Наконец завершив сборы, подростки толпились у выхода. Многие из них возмущались, что приходится в такую погоду выбираться на экскурсию в городской музей, но с планами не поспоришь, и, натянув резиновые сапоги, все дожидались сопровождающей воспитательницы.

Автобус подъехал к детскому дому и затормозил у обочины. Колёса разрезали большую лужу, полную мусора и опавших листьев, и вода в ней тут же расплескалась фонтаном. Хорошо, рядом никого не было. Сам автобус белый в синюю полоску, но сильно заляпанный грязью до самых окон. Водитель сидел за рулём не двигаясь. Он в упор смотрел перед собой стеклянными глазами и, похоже, спал. Неудивительно: серость вокруг и усыпляющие звуки дождя действовали как снотворное.

Такая погода для сентября в Лирме не редкость. Дожди друг за дружкой заливали улицы, и особенно доставалось Берёзовой, поскольку та была крайней и находилась ниже остальных. Солнце время от времени пыталось пробиваться сквозь тяжёлую завесу туч. Иногда ему это даже удавалось, равно как вчера, но ненадолго, а потом город снова обдавало промозглым дождём.

Спустя несколько минут возле выхода показалась Алла Владимировна. Она была высокой худой женщиной средних лет, с затянутым пучком из каштановых волос. На тонком, вытянутом носу воспитательница всегда носила очки. Они совершенно ей не шли: стёкла были слишком толстыми и круглыми, а оправа – грубой, что выглядело до невозможности нелепо на узком лице женщины и делало её похожей на стрекозу.

Алла Владимировна вышла на порог, раскрыла серый зонт и велела следовать за ней к автобусу. Когда же дети расселись по местам, она не спеша окинула каждого взглядом и, убедившись, что все на месте, скомандовала водителю высоким, несколько визгливым голосом. Мужчина дёрнулся, как будто очнулся, и, послушно повернув ключ, завёл транспорт.

Путь занимал минут двадцать, но в такую погоду – все сорок, если не больше. Рат с удовольствием бы вздремнул, но дорога была слишком неровной, и автобус периодически довольно сильно встряхивало, отчего сон не складывался. Однако здоровенному подростку, который был старше Ратмира всего лишь на год, но при этом чуть ли не в полтора раза больше его, всё же удавалось коротать время в поездке, оглушая храпом всех остальных. Громов взглянул на него и покачал головой: бывают же люди, которым всё нипочём.

Музей располагался в одноэтажном кирпичном здании, находившемся в историческом центре города, но был абсолютно не примечательным, и если бы не табличка с названием, то и не подумаешь, что это место – обитель городской памяти. К тому же полуразбитые ступени у входа, вяз, закрывающий собой окна, и заросшая травой неухоженная территория в сочетании с нынешней непогодой придавали зданию жалкий вид. Музей существовал около двадцати лет, что немного для подобного учреждения, но достаточно, чтобы позаботиться о его внешнем виде, и Рат никак не мог взять в толк, почему никто этим до сих пор не занялся.

Как только мальчик ступил через порог, то тут же поморщился от тихого свиста и едкого химического запаха, скорее всего из-за смеси специальных средств для мытья стеклянных поверхностей и дерева. Видимо, уборка в музее была окончена совсем недавно. Остальные тоже скривили мины, а кто-то даже позволил себе протянуть недовольное: «Фу-у, ну и запах», но о раздражающем звуке никто не упомянул, будто его слышал только Рат.

Навстречу группе вышел музейный работник – мужчина под пятьдесят, статный, черноволосый, с высоким лбом и ястребиным носом, одетый в синий бархатный пиджак и классические брюки. Он любезно улыбнулся, прищурив глаза и обнажив неестественно белые, точно морской жемчуг, зубы. Мужчина представился Константином Романовичем Кочевым, сегодняшним экскурсоводом. Воспитательница растерянно поздоровалась.

– Скажите, а где же Борис Ефимович? Ведь он всегда проводит экскурсии для нас. Надеюсь, с ним всё в порядке?

