Он почти сразу отреагировал и шагнул за ствол березы, когда впереди появилась девушка в красноармейской форме без ремня и с наганом в руке. Она целилась в Буторина, но не стреляла. Вид у девушки был растрепанный, лицо и руки в земле, короткие рыжие волосы торчали во все стороны, а в глазах было такое отчаяние, что у оперативника сжалось сердце.

– Опусти револьвер, – сказал он, – не бойся, мы свои, советские.

– Знаю я, какие вы советские, сволочи! – выкрикнула девушка звонким голосом. – Нашу форму надели и в спины стреляете!

Буторин открыл было рот, собираясь сказать, что он сейчас выйдет из-за укрытия без оружия и покажет свои документы, но передумал. Коган вдруг появился всего в нескольких шагах от незнакомки. Сейчас лучше отвлечь ее на себя, так проще будет разговаривать, если она перестанет угрожать оружием. Нервы у этой рыжей замарашки, кажется, уже на пределе. Может и выстрелить.

– Мы советские военнослужащие, выходим из окружения, как и ты, – начал врать Буторин.

Он понимал, что информация должна быть простой и понятной этой девушке, иначе она не поверит. Главное, забрать из ее рук оружие. А о том, чтобы бросить ее и просто уйти, думать не хотелось. Наверняка Шелестов не одобрит этого поступка, но… «Почему же не одобрит? – Виктор с сомнением хмыкнул. – Кажется, мы уже за время совместных операций хорошо узнали друг друга». И Буторин продолжил говорить успокаивающим тоном, убеждая незнакомку в том, что они свои. Он не делал попыток выйти из-за дерева, чтобы девушка не запаниковала. Пока ей кажется, что ее боятся, он будет чувствовать себя в относительной безопасности. Вон как она стоит, держа уставшими руками наган, как ее глаза бегают по кустам и деревьям вокруг Буторина. Да и неплохо бы понять, есть ли там еще кто-то. А вдруг она не одна? Выйди он из укрытия, и по нему откроют огонь ее товарищи. А Борису там виднее вся ситуация.

Коган бросился вперед через тридцать секунд. Все-таки ему не удалось подойти совсем бесшумно. То ли сухая ветка попалась под ногу, то ли нервы девушки были так напряжены, что она вся целиком обратилась в слух и почувствовала приближение сзади. Когда оперативнику оставалось дойти до нее буквально два шага и он готов был броситься вперед и обезоружить девушку, она вдруг всем телом обернулась к нему вместе с оружием. Каким-то чудом Борис успел пригнуться, обхватить незнакомку за ноги и повалить в траву. Буторин тут же выскочил из своего укрытия и бросился на помощь товарищу. Но в его помощи необходимости уже не было. Борис, повернув девушку лицом вниз, вынимал из ее пальцев наган. Он осмотрел оружие, удерживая извивающуюся пленницу одной рукой, а потом небрежно бросил наган на траву.

– Пустой! Все нервы вымотала, пока крался. Думал, что вот-вот пальнет. А он не заряжен. Вставай, горе-воин!

Буторин подошел и остановился рядом, осматривая полянку и окрестные заросли. Никаких признаков лагеря здесь не видно, но одно место было похоже на лежанку. Под деревом куча свежего наломанного лапника, застеленного плащ-палаткой. Солдатская шинель, санитарная сумка и несколько окровавленных бинтов, давно погасшее кострище, несколько пустых банок из-под тушенки. Чего она тут одна? Не знает, куда идти или кого-то ждет? Коган сидел на траве перед девушкой, с улыбкой разглядывая ее. Девушка с медицинскими эмблемами на петлицах поднималась, потирая плечо, которое Коган ей едва не вывихнул, обезоруживая. Она уселась на траве, поджав ноги и старательно натягивая на коленки край форменной юбки. Чулки на коленях были порваны, а видневшаяся через прорехи кожа оцарапана. Да и вся она была мятая, перепачканная, с полосой сажи на щеке, растрепанные волосы торчали, как лучи рыжего солнца, во все стороны, но конопушки на ее носу не смогла скрыть даже грязь.

