Уверенный тон Рен успокаивающе подействовал на мать: напряжение, проявлявшееся в жесткой линии ее плеч, на время ушло, и она отвернулась к столу, чтобы помешать чай. Рен должна была идти. Ей требовался по меньшей мере час, чтобы просмотреть свои записи о доме Шиверинов и их обширных деловых интересах, – но как же ей не хотелось оставлять мать одну этим холодным утром! Она вспомнила, что скоро вернется сюда вместе с Тиммонс на вакацию, и ей стало немного легче.

– Почему ты спала в моей комнате?

Мать подняла взгляд.

– Не знаю. – Мгновение они молча смотрели друг на друга, затем мать нехотя сказала: – Наверное, там меньше ощущается его отсутствие.

В первые несколько лет после его смерти Рен подошла бы к матери и крепко ее обняла. Она прошептала бы те самые слова, какие шептала ей мать в детстве, когда ей снились кошмары: «Темнота не длится вечно». Но они уже десять лет существовали в тени смерти Роланда Монро, а темнота никак не рассеивалась – и Рен понимала, что она никуда не уйдет, если они сами не выйдут на солнце.

Но когда мать отвернулась к своему чаю, Рен все же не выдержала и обняла ее сзади. Рука матери легла ей на запястье и на железный браслет, который она когда-то носила.

– Я Монро, – прошептала Рен слова отца, – а Монро не сдаются.

Мать сжала ее кисть. И Рен ушла, оставив ее допивать чай.

Снаружи город разминал затекшие за ночь члены, готовясь к новому, полному забот дню. Незадолго до того, как она добралась до казенной станции воскового пути, показалось солнце и пригрело ей шею. Прежде чем заправить сорочку в брюки и спрятать в сумку браслет, Рен замедлила шаг и насладилась нежданным теплом. Она сменила простой коричневый вязаный кардиган на более модный клетчатый жакет, затем достала из сумки темно-зеленый галстук и мгновенно – сказывались годы практики – его повязала. Если бы она в таком виде заявилась в Нижний город, все решили бы, что она зазналась, но в Бальмерикской академии необходимо выглядеть именно так, если не хочешь, чтобы тебя сочли белой вороной.

Посмотрев на себя в витрине магазина, Рен развернулась и бросила еще один, последний взгляд наверх, в Небеса. На фоне пустого неба резко выделялись группы величественных зданий и высокие тонкие башни. Отсюда, снизу, яснее всего была видна суть Небес. Иногда, когда она бродила по кампусу, болтала с другими студентами и студентками или сидела на лекции, она начинала ощущать, что Бальмерикская академия и вправду стала ее домом. Да, академия имела это свойство: медленно, но верно накрывать тебя пуховым одеялом мнимого комфорта. Снизу было легче увидеть, кем она является на самом деле, несмотря на четыре года, потраченных на обзаведение полезными связями в студенческой среде и карабканье по тамошней социальной лестнице.

Не имело никакого значения, насколько успешно она училась либо расширяла круг общения, – ни одна мантра, ни одно мысленное упражнение не могли заглушить паники, поднимавшейся в ней всякий раз, когда она осознавала свое истинное положение на Небесах.

Она была мышью.

Бальмерик – ястребом.

3

Чтобы добраться до Небес, соученики Рен со средствами могли нанять фиакр. Настоящие богачи обустраивали в своих многоэтажных особняках личные путевые станции. Несколько семей даже держали виверн. Казенными станциями пользовался почти исключительно простой люд, и сейчас в очереди вместе с Рен стояли посыльные из различных лавок, уборщики, ремонтники и мастеровые – все, кто поднимался в Небеса по рабочей надобности.

Внутри станция воскового пути была поделена на четыре зала. В них обустроили каменные альковы – неширокие, достаточные для того, чтобы там мог удобно поместиться один человек. В каждом алькове на уровне глаз висела картина, изображавшая большой фонтан на главной площади Небес. Этот фонтан, в свою очередь, располагался в двух шагах от парадных ворот Бальмерикской академии.