– О да, не волнуйтесь, – неестественным голосом ответил Константин Романович. – Он слегка приболел, и только.

– Что ж, тогда передавайте ему мои пожелания скорейшего выздоровления, – произнесла Алла Владимировна, вежливо улыбнувшись.

– Всенепременно.

От нового экскурсовода исходила сильная внутренняя энергия, которую невозможно было не почувствовать. Она буквально звенела вокруг него наравне с раздражающим глухим свистом, который по-прежнему замечал только Рат.

Группа замялась на месте. Ратмир оглянулся на воспитательницу – та несколько секунд изучала недоверчивым взглядом мужчину и о чём-то думала, но, очнувшись, прокашлялась и велела следовать за Константином Романовичем.

Экскурсовод провёл их в первый зал, который был оформлен в виде русской избы конца восемнадцатого века, и принялся рассказывать о традиции русского чаепития так, будто лично присутствовал на нём ещё в те далёкие времена. Он действительно оказался замечательным оратором. К какому бы экспонату ни подходила группа, Константин Романович рассказывал его историю с такой эмоциональностью и живым блеском в чёрных глазах, что у ребят не оставалось выбора, как погрузиться в экспозицию с головой.

Час пролетел незаметно. Благодаря юмору Константина Романовича большинство ребят внимательно слушали даже о таком скучном, по мнению подростков, как история основания Лирма и выдающиеся лирмчане. Зал, где висели картины местного художника, некоторые ребята быстро покинули, но Громов задержался. Он остановился возле одной из картин. На холсте маслом изображался рассвет над лугом, поросшим летними цветами. Рат видел уже подобные картины, но все они были слишком броские, а тут всё иначе. Нежный золотой свет наполовину выглянувшего солнца передавал почти ощутимый физически аромат утренних полевых цветов, тепло и, пожалуй, волшебство. Да, именно, волшебство! Доброе и светлое. Мальчик подошёл совсем близко и прочитал про себя латинское название: «Аврора». Он увидел здесь и другие прекрасные картины, но только «Аврора» запечатлелась в голове Рата, словно фотография в вечном альбоме его памяти.

Навязчивый свист не покидал мальчика и стал ещё громче. В какой-то момент Громов решил заговорить об этом звуке с Денисом, но быстро сообразил, что тот явно не понимает, о чём речь, а значит, свист и впрямь слышал только Ратмир, как если бы то был звон в ушах. Вместе с тем утренняя головная боль снова дала о себе знать. Теперь даже эмоциональная речь музейного работника не могла отвлечь его. К счастью, экскурсия подходила к концу.

Заключительным залом на сегодня стала выставка оружия, которое нашли на местных раскопках. Пули по соседству с пистолетами прошлого и позапрошлого веков, потемневшие наконечники стрел, старинные кинжалы и даже пара великолепных шпаг украшали стену, обтянутую красным бархатом. Несмотря на утрату поверхностного слоя, зазубрин на лезвии и сколов, шпаги всё равно вызывали восторженные возгласы мальчишек.

Отдельно от всего остального, прямо в центре зала, стояла витрина в форме куба на дубовом цоколе. Несколько подростков, и Рат в их числе, плотно облепили толстое стекло со всех сторон и жадно рассматривали те самые серебряные наконечники, лежащие в открытом ларце. Выглядели они великолепно. Основа была украшена завитками, линиями, углами, которые складывались в замысловатый рисунок, искусно заполненный чернью, и напоминали крошечные символы. Сами наконечники острые, тонкие, точно на конце – игла, и соединённые между собой. Мальчики восхищались красотой холодного оружия и перешёптывались о тех самых небылицах, что слышал сегодня утром Рат от Дениса.

Ратмир не мог оторвать глаз от блестящих предметов с четырьмя гранями. Он точно знал, что видел их в своём недавнем сне. Это одновременно приводило в восторг и пугало до жути.