Судя по тому, как девушка облизывала пересохшие губы, она страдала от жажды. Вещмешок Когана был где-то в стороне. И сейчас за ним идти смысла не было. Буторин, продолжая наблюдать за местностью, снял с плеч свой вещмешок, достал фляжку с водой и протянул девушке. Та с жадностью накинулась на воду и стала пить, не обращая внимания на то, как вода течет по ее грязному подбородку, как она льется на подол ее юбки. Коган с улыбкой отобрал у девушки фляжку и завинтил крышку.

– Ну, хватит, а то плохо будет. Не надо сразу много пить. Давай рассказывай, что ты тут в лесу с пустым наганом делаешь? В окружение попала? Почему одна?

Девушка смотрела на незнакомых мужчин в маскировочных костюмах и с «ППШ», на видневшиеся петлицы гимнастерок с двумя шпалами. Наверное, она сильно боялась, а может, ей пришлось так много пережить, что она, не спрашивая, как-то сразу вдруг поверила этим людям. И моментально на ее глаза навернулись слезы, они повисли каплями на нижних ресницах, а потом обрушились потоками на ее щеки. Эта рыженькая санинструктор вдруг разрыдалась и, то закрывая лицо руками и тряся головой, то глядя офицерам в глаза и размазывая слезы по грязным щекам, с жаром принялась рассказывать.

Рита Пономарева была прислана из батальонного медсанбата в стрелковый полк для помощи в организации отправки раненых в тыл. Она слышала в штабе, что командиры не знали толком, где свои, где враг, полк отбивался от наседавших фашистов, потерял много людей. Рита и еще несколько санинструкторов во главе с молодым доктором грузили раненых на полуторки и отправляли в тыл. А потом прорвались немецкие танки. Несколько бойцов и младший политрук одной из стрелковых рот заняли позицию на окраине деревушки и сдерживали немцев, пока не вывезли всех раненых. А потом разрыв снаряда…

Рита пришла в себя почти сразу. Она выбралась из завала, оставшегося на месте разрушенного дома. Ей встретился солдат, который полз, волоча ящик с патронами. У него была перетянута ремнем рука у самого плеча, а рукав гимнастерки весь в крови. Он умолял санинструктора помочь отнести патроны к дороге возле деревенского кладбища. Рита помнила происходящее как в тумане. Она хотела помочь раненому, но он, одновременно умоляя и ругаясь на нее, заставил все-таки тащить ящик. И Рита тащила тяжелый ящик на ремне, волоча его за собой по земле. Она не нашла бойцов, но почти нос к носу столкнулась с немцами. Откуда-то выскочил младший политрук и расстрелял немцев из автомата. Схватив Риту за руку, он утащил ее за развалины дома. Они бежали по горящей улице, пригибаясь, потому что вокруг свистели пули и рвались снаряды.

За деревней они встретили еще двоих бойцов. Те стреляли из станкового пулемета, прикрывая отход своих товарищей к реке, где еще стоял мост. Но патроны у них кончились. Бойцы хотели бросить пулемет, но политрук с наганом в руке заставил их тащить пулемет в лес в надежде, что удастся найти патроны и снова стрелять в фашистов. И тут политрука ранили. Он был совсем молодой, до войны был студентом исторического факультета. Рита не отходила от него, звала Лешенькой и просила не умирать. Девушке почему-то казалось, что если политрук Леша умрет, то погибнет и она сама.

Бойцы все же бросили пулемет и на плащ-палатке несли раненого политрука через лес. Рита шла рядом с ним, и он все пытался удержать ее за руку и просил сообщить его маме, что сын пропал без вести, а не погиб, не умер. Леша очень не хотел умирать, он хотел жить и бить врага. Наверное, он уже бредил, потому что часто терял сознание. А ночью ушли двое бойцов-пулеметчиков. Третий, которого звали Иванов, ругался и порывался догнать их и расстрелять, но Рита упросила не бросать ее с раненым. Они сутки тащили политрука вдвоем. У них кончились еда и вода. Иван отправился за водой, а политрук Леша умер. Рита еще сутки ждала Ивана, но он не вернулся. Она слышала стрельбу в том направлении, куда ушел боец, и думает, что он столкнулся с немцами и погиб. У нее ничего не было с собой, кроме нагана без патронов, плащ-палатки, шинели и малой пехотной лопатки. И когда тело политрука стало совсем холодным, она принялась копать могилу. Рыла весь день, плакала и копала. Иногда она засыпала от усталости, но потом снова копала. Получилось не очень глубоко, но она все же похоронила его.

