– Бессмыслица какая-то, – вырывается у меня. В горле всё ещё хрипит, а горький, пугающий запах дыма по-прежнему стоит в носу. – Ты в самом деле ничего не видел и не чувствовал запаха?

Дэн склоняет голову набок:

– Ничего. Извини.

Я сползаю по стене и оседаю на пол бесформенной кучей. Мне казалось, будто оказаться в большем недоумении, чем вчера ночью, невозможно, но я ошибалась. Сначала не возвращается Эверетт. Потом вдруг начинается гроза, а по всему кладбищу раздаётся вой. Теперь в моём доме происходит пожар, которого на самом деле нет. Каждое происшествие я представляю в виде отдельной заметки в записной книжке для расследований. Я воображаю, как вожу пальцем от одной к другой, смазывая свежие чернила в попытке найти во всём этом какой-то смысл. Только у меня не выходит.

6

– Скорее всего, это был сон, – решает Дэн, вручая мне стакан воды. – В смысле, я-то ничего не видел и не чувствовал. Если не считать заплесневелого контейнера с овощным соусом, который я только что нашёл на дальней полке.

Я морщу нос, глянув на холодильник:

– Гадость. И ничего мне не приснилось.

– Ну а как ещё ты это объяснишь? – фыркает Дэн.

Я откидываюсь на спинку стула, пожав плечами:

– Не знаю, но я не спала.

– Может, тогда стресс. Я слышал, от него какой только бред не творят. – Дэн сощуривает глаза: – Например, едва не доводят братьев до сердечного приступа, крича про пожары, которых нет.

Я смеюсь, хотя весёлого тут мало. Возможно, Дэн прав и дело в стрессе, но всё ощущалось так ярко. Так реально.

Скрип замка в задней двери возвращает меня к реальности, и мама с папой заходят в комнату. У них усталые лица, стали заметны морщины. Мама стянула волосы в съехавший набок пучок, и на ней та же одежда, что прошлой ночью, когда мы с Дэном вернулись с кладбища. Папа сдвинул очки для чтения на лоб, и пряди тёмных с проседью волос топорщатся вокруг стёкол, делая его похожим на безумного учёного.

Дэн вскакивает на ноги:

– Его нашли?

Мама открывает рот, собираясь ответить, но лишь издаёт долгий, болезненный выдох. Когда она наконец встречает наши взгляды, её губы плотно сжаты, будто она старается не заплакать.

– Боюсь, что нет, милый. Мне жаль. Полиция ищет изо всех сил, и сегодня отряд добровольцев начнёт обходить кладбище и окрестности.

Дэн снова оседает в кресле. Он выглядит потерянным.

– Но есть хоть какие-то зацепки? – спрашиваю я.

Папа выдвигает стул из-за стола и садится.

– Не особо. Во всяком случае, нам ничего подобного не рассказывали. Полицейским много о чём нельзя говорить, понимаешь?

Он проводит рукой по волосам, недовольно ворча, когда задевает очки и они падают на пол. Мама поднимает их, осматривает со всех сторон и кладёт на стол, не проронив ни слова. От этой пустоты я чувствую себя просто ужасно. Мы сидим на кухне и занимаемся обычными делами – пьём воду или поднимаем очки с пола, – а мальчика так и не могут найти. Я хочу сделать больше, чем это. Мне это просто необходимо.

– Я знаю, это сложно, но постарайтесь не слишком зацикливаться на пропаже Эверетта, – начинает папа, поднимаясь, чтобы налить себе кофе. Жидкость выглядит темнее обычного, когда течёт струйкой в кружку, и я мимолётно задумываюсь, сколько кофе простоял в кофейнике. – К поискам подключился весь город, поэтому я не сомневаюсь: мы найдём Эверетта.

Иногда мне кажется, будто взрослые говорят подобные вещи, лишь бы почувствовать себя лучше, а не потому, что это правда.

Дэн выглядит жалко. Мама всё ещё помешивает кофе, рассеянно глядя в окно. Я ёрзаю на стуле, размышляя, как лучше задать вопрос, который занимает все мои мысли. Дэн сказал, мне нужно сидеть тихо и не вмешиваться. Но когда я вообще его слушала?

– Пожалуйста, можно мне пойти с поисковым отрядом? – выпаливаю я. – У меня зоркий глаз. Может, я увижу то, что остальные не заметят.

