Так я узнал сразу несколько новостей. Во-первых, мой 22-й стрелковый полк, как оказалось, должен был развернуться из двух батальонов мирного времени, но один из них был перенаправлен на формирование 31-го стрелкового и… Новичков у меня теперь выходило больше, чем у кого-либо. Начинаю подозревать, почему никто из самого 2-го Сибирского не захотел идти на эту должность,^[7] и почему генералу пришлось обращаться за помощью на сторону. Ну и, во-вторых, прямо здесь и сейчас нас должно было стать почти на две сотни человек больше. Причем солдат из них была в лучшем случае половина, и я, изучая переданные мне списки, с трудом сдерживал ругательства.

А что, так в каждой армии?

– 10 мастеровых и 30 нестроевых, денщики, хлебопеки, конюхи… – я читал вслух. – А у нас есть прикрепленный отряд кавалерии?

Последняя мысль показалась даже интересной, но Клыков с подошедшим Хорунженковым тут же меня расстроили. Чисто теоретически нам должны были полагаться и пара казачьих сотен для разъездов, и пара батарей по 8 легких орудий, но наш полк был последним в списках, так что всего этого богатства нам не досталось. Бывает. Поэтому лошади оказались не строевыми, а обозными: то есть или клячи, или ветераны, для которых тащить повозки со скоростью пехоты уже подвиг.

– Зато количество нестроевых обещают довести до полного штата, все 240 человек, – попытался порадовать меня Клыков. И с одной стороны, я им всем найду применение, а с другой, кем тогда сражаться?

– 12 музыкантов, столько же старших музыкантов – такие бывают? – и капельмейстер к ним? – я продолжал чтение и подсчеты. – Аптечный фельдшер – это ладно. Ветеринар? Зачем?

– Следить за лошадьми и стадом для кухни, – меня снова вернули к суровой прозе жизни. Все верно, солдату каждый день положено давать мясо, а поэтому в целях правильного хранения и транспортировки пока это мясо бегает на своих четырех ножках.

– Пять писарей, священник с помощником… – я вздохнул, а потом заметил и кое-что интересное. – Саперная рота и команда связи в составе 2 самокатчиков и 4 телефонистов.

Тут мне тоже быстро объяснили, что к чему. Самокатчики в 1904-м – это велосипедисты, которых гоняли и просто для передачи сообщений, и чтобы кабели связи прокладывать. Мой нынешний командир, как оказалось, не очень любил все эти новшества, поэтому их никто и не прибрал к рукам раньше. Ну, а саперы… Их в это время использовали только для обороны, а генерал Засулич не собирался отсиживаться в кустах перед какими-то японцами.

Может, и не так мне с ним не повезло.

– Беру… – Перед глазами начали вырисовываться первые детали будущего сражения, и я довольно потер руки.

Глава 4

Сижу на крыльце, смотрю на рассвет. Красиво, хотя здесь, на юго-востоке Китая, он какой-то не такой, как дома.

Вчера мы сдали Шевелева в дивизионный госпиталь, а потом отправились готовить к ночевке выделенное нам здание. Вернее, всеми бытовыми вопросами занялись Хорунженков и Клыков, а я больше слушал, смотрел и запоминал. Все нормальные казармы в Мукдене были уже заняты, так что нам досталось несколько домов-фанз на окраине. Все они были повреждены еще во время прошлой войны и до сих пор не приведены в порядок, но мои капитаны не обращали внимание на такие мелочи. Просто отдали распоряжение нестроевым, и те вернулись с гаоляном. Оказалось, это что-то вроде нашей пшеницы, только в два с половиной метра в высоту. Из верхушек можно чай заварить, а низ-сено пошел на лежанки для солдат и на то, чтобы заложить крышу. Один из фельдфебелей притащил несколько ночников, заправленных бобовым маслом, и у нас даже стало уютно.

А утром начались сборы. Отделениями должны командовать младшие и старшие унтер-офицеры, но их у нас еще не было. Вернее, имелся один-единственный прапорщик Стасов, но и он умудрился простудиться, и мы отправили его вслед за Шевелевым в Мукденский госпиталь. Так что построение провели ефрейторы, они же под строгими взглядами Клыкова и Хорунженкова заставили каждого проверить сапоги, и не зря. Это в мирное время в русской армии всем их шьют индивидуально, а вот при мобилизации – раздают по размеру. И, как оказалось, большая часть солдат даже не умела определять, что подходит, а что нет.

