Не сказав больше ни слова, я разворачиваюсь и, гулко хлопнув дверью, выхожу из подвала.

Хотя знаю, что далеко уйти мне не позволят.

Глава 3
Гильотина

Лахлан

Я второй раз подряд набираю на домофоне номер нужной квартиры, отхожу от двери и всматриваюсь в окна третьего этажа в старом кирпичном здании. Ужасно хочется запустить в стекло бутылкой виски, что у меня в руках. Ругнувшись, я подаюсь к двери, снова тыкаю в маленькую черную кнопку и наконец слышу из динамиков голос Фионна:

– Какое б дерьмо вы ни продавали, валите на хрен!

Я щурюсь. Братец изволит шутить? Вполне в его духе, он тот еще засранец.

– Нам с тобой прекрасно известно, что дерьмо ты заказываешь в интернете. Впусти меня, болван. – Я вытаскиваю из коричневого бумажного пакета горлышко бутылки и подношу ее к камере. – Если, конечно, не хочешь, чтобы я это выкинул.

Домофон пищит, и меня все-таки впускают в дом.

Поднимаюсь на площадку третьего этажа. Возле распахнутой двери меня встречает младший братец: он, с хитрой ухмылкой привалившись к косяку, ковыряется в пакете с ореховой смесью. Из квартиры доносятся музыка и смех.

– Рад тебя видеть, мелкий паршивец, – говорю я, сгребая брата в охапку.

Фионн чуть выше меня и поджаристей, под кожей прощупываются жилистые мышцы. Он дважды, от всей души, хлопает по моей спине, словно демонстрируя силу.

– Надолго ты в Бостоне?

– В понедельник улетаю.

– И когда ты наконец остепенишься…

– Не дождетесь!

Я отпускаю брата и на миг прижимаюсь к нему лбом – так я делал с самого его рождения, когда впервые, еще в больнице, взял на руки сверток с младенцем. Отступив назад, Фионн с врачебной дотошностью принимается меня разглядывать.

– Видок у тебя паршивый.

– А ты с пакетиком птичьего корма похож на придурка.

– Омега – жирные кислоты снимают воспаление и снижают уровень холестерина липопротеинов низкой плотности, – сообщает он, пропуская меня в квартиру Роуэна, которая занимает весь третий этаж здания.

– Ни капли не сомневаюсь. А еще они превращают вас, доктор Кейн, в законченного идиота.

Фионн, по-прежнему рассуждая о жирных кислотах и воспалительных процессах, идет вслед за мной по коридору в просторную гостиную со стенами из голого кирпича и большими, до пола, окнами. Из кухни нам машет Анна, наша общая подруга. Она разливает по бокалам мартини. На диване сидит худенькая, но свирепого вида женщина со сломанной ногой, которую она закинула на журнальный столик. Черный гипс украшен золотой звездочкой. Скорее всего, это та самая Роуз, о которой писал Роуэн, – циркачка, бог знает откуда взявшаяся в доме Фионна. Слоан с ней успела подружиться. Фионн и впрямь представляет девицу как Роуз, однако характер их отношений объяснить не удосуживается. Надо будет обязательно спросить его напрямик – пусть помычит и попотеет. Судя по язвительной ухмылке Роуз, она возражать не станет. Бешеный кот по кличке Уинстон сидит рядом и нервно бьет хвостом, высматривая, в какой палец задранной на столик ноги вцепиться первым. Навстречу мне со стула поднимается Слоан.

У меня перехватывает дыхание: за ней стоит самая красивая женщина на свете. У нее ярко-голубые глаза, пухлые губы, изогнутые в лукавой, но очень ласковой улыбке, а по плечам рассыпаны блестящие медового цвета локоны. Наверное, следует что-то сказать или сделать, однако я замираю столбом посреди комнаты и пялюсь на незнакомку.

– Лахлан! – зовет меня Слоан.

