда-то исчез, успокоился, словно затаившись перед чем-то страшным. В воздухе повисла тяжёлая, почти осязаемая духота, как предчувствие близкой, неминуемой смерти. Мы двигались длинными, растянувшимися колоннами, стараясь не производить лишнего шума, наши короткие тени причудливо кривлялись и искажались в неровном, мертвенном свете Ока Вечности. Оно лишь изредка, на короткие мгновения, показывалось в редких разрывах тяжёлых, свинцовых туч. Впереди, почти бесшумно скользили опытные следопыты, включённые в диверсионную группу «Шум». За ними, тяжело дыша тянулась основная масса ополченцев группы «Молот», непосредственное руководство которой я, естественно, взял на себя. Рядом с Породистым, тяжело ступая по каменистой почве, топтал Чор и решительно настроенная Мико. С флангов нас надёжно прикрывали меткие стрелки из группы «Клещи». Банда Драка, усиленная паромобилем Ами, которым на этот раз управлял Минтен, а сама Ам’Нир’Юн, с непроницаемым лицом, села за спаренные пулемёты, уже давно ушла вперёд, чтобы скрытно устроить засаду на заранее выбранной позиции у брода через Широкий Ручей.

316.

Чем ближе мы подходили к месту предстоящего сражения, тем сильнее и ощутимее нарастало внутреннее напряжение, словно туго, до предела, натянутая струна, готовая вот-вот сорваться. Я физически чувствовал, как учащённо бьётся сердце, как липкий, холодный пот неприятно стекает по спине под кирасой. Это было давно знакомое, почти привычное мне чувство – гремучая смесь первобытного страха, дикого, почти животного азарта и холодной, расчётливой, как выверенный удар клинком, ярости. Чувство, которое всегда, без исключения, охватывало меня перед каждым боем.

Наконец, после нескольких часов изнурительного, молчаливого марша, мы достигли намеченной точки сбора. Впереди, в глубоком, тёмном распадке, тускло мерцали многочисленные костры вражеского лагеря. И этих зловещих огней в предрассветной темноте оказалось пугающе много. Гораздо больше, чем я ожидал. Оттуда, из лагеря, доносились какие-то неясные, приглушённые звуки. Похоже, песчаники, уверенные в своей безопасности, мирно спали, даже не подозревая о нашем скором и не то чтобы дружелюбном приближении.