Для визуального подкрепления. Если тебе не удастся увидеть место мысленным взором, ты не сможешь туда переместиться.

Рен давно знала, что для максимальной безопасности пространственного прыжка нужно иметь при себе физическую частичку того места, куда ты стремишься попасть. На первом курсе она, не вполне доверяя своим силам, собирала травинки с зеленого газона, разбитого перед центральным зданием академии. Лучше перестраховаться, чем сгинуть неведомо где во время перехода и тем самым стать печальным напоминанием о том, что сеть станций воскового пути – это транспортная система повышенной опасности. Но прошло немного времени, и она, приобретя практический опыт в телепортации, перестала бояться ее возможных негативных последствий. Рен уже больше ста раз пользовалась этой станцией.

Под каждой картиной располагался ряд восковых свечей. Все они были уже зажжены – некоторые давно, некоторые совсем недавно. Расстояние, на которое мог переместиться человек, определялось толщиной свечи. Для дальних прыжков свеча должна была гореть два-три часа. Для перемещения на Небеса нужно было всего несколько минут пляски пламени и сосредоточенной медитации.

Служительница станции, в чьи обязанности входила замена сгоревших свечей, в другом конце зала оказывала помощь благообразному старику – а ее объемистый холщовый мешок с запасными свечами лежал на полу у ног Рен. Она оглянулась по сторонам – больше в зале никого не было, – присела словно бы завязать шнурок и спрятала одну из свечей в своей собственной ученической сумке. Некоторые вещи ее стипендией не покрывались, так что приходилось прибегать к ухищрениям.

Рен вступила в альков. На длинном возвышении со свечами лежала обгоревшая спичка. Она поднесла ее к почти догоревшей свече, воспроизводя движение служительницы, которая зажгла ее какое-то время назад. Предпочтительнее было бы зажечь свечу самой, но Рен – как и большинство жителей Катора – знала, что и повтора действия вполне достаточно для активации магической связи.

Затем она посмотрела на картину. Для перехода требовалась визуализация. Она обвела внимательным взглядом сверкающие на солнце водяные струи, идеальный круг каменной кладки фонтана, растущие справа и слева от него зеленые деревья.

Рен больше всего нравилась финальная часть этого магического ритуала. Закрепив в мозгу изображение фонтана, она потянулась к выбранной свече. Некоторые предпочитали, чтобы свеча догорела сама – это был самый надежный способ активации заклятия. Другие, подготовившись к магическому переходу, просто задували свечу. Но Рен гасила ее так же, как это делал ее отец.

Указательным и большим пальцем она прищемила фитиль. Ее пронзила мгновенная боль от ожога, и пламя исчезло. Свеча пустила тонкий вьющийся дымок, но он не успел добраться до ноздрей Рен – ее забрало дотянувшееся до этого мира ничто. Она так и не смогла привыкнуть к внезапному ощущению отсутствия. Во время пространственного прыжка она всегда чувствовала себя такой маленькой – она как будто стояла перед зевом огромной бездонной пещеры.

Ее разум летел сквозь тьму смутно угадывавшегося гигантского лабиринта. За столетия, прошедшие после открытия людьми воскового пути, в туннелях этого лабиринта исчезло множество магов. Кто-то попытался отправиться на слишком большую дистанцию. Кто-то отвлекся и потерял концентрацию в момент активации заклинания. Рен знала, что разум в это мгновение должен быть абсолютно пуст. Пусть магия сама выбирает дорогу.

В конце концов, кому знать этот путь, как не ей.

Она очутилась на площади перед фонтаном. От площади отходила широкая улица, застроенная узкими высокими особняками. Небеса сохраняли некоторое сходство с оставшимся внизу городом. Здания здесь так же стремились вверх в попытке сократить занимаемое место, и располагались они на одинаковом расстоянии друг от друга. Главное отличие заключалось в том, что здесь каждый дом принадлежал только одной семье. Рен до сих пор прекрасно помнила, как впервые попала в такой особняк, – однокурсница пригласила сделать вместе домашнюю практическую работу. Для Рен это стало вторым потрясением – что у них нет никаких соседей, да и сами они живут тут только время от времени.