Мама сразу переключает на меня внимание и с громким стуком ставит кружку на стол, заставляя меня вздрогнуть.

– Нет. Пропал мальчик, Хэйзел. Пропал. И ты думаешь, я отпущу тебя бродить по улицам?

– Но, мам, со мной же будут взрослые! И ты с папой. Со мной ничего не случится.

– Эверетт, наверно, тоже думал, что с ним ничего не случится! – строго отвечает мама и прижимает ладонь к виску. – Мне жаль, но больше не проси, пожалуйста.

Папа встаёт со стула и обнимает её. Я сижу, уставившись на потёртый деревянный пол кухни, и чувствую себя опустошённой.

– Мы понимаем, что это сложно. Правда понимаем, – подхватывает папа. – Но наше решение окончательное. Вообще-то, вас стоило бы посадить под домашний арест после таких выходок. Тайно выбрались из дома, наврали нам. Но, честно говоря, мы с мамой очень устали и переживаем. Мы рады, что с вами всё в порядке, и простим на этот раз при одном условии: в ближайшем будущем мы всегда должны знать, где вы находитесь, если выходите из дома. И ни малейшего вмешательства в дело Эверетта. Мы не хотим быть с вами слишком строгими, особенно после всего, что вы пережили, но ваша безопасность важнее всего.

Заметив, как помрачнело мамино лицо, папа смягчается:

– Это временно, пока Эверетт не вернётся домой в целости и сохранности. Хорошо?

Я киваю, и Дэн тоже. А мой мозг тем временем работает на пределе. Папа сказал, поисковый отряд будет прочёсывать кладбище и ближайшие районы – они явно ищут любые следы, какие подсказали бы им, что же произошло с Эвереттом. Будь у меня возможность незаметно обыскать те же места, я могла бы найти улики до того, как их испортят.

Я мысленно пробегаюсь по некоторым старым делам. Все они были разными, но кое-что остаётся неизменным: с уликами многое может случиться. Их могут скрыть, замять, а то и просто упустить. Однажды я расследовала разбитую витрину в Фарлейс, новой лавке мороженого, и успела туда раньше полиции. В куче осколков стекла я нашла фиолетовую жвачку. Так соседка взяла и смела её вместе со всем остальным мусором, считая, будто сделала полезное дело. А полицейские в это время заполнили отчёт и свалили всё на «дети есть дети».

Но мне-то лучше знать. Это была не просто фиолетовая жвачка, а виноградная. Виноградная «Жвачка Большой Лиги», также известная как любимое лакомство Арта МакОули, который владеет единственным другим магазином мороженого и сладостей в городе. Арт всегда её жевал и забил ею целые полки в своём магазине.

Меня тогда никто не слушал, а стоило бы. Потому что в конце концов в одном из магазинов на той улице нашли запись с камеры наблюдения, где видно, как старый добрый Арт разбивает витрину металлической ложкой для мороженого! Видимо, ему просто не понравилась конкуренция.

Если на кладбище остались какие-либо улики, я должна найти их, пока не поздно.

– Во сколько, говоришь, вы идёте в обход? – уточняю я, надеясь, что родители ничего не заподозрят в моём вопросе.

– Отряд встречается в час. Мы просто ненадолго отлучились, чтобы взять с собой еду и привести себя в порядок, – отвечает мама. Я отмечаю, как она снова начинает размешивать свой кофе. Может, у неё с этим так же, как у меня с кусанием ногтей: не могу остановиться, когда нервничаю.

– Ладно, – откликаюсь я и притворяюсь, будто меня очень интересует коробка хлопьев на столе. Я оставила телефон наверху, но сейчас, наверно, около десяти тридцати. Это даёт мне примерно два с половиной часа, чтобы выскользнуть из дома, прочесать округу и незаметно вернуться обратно. Даже меньше, если я хочу перестраховаться и уйти оттуда задолго до появления поискового отряда.

«Выполнимо», – думаю я.

И замечаю, как Дэн на меня смотрит. Он едва заметно качает головой, чтобы только я могла увидеть и понять его мысль: «Даже не думай об этом».

Поздно.

В ту же секунду, как родители поднимаются наверх – в душ и переодеться, – я вскакиваю на ноги. Больше никакой пустоты. Никакого размешивания кофе в ожидании, пока кто-нибудь другой найдёт Эверетта.

Дэн хватает меня за руку, когда я пересекаю гостиную.

– Не надо, – выдыхает он. – Просто останься здесь.