Ходят, сапоги гуляют – кажется, ничего страшного. Но потом большой переход, и все, ноги в кровь.

– Пятку подними. Носок чувствуешь? В носок уперся? Нет? Следующий.

Заставив почти двадцать солдат поменять обувь, мы еще раз всех построили и на этот раз двинулись в путь. Первый переход у нас планировался короткий, до Ляояна, и уже оттуда мы свернем на юг – к Ялу и нашим позициям. Час перехода, короткий отдых, потом еще и еще. На обед будет большой перерыв, и снова несколько переходов. Я мотал на ус практику пеших маршей, дополняя то, что успел увидеть в свое время в будущем. Иногда даже задавал вопросы, надеясь, что они звучат не слишком подозрительно.

– Почему вы так подгоняете отстающих? – тихо спросил я Хорунженкова. – Все-таки первый переход. Если кто-то выбьется из сил, то у нас есть несколько телег – подхватим. Разве это так важно?

– А на все двести человек у нас будут места? – привычно ехидно ответил капитан.

– Почему на двести? – удивился я.

– Потому что стоит одному сесть и отстать от строя, как в тот же самый миг у всех остальных в головах поселится одна мысль. А почему ему можно, а мне нет? И вот уже кто-то другой даст слабину. А потом посыпятся и остальные, трезво рассудив: не будут же наказывать сразу всех. И вот мы потеряем уже несколько часов, придем в Ляоян затемно, и о нормальном отдыхе можно будет забыть. А завтра новый переход, и выступать нужно не позже половины шестого.

Я кивнул, невольно вспомнив последнее наступление Германии в Первую мировую. Кайзершлахт – Битва императора – или же наступление за мир, как они его назвали. Тогда немцам удалось прорвать фронт, а потом одна из армий за день прошла аж семьдесят километров… Прошла и после такого рывка на три дня выпала из войны, просто пытаясь опомниться и восстановиться. Так что ходить нужно уметь. Отдыхать нужно уметь. А спать… Без еды солдат может продержаться довольно долго, а всего одна ночь без нормального сна лишает его половины боеспособности. Две ночи – и он уже может быть опасен для своих.

Мы добрались до Ляояна еще засветло, времени подготовиться к нормальному отдыху было с запасом. Поэтому на следующий день все прошло по плану. До реки Ялу дошагали за четыре перехода, и здесь мы разделились. Все отправились дальше к нашей позиции напротив острова Кинтеито, ну а я должен был сначала заглянуть в ставку генерала Засулича. Нужно представиться, познакомиться и получить мудрые распоряжения от моего нового начальства.

Сразу меня не приняли, так что появилось время оглядеть наши позиции. Река Ялу отделяла Корею от Маньчжурии и протекала в низине, окруженная холмами и горами со всех сторон. Ширина у нее была около двухсот пятидесяти метров в самом широком месте. Внушительно, но даже невооруженным глазом было видно сразу несколько бродов, которые старательно, словно ученик, выполнивший домашнюю работу, прикрыл своим корпусом Засулич.

Вот только я помнил, что японцы в этой войне не стеснялись строить мосты и наводить понтоны для охвата фронта, так что будет ли это иметь значение в реальном сражении? Увы, я не помнил деталей того, что нас ждет, но и так в глаза бросалась еще одна важная часть рельефа. Три острова – Киурито, Секито и мой Кинтеито – пока их удерживают наши солдаты, ни о каких стационарных переправах японцам и думать нечего.

– Вячеслав Григорьевич, – меня позвали в большую палатку, в которой располагался штаб Засулича, а судя по стоящим в углах самоварам, еще и офицерское собрание.

Помимо меня генерал пригласил двух подполковников: видимо, половину из тех, что пойдут в мой полк. Впрочем, почти сразу же я понял, как сильно ошибался.

