– Барри, не думай, что тебе сойдет это с рук. Ты как со мной разговариваешь? – Она тихонько тронулась с места. – А ну вернись! – И тут из магазина Дохерти вышел Чарли МакГиан, в каждой руке его было по сумке с продуктами. Отступив назад, он метнулся в одну сторону, потом в другую, многозначительно подняв брови и глядя в сторону удаляющейся банды. И тут он увидел Коллетт. И тогда она вжала педаль в пол и не успела опомниться, как уже оказалась на другом конце Ардгласса. Кинула взгляд на цветы: желтые розы нежно выглядывали из коричневой бумаги.

Она аккуратно проехала узкий мост, и перед ней открылась дорога с видом на залив, в центре которого примостился маяк. Подъезжая к дому Иззи, она позавидовала видам из ее окна. Начиная с этого места и пропадая за горизонтом, простиралась вдаль длинная береговая линия. На том берегу из-за холма выглядывала печная труба коттеджа. Коллетт постаралась оправиться после стычки с Барри, понимая, что сейчас ей придется общаться с женой политика, привыкшей к тому, что люди ищут ее благосклонности. Поэтому нужно включить все свое обаяние, чтобы затушевать эффект неожиданности.

Иззи открыла дверь, взяла цветы и восхитилась ими, но Коллетт прочитала в ее глазах смятение, несмотря на гостеприимную улыбку.

– Проходите, Коллетт, – сказала она. – Удобней будет в гостиной. Сейчас я заварю чай.

Иззи двинулась по коридору, а Коллетт шагнула в комнату, тянувшуюся вдоль всей боковой части дома. Тут было два окна, но света все равно не хватало. В гостиной стояло два дивана, и Коллетт опустилась на тот, что был обращен к двери. По бокам от второго дивана стояли торшеры с длинной бахромой на абажурах. Во всю стену тянулся огромный шкаф-витрина: справа были выставлены хрустальные вазы и салатницы, слева – цветные фигурки мальчиков в гольфах и ангелоподобных девочек в косынках. Боковые столики под кружевными салфетками были заполнены фарфоровыми балеринами, замершими в момент исполнения жете или плие. На столике подле нее худенькая высокая девушка в розовой юбочке тянулась к воображаемому листку на воображаемом дереве.

– Любуетесь моими Лладро?^[13] – сказала Иззи.

Коллетт подняла голову: Иззи внесла в комнату поднос с чаем. Она знала, что это испанское слово произносится как йадро, но не стала поправлять хозяйку.

– Мне нравится эта фигурка, – сказала Коллетт, указывая на девушку.

– О, ею я особенно горжусь. – Иззи поставила поднос на кофейный столик. – Надо же, уже стемнело. – Она включила верхний свет. – Дни уже такие короткие.

– И не говорите, – согласилась Коллетт. – И опомниться не успеешь, как день закончился. – После долгого молчания в коттедже слова отдавали странным привкусом во рту.

Иззи опустилась на диванчик рядом.

– Спасибо вам огромное за прекрасные цветы, мне очень приятно. Немного красок в пасмурную погоду способны согреть душу. Вы, наверное, не помните мой цветочный магазин на центральной улице?

– Отчего же, помню. Хорошо было иметь его в нашем городке.

– Да, но и забот с ним хватало. А потом появляются дети, и все сразу меняется. – Иззи взяла в руки заварной чайник. – Вам покрепче или послабее?

«Сколько в ней энергии», – подумала Коллетт.

– Без разницы, я не привереда.

Бледной струйкой Иззи разлила чай, поставила чашку на блюдце с разноцветными лепестками и протянула Коллетт.

– У вас столько милых безделушек, Иззи.

– Большую их часть я получила за игру в гольф. В частности, весь уотэрфордский хрусталь. Джеймс тоже выиграл несколько. А остальные нам подарили. Видите ли, официально Джеймс может принимать ограниченное число подарков, он безумно щепетилен в таких вещах. Поэтому народ старается отблагодарить нас как-то по-своему. Хрусталя и фарфора у нас набралось сверх меры, уже собралась почти вся коллекция «Белик»^[14]. Также люди знают, что я люблю Хаммель^[15], поэтому мне и их дарят.