Первым же потрясением стала сама Бальмерикская академия.

Направо от нее низкое облако пронзал ряд угольно-черных башен. Их косо срезанные, ничем не украшенные верхушки резко выделялись на фоне ярко-голубого неба. На идеально подстриженной траве стояли высокие строгие здания академических факультетов. Заморские дубы отбрасывали тени на многочисленные, пересекающиеся под разными углами дорожки, мощенные ровными каменными плитами. К академии, торопясь к первой лекции, группами и по одному стекались студенты. Рен уже четыре года ходила сюда почти ежедневно, но все же словно бы каждый раз вступала на враждебную территорию.

Она помедлила, осваиваясь с той версией себя, какую желала видеть Бальмерикская академия. Ментально подготовившись таким образом, она прошла через распахнутые, словно пасть, ворота и направилась на собеседование.

Ее куратором был профессор Агора. Он вел этику магии и занимал небольшой круглый лекционный зал в одном из малых корпусов. Именно его предмет теоретически должен был предотвратить превращение представителей подрастающей элиты Катора в тиранов. Рен он нравился, хотя она и считала, что профессор ведет борьбу, проигранную много поколений назад.

Когда она вошла в зал, Агора, окутанный паром, разливал чай у дальней стены. Он любил создавать у себя на лекциях атмосферу кофейни. Они обыкновенные граждане, жители города и собрались обсудить за чаем важные вопросы. Агора был высоким, худощавым и смуглым. На его макушке уже наметилась лысина. Его борода была всегда аккуратно подстрижена, и он никогда не упускал возможности щегольнуть в новом жилете – сегодняшний был сшит из ткани с сине-зеленым узором в виде драконьей чешуи. Падающий из окна солнечный луч, попадая на жилет, распадался на спектр и заставлял чешую играть разными цветами.

– Рен. Ты уже здесь. Хорошо. Как себя чувствуешь?

Она села на свое место.

– Я готова. Кое-что надо бы повторить, но в целом я готова.

– Очень хорошо. На встречу придет Лукас Шиверин. Я послал им твое резюме и мое рекомендательное письмо – все как обычно. Они выразили интерес к твоей работе над новой версией связующего заклинания.

Рен мысленно пролистала свои записи. Лукас был самым молодым из правящего поколения семьи Шиверин. Вероятно, он может лишь в незначительной степени влиять на принятие каких-либо важных решений, но в данном случае это не имеет значения. Если ее примет на службу любой представитель одной из знатнейших семей Катора, для нее это будет означать великолепное начало карьеры.

Каждый из пяти домов играл в основании и укреплении Катора особую роль. Некоторые из них даже взяли новые фамилии, отражающие вклад семьи в развитие города. Бруды изготавливали оружие, проявляли талант в военном искусстве и внесли главнейшую лепту в защиту города от внешних врагов. Прокторы заведовали планировкой и постройкой города. Винтерсы были первыми врачами и священниками. Грэйлантины занимались сельским хозяйством и достигли в этом деле таких успехов, что в итоге их предприятия кормили все городское население.

Шиверины же были знамениты своей искушенностью в магическом искусстве. Многие ученые считали, что именно их семейство обеспечило превращение ничем не выдающегося портового города в ведущую экономическую силу на целом континенте. Семья Шиверин изобрела половину заклинаний современной магической системы, но Рен было известно, что большую часть самых продвинутых формул они держат в секрете. Такой подход давал Катору неоспоримое преимущество в международных делах – и Шиверины предпринимали значительные усилия для удержания этого превосходства. На службе у Шиверинов Рен не только сформирует твердое основание для достижения своих дальнейших целей – ей может искренне понравиться работать в одной из их исследовательских групп.

Однако ее оптимизм несколько угас, когда она услышала последнюю фразу Агоры.