Коган молча поднялся и ушел за своим рюкзаком. Он постоял возле могилы, потом вернулся. Буторин кормил Риту и смотрел на нее, думая, что делать дальше. Обоим оперативникам было ясно, что девушка, если ее оставить одну, неминуемо погибнет. Она, конечно, сильная, с характером, но слишком неприспособленная к индивидуальным действиям в тылу врага. Достав карту, оперативники запомнили визуально место захоронения, но не стали делать никаких пометок. Девушка поела, снова напилась воды и теперь с надеждой смотрела на двух мужчин в маскировочных костюмах и с майорскими шпалами на петлицах.

– А вы кто? – наконец не выдержала Рита. – Вы тоже от своих отбились? В окружение попали?

– Вот что, боец Пономарева, – строго сказал Буторин, сняв пилотку и пригладив седой ежик волос на темени. – Ты комсомолка?

– Конечно, уже три года как приняли в комсомол. Мне уже есть восемнадцать, я добровольно пошла на фронт.

– Тогда слушай и запоминай, боец Пономарева, комсомолка. Ни о чем не спрашивать, выполнять все приказы командира. Обещаешь – значит вернешься с нами к своим. Будет тяжело и опасно, но рядом сейчас из своих – никого и одной тебе не выбраться.

– Я все понимаю, дяденьки! – заверила Рита, прижав руки к груди. – Я все-все буду делать, во всем помогать и ни одного вопросика не задам. Честное комсомольское! А вы разведчики, да? Поэтому про вас расспрашивать нельзя?

Коган, сидя у дерева и роясь в своем вещевом мешке, бросил его, закрыл руками лицо и затрясся в беззвучном смехе. Буторин улыбнулся и стал ждать, пока напарник отсмеется. Рита виновато опустила глаза. Она поняла, что снова сделала что-то не то. Наверное, назвала командиров дяденьками, и это так рассмешило одного из них. Теперь подумают, что она несерьезная, и бросят ее, не возьмут с собой.

– Все, закончил? – сдерживая улыбку, осведомился Буторин у Бориса и повернулся к девушке. – Когда тебе говорят, что никаких вопросов, это означает, что никаких вообще. Без исключений. Что нужно, что посчитают необходимым тебе сказать, то тебе скажут. Понятно, боец Пономарева?

– Так точно, товарищ майор, – бойко ответила Рита, вытирая остатки слез тыльной стороной ладони. – А командир вы?

Коган за спиной девушки состроил страшное лицо и, приложив указательный палец к виску, изобразил, что стреляется из пистолета от безысходности.

– Нет, с командиром ты скоро встретишься, – спокойно ответил Буторин. – Документы политрука ты забрала? Давай сюда, я спрячу их в планшет. Шинель в скатку, плащ-палатку свернуть. Ремень надеть. Есть ремень?

Рита помотала головой, потом опомнилась и произнесла уставное «никак нет». Но потом подняла со своего самодельного ложа портупею с кобурой от нагана, видимо, принадлежавшую убитому политруку. Буторин велел подпоясать гимнастерку офицерским ремнем с кобурой и наган не бросать. Возможно, удастся найти к нему и патроны.

Шелестов с Сосновским добрались до оврага между двумя лесными массивами засветло. Погони и стрельбы они больше не слышали. Сидя за крайними деревьями, они наблюдали за открытым участком местности. Овраг раскинулся здесь от леса и до леса, но был он старым, с пологими осыпавшимися краями, поросший травой и кустарником. Постепенно он превращался в балку, грунтовая дорога спускалась в него у противоположной части и выходила наверх метров в ста. Там был самый широкий участок этой низинки. И самое неприятное, что по этой дороге то и дело проезжали немецкие машины или мотоциклисты. Оставалась надежда, что ночью здесь никто ездить не будет.

– Ты чувствуешь, что звуки канонады все удаляются на восток? – спросил Сосновский, покусывая травинку. – Это ведь фронт от нас на восток смещается.

– Ну, что ж теперь, – Шелестов пожал плечами. – Просто нам придется дольше выбираться отсюда. Надеюсь, что этот полковник Боэр человек спортивного склада и в состоянии пройти большое количество километров пешком, если придется. Главное, чтобы он не стал для нас балластом.