Поднявшись, Иззи направилась к витрине. Легкий верх, тяжелый низ – казалось, эта женщина скроена из двух половинок. Ее широкие бедра покачивались при ходьбе. Она включила подсветку витрины и так любовно коснулась некоторых фигурок, что Коллетт не удержалась от улыбки. Коллекция была безвкусной, но такая увлеченность очаровывала.

– Не стану называть вам их цену, это грех, – заметила Иззи. Она снова села на диван, огладив руки и колени. – Ну и как, вы потихоньку обживаетесь? – спросила она.

– О да. Сняла небольшой коттедж. Там становится холодно, но я справлюсь.

– Вы уж там не замерзните, холод – это очень неприятно. У вас хватает одеял и прочего?

– О, я закаленная.

Иззи кивнула с улыбкой.

– А как ваша работа при университете?

– Там была грантовая система, деньги выделялись лишь в течение полугода, пришлось собрать массу документов. Но теперь полгода закончились, и я могу вернуться к собственной работе.

– И как она продвигается?

– Как обычно. Тружусь. Люди думают, что если любишь писать стихи, то каждое утро сам несешься к столу. А ведь в иные дни приходится заставлять себя, отказываться от других занятий.

– Неужели вам тоже сложно? А вы ведь уже настоящий профессионал. А я, знаете, сажусь иногда делать домашние задания, которые вы даете, а в голове совершенная пустота.

– Такое происходит почти со всеми.

– Знаете, пока вас не было, в городе мало что переменилось. Вы, наверное, думали, что не узнаете его после возвращения, а он каким был, таким и остался. – Иззи говорила, уставившись в чашку. – Впрочем, у нас появился новый священник. Да вы его знаете. Я про отца Брайана. Просто глоток свежего воздуха, знаете, огромное приобретение для всех нас. Именно такой нам и нужен. Предыдущий был слишком слащав, и ему не особо доверяли. – Иззи кинула на Коллетт хитрый взгляд. – А ведь прежде он был членом Гарды^[16].

– Вы о ком?

– Об отце Брайане. Он много лет работал в Дублине, а потом, как говорится, услышал глас Божий.

– Должно быть, ему есть что рассказать.

– Да, но он не любит об этом распространяться.

Взгляд Иззи бродил по комнате.

– А вы в какой части Дублина проживали?

– В Тереньюре.

– Правда? А он – из северной части. Вроде бы из Драмкондры.

– Он мне кажется добрым и общительным человеком.

– О да, и большой шутник. Даже Джеймсу нравится. Что говорит уже само за себя.

– И как он?

– Неплохо. Довольно трудно привыкает к новому приходу, я полагаю, но, по его словам, народ у нас доброжелательный и старается, чтобы…

– Да нет, я имела в виду Джеймса. Как поживает Джеймс?

– А-а, Джеймс поживает прекрасно. Как всегда, весь в делах. Постоянно разъезжает по разным местам. И совершенно не хочет переключаться на что-то другое. Он просто одержим всем этим.

– Политикой?

– Городом, жителями и их заботами. Так вкладывается, словно управляет целой страной. Всегда во что-то погружен. – Иззи задумчиво постучала ногтями по чашке. – И скоро вы сможете развестись.

– Простите?

– Я слышала, что в следующем году будет проводиться референдум. Если дело пойдет в нужную сторону, вы сможете развестись.

– Кто сказал, что я хочу развестись?

– Может, и нет. Я это говорю на всякий случай.

– Странно слышать, что посторонние люди могут собраться и решить, что мне делать с моим браком.

– Ради бога, простите, Коллетт, не обращайте внимания на мои слова. У меня есть дурацкая привычка говорить что попало.

Коллетт опустила голову и начала задумчиво крутить на пальце обручальное кольцо. Она знала, что Иззи курит, но пепельницы поблизости не было видно, и в комнате не пахло сигаретами. Она подумала было, что, может, стоит вытащить из сумки табак и положить его на стол как намек, но ей казалось неприличным закуривать в этой старательно обставленной комнате.

– Как поживают ваши мальчики? – спросила Иззи.