– Ты хочешь, чтобы Эверетт вернулся, так? – уточняю я, не повышая голоса. Я уверена, родители закрыли дверь в комнату, и вообще они на другом этаже, но мало ли. Иногда я готова поклясться, будто у них сверхъестественный слух и глаза на затылке.

Дэн бросает взгляд в окно, а потом снова на меня. Он колеблется, я вижу это по его глазам.

– Да. Но я не хочу, – запнувшись, он продолжает, понизив голос. – Я не хочу остаться один.

– Тогда не оставайся, – отвечаю я, положив ладонь ему на плечо. – Пойдём со мной.

Мне нечасто бывает жаль старшего брата. И ещё реже я зову его с собой куда бы то ни было. Но сейчас ему это нужно. Дома Дэн будет сходить с ума без возможности хоть как-то помочь, станет волноваться и сгорать от нетерпения.

– Я позабочусь о сообщении маме с папой, а ты иди к Гарри домой, – говорю я, показывая кавычки, когда называю имя: так Дэн должен понять, что это просто прикрытие для нашей настоящей цели. – Я пойду к Мэгги. Всё просто. Можешь написать Гарри, чтобы соврал, если кто-то позвонит?

Дэн медленно кивает, будто не совсем осознаёт происходящее. Лицо у него бледное, а тени под глазами кажутся темнее, чем обычно.

– Отлично. Сейчас я схожу за своей записной книжкой, а ты собери всё, что тебе нужно. Давай постараемся уйти до того, как родители спустятся и начнут нас отчитывать.

Я бегу наверх, перескакивая через ступеньки с бешено колотящимся сердцем. Вот оно. Я чувствую, что прорыв в деле обязательно случится. Успеть на место преступления до того, как десятки, а то и сотни людей всё затопчут, очень важно. И вытащить брата из дома, чтобы он перестал хандрить и помог мне с расследованием.

Грозы, завывания, несуществующие пожары – что бы ещё ни преподнесла нам судьба, мы с этим справимся. Вместе.

7

К кладбищу мы идём молча: Дэн погрузился в свои мысли, я – в свои. Из дома мы сбежали стремительно, но что-то в этом коротком отрезке времени есть особенное. Словно мы оба знаем, насколько важны следующие два часа, и боимся всё испортить.

В кармане вибрирует телефон. Это Мэгги.

«Без проблем, я тебя прикрою. Что ты задумала?»

Я отвожу взгляд от экрана, раздираемая противоречиями. С одной стороны, мы с Мэгги не держим друг от друга секретов. Но сейчас дело в другом: если я расскажу подруге, куда направляюсь, у неё могут быть проблемы. Не то чтобы я собираюсь попадаться взрослым, но всё-таки – чем меньше она знает, тем лучше.

Жужжание раздаётся снова: «Хэйзел Грейс! Тебе лучше ответить».

Переведя телефон в беззвучный режим, я запихиваю его обратно в карман. Позвоню ей, когда закончим, – так безопаснее.

– Что мы вообще ищем? – спрашивает Дэн, наконец нарушая повисшую между нами тишину. – Полиция уже везде проверила. Не знаю, какие улики мы можем найти, если у них не вышло.

М-да, настрой оставляет желать лучшего. Впрочем, я понимаю, о чём говорит брат, ведь именно поэтому никто не воспринимает меня всерьёз как детектива. Я ребёнок, двенадцатилетняя девчонка, – куда мне тягаться с целой командой полицейских. Так ведь?

А вот и нет.

Ещё когда расследовала пропажу велосипеда Томми Вэйла, я заметила: у меня в самом деле есть кое-что, чего нет у полиции. По словам папы, мне не занимать упорства. Я никогда не сдаюсь. Даже если все остальные объявляют дело закрытым, уже не надеясь выяснить истину, я продолжаю работать. Не обыщи я каждый уголок во всём городе, в жизни не нашла бы этот дурацкий велосипед. А Томми бы так и не узнал, что друзья хотели над ним подшутить, но розыгрыш пошёл наперекосяк, когда его мама заявила о пропаже в полицию. Я распутала дело, которое оказалось не по зубам «экспертам». И для Эверетта я сделаю то же самое.

Дойдя до кладбища, мы замедляем шаг. Моё сердце снова бьётся чаще, несётся галопом, будто лошадь на скачках. Вернуться сюда, в место, где всё произошло, оказалось страшнее, чем я ожидала.