Сглотнув, я слегка прихожу в себя и растягиваю губы в вымученной улыбке.

– Мадам паучиха? Как успехи на творческом поприще? Удалось сплести что-нибудь новенькое?

Она щурится. Эта девушка может запросто выколоть мне глаза – оттого издеваться над ней вдвойне интереснее!

– Все еще рисуешь птичек для моего безнадежно влюбленного братца?

Щеки Слоан вспыхивают румянцем, а я, расплывшись в довольной улыбке, протягиваю ей бутылку виски. Фионн, проходя мимо, выхватывает ее первым, но Слоан к нему даже не оборачивается, она смотрит только на меня, будто пытаясь о чем-то предупредить взглядом.

– Лахлан, это моя подруга Ларк.

Переключив внимание на красотку, я протягиваю ей руку. Девушка подходит ближе, ее лицо расплывается перед глазами, и я мысленно проклинаю себя, что оставил очки в машине. На таком расстоянии я плохо ее вижу, но все равно чувствую тепло улыбки. Девушка отвечает на рукопожатие, и от ее прикосновения меня пробирает током.

– Ларк Монтегю. Будем знакомы, – говорит она. В словах слышится отголосок насмешки, он вибрацией звенит между нашими ладонями. – Значит, вы и есть пресловутый Лахлан Кейн?

– …Пресловутый? – я вскидываю бровь.

– Я о вас весьма наслышана.

– И что же именно вам рассказывали? Какого рода… подробности?

Усмехнувшись, она отбирает руку:

– Ну, кажется, в разговоре вас порой называют ворчливой наседкой.

– Эй! – возмущается Фионн, всовывая мне в руки виски со льдом. – Не надо возводить на моего брата напраслину. Лично я называл его ворчливым засранцем.

– Да, точно, – подхватывает Роуз. – Ты говорил, что он «засранец, который вечно кудахчет и хмурится».

Слоан фыркает:

– Именно!

– Но-но, я умею не только хмуриться. – Подавшись к Ларк, я криво и небрежно ухмыляюсь. – У меня есть гораздо более интересное хобби.

В ответ она хохочет:

– Да? Какое, например? Вязать крючком? Готова поспорить, у тебя выходят отличные салфетки.

Роуз хихикает.

– Нет, это больше по части нашего доктора.

Братец, глотнувший в тот момент виски, шумно кашляет.

– Роуз…

– Он даже состоит в клубе вязальщиц.

– Роуз, заткнись…

– Они собираются каждое воскресенье. Называют себя «сестры по петелькам», а Фионн… – Роуз сдавленно мычит и хохочет, потому что братец зажимает ей рот ладонью.

Уставившись на меня с ужасом и мольбой, он шепчет:

– Только Роуэну не рассказывай. Я недавно припомнил ему детское прозвище!

Громко смеясь, я качаю головой:

– Мой милый, наивный братик… Разумеется, я все расскажу Роуэну, поскольку смысл моей жизни состоит в том, чтобы стравливать вас между собой.

Хлопнув его по плечу, я сажусь в одно из кожаных кресел:

– Не хочу расстраивать, дружище, но, видимо, ты со своей любовью к салфеткам так и не избавился от страсти к мелодрамам. Роуэн однозначно за тебя порадуется.

Фионн пускается в длинные бестолковые объяснения: мол, все из-за какой-то листовки и вообще недоразумение, но я не слушаю. Мне не до него: на диван напротив садится Ларк. Бешеный кот Слоан тут же запрыгивает ей на колени и сворачивается клубком.

На таком расстоянии я вижу девушку гораздо отчетливее: и родинку над верхней губой, и рябь на коже возле волос: там, наверное, была ссадина, которая плохо срослась. Я ощущал бы ее присутствие, даже если бы сидел к ней спиной. Ларк словно вбирает в себя всю энергию в комнате, концентрирует внутри и изливает наружу сквозь лучистые глаза и звенящий смех.