Серебро завораживало. Оно отражало свет разбросанных по потолку ламп музея. Внезапно гладь металла стала темнеть, будто заливалась чернилами. Рат обернулся и посмотрел на остальных воспитанников, но те не замечали ничего особенно и по-прежнему как ни в чём не бывало рассматривали экспонаты, переговариваясь. В размытой же черни на серебре стали проявляться очертания людей, животных, птиц… Они двигались и безостановочно превращались из одного в другое. Мальчик смотрел на происходящее во все глаза. В конце концов чёрные фигуры на наконечниках приняли форму лица мужчины. Он открыл рот, и у самого уха Ратмира раздался тихий шёпот, который смешался со звенящим свистом. Вот только слышал это лишь Громов. Шёпот стал приобретать всё более чёткие и разные звуки, они стали складываться в слова. Мужской голос говорил прямо в голове у мальчика: «Возьми их, ну же… смелее… будь смелее, Рат Громов…»

Ратмир зажал уши руками и тряс головой, но слова зазвучали ещё громче вперемешку с нарастающим свистом. Виски пульсировали. Это сводило с ума. Алла Владимировна грозно сдвинула брови к переносице и смотрела на него с беспокойством и злостью. Её губы шевелились и не нужно было уметь читать по ним, чтобы понять вопросы, которые она задавала: «Что с тобой? Болит голова?» Воспитательница попыталась отнять руки Ратмира от его ушей, но мальчик не поддался. Взгляды остальных ребят также были прикованы к нему. Казалось, их широко распахнутые удивлённые глаза даже моргать перестали.

Кто-то открыл парадную дверь. Свежий воздух ворвался внутрь, и, вдохнув его, Рат почувствовал, как в голове немного прояснилось. Он решил, что это именно то, что ему сейчас нужно, – выбраться из помещения. Он надеялся, что на улице ему станет легче. Он обогнул воспитательницу и, не слушая её крики, сломя голову кинулся к выходу. Дверь за ним с грохотом захлопнулась.

На улице всё так же бушевала непогода. Дождь лил как из ведра, высоко в небе раздавались раскаты грома и сверкали тоненькие молнии. Мальчик, выскользнув на улицу, прислонился к влажной стене. Было довольно холодно, но почему-то всё тело Рата горело так, будто он стоял под палящим солнцем. Голос в голове смолк, а вот свист стал таким сильным, что походил на звук кипящего чайника, который был где-то совсем рядом, и продолжал усиливаться, пока не превратился в душераздирающий вопль. Сердце заколотилось диким ритмом, во рту пересохло. Мальчик даже перестал моргать и во все глаза пытался найти источник шума. Наконец он его нашёл – прямо перед ним мокрая земля стала вздыматься бугром, постепенно принимая вид ужасного существа с огромной головой, тонким вытянутым телом на коротких ножках и длиннющими руками. Этот монстр из земли и воды округлил безобразный рот и продолжил оглушительно кричать. Рат со всей силы зажимал уши, но это нисколько не помогало.

Ждать помощи было неоткуда. Мальчик не слышал, но видел, как входная дверь содрогается от стуков изнутри, но остаётся при этом закрытой. Сам же он прижался к стене, обхватив голову руками, и не мог пошевелиться. Все его мысли свелись к одному желанию – избавиться от дикого крика монстра, который буквально убивал его.

Вдруг мелькнуло что-то чёрное. Поджав лапки, знакомый ворон лихо рассекал крыльями пряди дождя и летел прямо на чудовище. Рат не мог поверить своим глазам: птица так уверенно неслась на монстра, будто была хорошо выдрессирована именно для таких случаев.

Ворон спикировал на огромную лысую голову существа, несколько раз клюнул железным клювом макушку и, хрипло каркая, снова поднялся. Тем самым птица отвлекла чудовище. Оно замолчало и тупо уставилось пустыми глазницами на пернатого.

Ратмир наконец убрал руки от ушей. Громкие звуки оглушили его, голова кружилась, а потому его качало из стороны в сторону. Но ждать было нельзя. Нужно срочно что-то предпринять, ведь ворону не удастся отвлечь монстра надолго.