Эти слова произвели на Коллетт такой эффект, словно кто-то подошел сзади и положил ей на плечи две тяжелые руки. Она подняла голову и всмотрелась в Иззи. Свет за окнами постепенно угасал: наступало то время дня, когда она начинала торговаться с собой и знала, что, когда закончится этот разговор, поедет в коттедж и нальет себе вина.

Она поставила блюдце с чашкой на стол.

– С Ронаном все хорошо. Он учится в Тринити, изучает бизнес. Мы постоянно говорили ему, что он может уехать и заниматься чем хочет, но, мне кажется, Шон намерен привлечь его к работе на фабрике, чтобы он прикипел к ней. А Ронан, он очень уступчивый, никогда и ничем нас не расстраивал. Когда я жила в Дублине, мы с ним часто виделись, обедали вместе. И он никогда не упрекал меня в случившемся. Чего не скажешь о Барри. Тот ненавидит меня всеми фибрами своей души.

– Ох уж эти подростки, – сказала Иззи. – Самый трудный возраст. Наша Орла приезжает из школы-пансионата только по выходным и сразу же начинает со мной цапаться.

Коллетт была удручена этими словами Иззи, ее попыткой сравнить их ситуации.

– И есть еще Карл, – продолжила она. – Я не разговаривала с ним почти полгода, и это притом что последние полтора месяца живу буквально в трех милях от него. Я и звонила, и письма писала. Что только не делала – разве что на дорогу не ложилась, чтобы меня переехали. Мне просто необходимо повидать своего сына. Но я не могу слоняться возле его школы как какая-нибудь сумасшедшая. Хватит уже с него острых эмоций.

– А вы не советовались с адвокатом?

– Мне бы не хотелось доводить дело до этого.

– Но если Шон не дает вам видеться с детьми, то…

– Мне нужна ваша помощь.

Иззи молча уставилась на нее.

– Мой Карл дружит с вашим Найлом, – сказала Коллетт. – И я подумала, что, может быть…

– Они уже не дружат как прежде.

– Как это?

– Если честно, я думала, что вы здесь по другой причине. Когда я увидела цветы, то подумала, что вы принесли их в качестве примирения.

– Неужели Карл что-то натворил?

– Они подрались. Вцепились друг в друга на школьном дворе. Уна Маллон привезла Найла домой с подбитым глазом.

– Неужели Карл начал первым?

– Нет, они оба хороши, но Найлу несвойственно затевать драки.

– На Карла это тоже непохоже.

– Найл сказал, что Карл сторонится его вот уже несколько месяцев, а когда я спросила, из-за чего они подрались, он сказал, что из-за вас.

– Из-за меня?

– Карл подзадорил Найла, а тот что-то сказал про вас, вот и началось.

– Но что Найл может знать обо мне? – спросила Коллетт.

– Должно быть, услышал что-то от других мальчишек.

– Но что могут знать мальчишки о…

Коллетт заметила, как Иззи переменилась в лице, словно видела свою собеседницу в первый раз.

– Не будьте такой наивной, Коллетт. Вам перемывают косточки в каждом доме.

«Старая шлюха» – вот как назвал ее Барри.

– Я во многих вещах оказалась наивна, но готова это исправить. Мне нужен час общения с сыном. Чтобы поговорить с ним, объяснить случившееся от своего лица. Вы могли бы свозить ребят куда-нибудь, где нет риска столкнуться с нашими местными? Назовите только время, и я появлюсь там как бы случайно. Заберу Карла, поговорю с ним, а через час верну обратно. Вы не представляете, Иззи, каково это – сидеть ночами одной в коттедже, понимая, что твоя семья находится от тебя на расстоянии вытянутой руки.

– Тогда почему вы вообще уехали?

– Я столько всего неправильного сделала. Даже не представляете, сколько ошибок совершила. Связалась с мужчиной, который оказался последним трусом. Думала, что уеду, заберу с собой Карла, а Шон не станет противиться, увидев, что оба мы стали счастливее. Когда ничего из этого не вышло, я два месяца жила у матери, а нужно было сесть в машину и поехать домой, к своим сыновьям. Я все неправильно себе представляла.