Полковник такие вопросы, считающиеся глупыми на войне, обычно не задавал. Если действительно пожелал бы узнать, как здоровье одного из лучших разведчиков его полка, он и тогда задавать такой вопрос напрямую не стал бы. Ему достаточно было просто посмотреть на Шубина, и он все о нем сразу же и понял бы, так как был человеком проницательным. Без этого командовать полком – дело немыслимое.

– Тут такое дело, Глеб, – Зубарев нахмурился и опустил голову, а потом нехотя продолжил: – Такое, значит, дело… Пока ты был в отпуске, на тебя приказ пришел. Забирают тебя у нас. Так вот, значит… Сегодня отдыхай, а послезавтра я тебя с попуткой отправлю до ближайшей станции. А дальше уж сам, как придется, добирайся до Западной Украины. Бумаги, какие положено, я тебе выдам. Ну а пока пей чай и рассказывай, как там, за нашими плечами, мирная жизнь налаживается.

На следующее утро, выдавая Шубину документы и приказ о новом назначении, Зубарев с сожалением в голосе произнес:

– Жаль, капитан, с тобой расставаться. Мне бы и самому такой опытный разведчик пригодился. Да уж куда деваться? Приказ есть приказ. Значит, там, куда тебя направляют, ты нужнее, чем здесь. А потому мое дело – исполнить приказ в точности. Вот так-то.

Шубин молчал. Он вообще был немногословен и предпочитал больше слушать и выполнять, чем говорить и отдавать приказания. Наверное, именно поэтому он, хотя и дослужился за эти три года с лейтенантского звания до звания капитана, предпочел руководящей работе при штабе оперативную разведку. Зубарев не раз предлагал ему возглавить разведку полка, но Шубин каждый раз отказывался, ссылаясь на то, что не сможет посылать других в тыл врага на опасные задания, а сам при этом оставаться в безопасности под крылом штабного командира. Не привык он, мол, к такому раскладу и не желает ничего менять в своей боевой жизни. В конце концов, полковник сдался и оставил Шубина в покое.

– Вот, возьми на память, – Зубарев протянул Шубину свой полевой бинокль. – Больше я тебе ничего от себя лично дать не могу. Обычно принято с руки командирские часы снимать и дарить, но у меня, так уж получилось, нет сейчас для тебя часов. Были хорошие часы, да я их во время последнего наступления разбил. А новых мне пока никто не прислал, – виновато улыбнулся он.

Шубин, чуть помедлив, принял подарок из рук командира и поблагодарил:

– Спасибо вам, Николай Трофимович. Подарок ваш как раз ко времени. Я свой бинокль еще перед наступлением на Одессу потерял. Вернее, он тоже, как и ваши часы, разбился во время налета немцев.

– Ну, значит, я угадал с подарком. – Зубарев похлопал Шубина по плечу и проводил его до ожидавшего капитана полкового автомобиля. – Вот, мой шофер подбросит тебя до поворота. А там – пару километров до станции пешочком протопаешь. Ну да тебе не привыкать километры отматывать.

– Нам всем не привыкать, – ответил Глеб и распрощался с полковником…

И вот теперь он, капитан Шубин, трясся в кузове попутного грузовика по разбитой колеями и ямами дороге, вспоминал все эти события, и ему казалось, что и его контузия, и его отпуск, и его прощание с Зубаревым были только сном. А на самом деле он уже целую вечность едет куда-то, все вперед и вперед, и конца-края не видно этому бесконечному пути. Или, может, он и не двигается вовсе, а стоит на месте, и это дорога сама движется от него, удаляется и прячется за горизонт? А вместе с ней убегают за горизонт бесконечные вереницы военной техники, лошадей, пехоты…

Глеб вздохнул, поднялся и, развернувшись, стал смотреть вперед, крепко держась то за борт кузова, то за кабину. Но и впереди, по всей длине дороги до самого горизонта он видел все ту же картину – бесконечный поток людей и машин, серой массой двигающихся на запад. А еще впереди, чуть правее, ближе к линии горизонта, он увидел темнеющую полоску леса и понял, что уже очень скоро приедет на новое место своей службы. И ему вдруг захотелось как можно быстрее добраться до этого леса и окунуться в привычную для него жизнь фронтового разведчика. Пусть и смертельно опасную, но такую нужную для победы.