– Полковник, рад вас видеть во 2-м Сибирском, – генерал, похожий на доброго дедушку с широкой бородой, попытался изобразить улыбку, но было видно, что он не очень доволен ни ситуацией, ни своим местом. – Позвольте представить вам подполковников Павла Анастасовича Мелехова и Степана Сергеевича Шереметева. Павел Анастасович с нами давно, а вот Степан Сергеевич попросил перевода аж из Польши. Так что прошу любить и жаловать.

– Рад знакомству, – я кивнул новеньким, пытаясь оценить, кто мне достался.

Мелехов – крупный, кряжистый, с цепким бегающим взглядом – казался немного недовольным, но прятал это за маской ревнителя устава. Шереметев, наоборот, держался расслабленно, словно для этого высокого и худого как палка дворянина вся война была не более чем развлечением. Охотник за острыми ощущениями или за Георгием, чтобы потом хвастаться им в салонах Санкт-Петербурга?..

Мы закончили с приветствиями, и я тут же перешел к делу:

– Михаил Иванович, а остальные? – Я ведь помнил про штат полка: штабные должности, 4 подполковника, 16 капитанов…

– 22-й стрелковый формируется последним, так что придется подождать, пока новые офицеры прибудут с пополнениями. Впрочем, у вас шесть штабс-капитанов, даже восемь, учитывая тех, что приехали с вами. Уверен, вы справитесь.

Засулич не издевался, он ведь и сам по факту формировал весь корпус прямо на первой линии. Причем в довольно двусмысленной ситуации. Главнокомандующий Куропаткин отдал ему приказ стоять в обороне и в случае чего огрызаться и отходить. А наместник всего русского Дальнего Востока Алексеев, наоборот, хотел идти вперед, чтобы как можно раньше показать японцам их место и минимизировать экономические потери. И вот у Засулича было в два раза больше начальников, чем нужно, и в два раза меньше людей.

Не знаю, высказывался ли он сам об этом, но лично я молчать не собирался. Кажется, перенос во времени не очень хорошо сказался на моем характере. Скверный он стал.

– Это меньше половины от того, на что я рассчитывал, – выдал я.

– Что?

– Текущих сил полка недостаточно, чтобы выполнять поставленные передо мной задачи, – я повторил то же самое сухим казенным стилем.

– А я перед вами еще никакие задачи не ставил, – Засулич начал хмуриться, разом растеряв все свое хорошее настроение.

– Мне уже выделили участок реки, где нужно будет остановить врага…

– Враг пойдет по переправам, так что вам нечего бояться… – генерал ответил с такой уверенностью, что у меня даже мурашки по спине побежали. И когда же с таким апломбом он согласится признать, что японцы могут поступить не так, как он за них решил?

– Может, у вас получится выделить хоть что-то? – очень не хотелось продолжать, но уходить с пустыми руками хотелось еще меньше. – А то у меня ни артиллерии, ни даже казаков нет.

– Вся артиллерия сведена в дивизионные батареи для прикрытия бродов, – Засулич сначала отмахнулся, но потом задумался. – А вот насчет казаков… У меня тут прибыл один хорунжий из Иркутска. Тоже молодой, дерзкий, уже поспорил с генералом Мищенко. Думаю, Павел Иванович не обидится, если я выделю вам сотню с этим самым Врангелем^[8].

Собственно, на этом наша беседа и закончилась. Меня никто даже слушать не стал, зато я стал обладателем одного из будущих белых генералов. А ведь и правда… Только сейчас вспомнил, что многие из них прошли через Русско-японскую, даже сражались вместе и вместе дружно отступали по Мукденской дороге в 1905-м… Судьба?

Я вышел на улицу, вдыхая воздух полной грудью. В палатке хоть и проветривали, но запах масляных ламп истребить было не так просто. Вслед за мной вышли оба подполковника, и мы двинулись к нашим позициям. Мелехов по пути рассказывал, как тут все устроено, Шереметев больше молчал, иногда морщась от грубых оборотов азиатского старожила, ну а я старался представить, как мне выстроить жизнь полка с учетом резко уменьшившихся сил.

* * *

Уже вечером Павел Анастасович Мелехов собрал офицеров своего батальона, чтобы поделиться новостями. А еще выговориться.

– Ну, что новый полковник? Даст нам жизни? – первым нарушил молчание капитан Сомов.