Через полчаса тряской езды и подпрыгиваний на ухабах машина, наконец, остановилась. Шубин огляделся и увидел неподалеку от дороги в подлеске две палатки с крестами, а возле них санитаров и раненых. Значит, все, значит, его поездка на попутке закончилась, и дальше ему предстоит топтать сапогами обочину дороги. Выпрыгнув из кузова, Шубин услышал, как его окликает водитель.

– Товарищ капитан, пойдите сюда, что скажу.

Шубин направился к нему, но, не доходя пары шагов, остановился, так как к водителю подошла пожилая докторша и стала недовольно ему выговаривать и упрекать за задержку. Водитель с серьезным лицом слушал и нетерпеливо топтался на месте.

– Вот не правы вы, Анастасия Терентьевна, не правы, – ответил он и состроил обиженную мину. – Я ехал так быстро, как мог. Но кто ж виноват, что машина сломалась? Никто не виноват. Я с ней потом чуть не половину дня провозился. Вот и товарищ капитан не даст соврать, – кивнул он в сторону стоявшего в стороне Шубина. – Он мне чинить помогал. Вы у него поинтересуйтесь.

Докторша оглянулась, посмотрев на Глеба, вздохнула, махнула рукой и, направляясь обратно к палаткам, бросила на ходу:

– Все, Василий. Но обратно мне чтобы мухой летел и всех живыми доставил.

– Мухой, значит… – проворчал, глядя ей в спину, шофер. – Как я мухой полечу, если у меня полный кузов тяжелораненых будет, а дорога – вся разбита? Вот как?

Последний вопрос был задан Шубину, но, как понял Глеб, ответа он на него не требовал и был озвучен чисто риторически. Оглянувшись, он увидел, как санитары уже загружают в кузов носилки с ранеными, и докторша командует ими, забегая то с одной, то с другой стороны и, словно заботливая мать, подправляя свисавшие с носилок одеяла.

– Слышь, товарищ капитан, – дернул Глеба за рукав Василий. – Вам надо по этой дороге пройти вон до тех деревьев, а затем свернуть влево. Там дорожка есть. И пойти по ней до самого леска. Понятно, да? А там, в лесочке, указатель стоит. Возле него найдете кого-нибудь и спросите – где, мол, тут штаб конно-механизированной группы гвардии полковника Соколовского. Вам и покажут.

– Спасибо, – кивнул Шубин и протянул водителю руку для прощания.

Тот несколько удивленно посмотрел на нее, а потом, отерев свою измазанную в мазуте руку о штанину, пожал, улыбаясь.

– Ну ты глянь, что они, гады, вытворяют! – раздалось слева от них возмущенное восклицание какого-то бойца.

Шубин и водитель одновременно повернули головы и увидели трех легкораненых и перевязанных бинтами бойцов, которые смотрели куда-то в сторону дальнего леса. Один из них, с перевязанной ногой, стоял, опираясь на толстую суковатую палку, и одной рукой показывал на начинающее уже алеть на закате небо. Там, в вышине, были видны четыре самолета. Один, судя по очертанию контуров, был явно нашим «Пе–2», а остальные три – более легкие и маневренные немецкие истребители.

– А ну, товарищ капитан, гляньте в свой бинокль, что у них там делается, – попросил водитель.

Шубина не пришлось уговаривать дважды, и он, вскинув бинокль к глазам, начал с волнением наблюдать за происходящей в небе трагедией. А то, что это была именно трагедия, сомневаться не приходилось. Три «мессершмитта», зажав «пешку» с трех сторон, пытались снизить ее скорость и не дать уйти на нашу территорию, где ей помогли бы уйти от преследования наши зенитчики.

– Не томите, товарищ капитан, – чуть не приплясывая на месте, взмолился водитель, – рассказывайте.

– Две «вафки» и один «швальбе» мордуют нашу «пешку», – сосредоточившись на разворачивающихся в небе событиях, ответил Глеб. – Они явно хотят заставить самолет сесть на нейтральной территории или повернуть обратно, а там, прижав к земле, заставить сесть и захватить в плен самолет вместе с летчиками. Но наши ребята не сдаются и пытаются отстреливаться.

– Ага! – воскликнули разом боец с перевязанной головой и Василий. – Одного все-таки удалось достать!

Шубин наблюдал, как один из «мессеров» все-таки не успел увернуться и попал под пулеметный огонь «пешки». Накренившись вправо и оставляя за собой темную полоску дыма, немецкий самолет стал разворачиваться и снижаться. Он явно не был подбит до конца, и немецкий летчик старался просто успеть посадить самолет на своей территории. Развернувшись и снизившись, самолет полетел низко над землей. Но два остальных «мессершмитта» не отставали и продолжали прижимать наш бомбардировщик к земле. Тот тяжело маневрировал, стараясь не поддаваться на хитрости легкомоторных истребителей. Поняв, что им не удастся заставить наш самолет повернуть или хотя бы сесть там, где им нужно, немцы перестали церемониться и начали поливать «Пе–2» свинцовым дождем.

Обо всем этом и говорил Шубин водителю и остальным – бойцам, раненым, врачам и санитарам, собравшимся возле него и переживающим за наших летчиков. И вдруг все разом, словно это был один большой организм, а не отдельные индивидуумы, ахнули: немцам удалось все-таки подбить наш самолет, и тот, вспыхнув ярким пламенем, стал быстро падать, оставляя за собой черные клубы дыма. А еще через минуту он, войдя в штопор, врезался в зеленый массив деревьев где-то на нейтральной территории. Но за несколько секунд до этого над падающим самолетом вспыхнул белой звездочкой парашют. «Мессершмитты», сделав разворот и не обращая внимания на парящего к земле парашютиста, умчались восвояси.

– Один из экипажа уцелел, – сказал Шубин, хотя и понимал, что эту белую звездочку, медленно спускающуюся к земле, видно и невооруженным глазом. Но только звездочку, а не самого летчика. Поэтому его утверждение, что прыгнувший с парашютом человек жив, было, скорее, успокаивающим фактором, чем реальным утверждением.

– Ты, капитан, скажи, куда он падает, – нетерпеливо дернул его за рукав один из бойцов. – На нашу территорию или к немцам?

Глеба тоже интересовал этот вопрос. Но он точно ответить на него не мог. Не знал еще, как далеко находятся позиции врага.

– Надеюсь, что на нашу, – ответил он и добавил: – Или хотя бы в серую зону.

Сказал и осекся, увидев, что парашютиста относит ветром в обратную от наших позиций сторону и дальше в лес. Он невольно выругался.

– Чего там, не томи! – снова кто-то дернул его за рукав.

– Отнесло дальше в лес и, похоже, что ближе к немцам.

– Но он хоть жив, летчик-то?

– Не видно, – с сожалением выдохнул Шубин. – Далеко очень. Да и не успел я рассмотреть.

Глеб опустил бинокль. Смотреть в него уже было не на кого. Люди же все еще стояли и смотрели вверх и на горизонт, словно ожидая какого-то чуда. Словно ждали, что сейчас в небе над лесом опять появится парашютист и полетит. Но на этот раз не вниз и в сторону немецких позиций, а взметнется вверх и взмоет ястребом в нашу сторону.

Но чуда не случилось, и постепенно все стали расходиться. Санитары снова начали загружать в машину тяжелораненых, а те, кто оставался в полевом госпитале, понурив головы, с грустью в голосе обсуждали произошедшую в небе трагедию.

– Слышь, товарищ капитан, – окликнул Шубина водитель. – Ты там командиру своему доложи про летчика-то. Вдруг он живой и ему помочь надо.

Глеб уже и сам думал об этом, но озабоченность водителя понимал и, кивнув, заверил его:

– Обязательно доложу. И поможем ему обязательно.

С тем и зашагал по дороге, торопливо и целеустремленно. Теперь ему надо было не просто добраться до места своего нового назначения, а еще и доложить о происшествии с летчиком своему новому начальнику. Как бы там ни было – жив летчик или нет, но проверить это всенепременно надо. А единственный, кто мог указать на карте место примерного приземления нашего пилота, был он – Глеб Шубин.