Я не слышу, о чем говорят рядом Фионн и Роуз, – только реплики, которые вставляет в их разговор Ларк. Чаще всего достается Фионну: мол, «ты берешь пряжу по скидке?» или «наверное, салфетки лучше продавать в интернете». Сосредоточившись на собеседнике, Ларк рассеянно водит рукой по кошачьей спине, и Уинстон довольно урчит в такт разговору. Меня она словно не замечает. Если и чувствует на себе мой взгляд, то не подает виду.

Ларк Монтегю прекрасна! И я пялюсь на нее, прямо как неуклюжий подросток.

Приходится через силу отвести взгляд и уставиться на свои руки. Под татуировками проглядывают шрамы. На указательном пальце не хватает сустава. Забитые чернилами костяшки унизаны серебряными перстнями. Постучав одним по краю стакана, я подношу виски к губам. Эти руки хорошо смотрелись бы на женских бедрах. Представив, как татуированные пальцы стискивают мягкую плоть, я ерзаю в кресле, скрывая напряжение. Член болезненно упирается в ширинку.

Чтобы такая женщина – и со мной? Немыслимо!

И в то же время охренительно красиво.

Подняв голову, я вижу: спор о салфетках достиг апогея, но Ларк отчего-то смотрит на меня, заговорщически улыбаясь. Это длится всего лишь миг, после чего она отворачивается к собеседникам, зато ее улыбка остается со мной – словно безмолвная реплика или намек, который я бессилен понять.

Вскоре тема разговора меняется, но нас с Ларк по-прежнему будто связывает тонкая нить. Когда она под надуманным предлогом выходит на балкон, мне становится одиноко. Я несколько минут пытаюсь унять в себе это ощущение, а оно все не ослабевает, поэтому я, сдавшись, иду вслед за девушкой.

Услышав, как хлопает балконная дверь, Ларк не двигается с места. Она стоит возле перил, ничуть не удивившись моему появлению.

– Привет.

Знаю, вступление могло быть и лучше, но Ларк улыбается, оглянувшись через плечо.

– Привет. Ты ведь пришел не затем, чтобы на меня ворчать?

Хмыкнув, я закрываю за собой дверь.

– Нет, это только по будням с девяти до пяти. В остальное время я и впрямь изображаю из себя заботливую наседку.

– Да неужели? – Она звонко хохочет. – Представляю, как вечерами ты сидишь в курятнике на кладке яиц. Хотя это вполне перекликается с любовью твоего брата к салфеткам…

– Да, он по этому поводу частенько кудахчет.

Ларк фыркает:

– Кудахчет? Похоже, ты и впрямь увлекаешься куриными каламбурами.

– Господи… Я веду себя как индейский петух. Давай попробуем еще раз.

Я разворачиваюсь и захожу в квартиру. Слыша сквозь стекло женский смех, хлопаю дверью и снова появляюсь на балконе.

– Какой приятный вечер! Можно составить тебе компанию? Кстати, я совершенно не разбираюсь в разведении домашней птицы.

– Это хорошо. Мой прежний парень, как выяснилось, питал особую любовь к общипанным курицам.

– Похоже, он был дураком. Но я не из таких, мне пернатые не интересны.

– Какая жалость. Я люблю птичьи перышки, им можно найти очень интересное применение…

Я снова разворачиваюсь и в третий раз громко хлопаю дверью балкона.

– Привет. Меня зовут Лахлан, и я совершенно не разбираюсь в разведении домашней птицы, но обожаю перья.

Ларк хихикает, и в свете городских огней ее глаза ярко блестят.

– Что ж, у нас много общего. Первый мой парень обожал щипаных куриц, второй терпеть не мог перья. Вот и приходится скучать в одиночестве. Так уж и быть, поделюсь с тобой краешком насеста.

Я подхожу ближе, чувствуя в осеннем ветре сладковато-цитрусовый аромат духов. Ларк рассматривает бездну у нас под ногами, и я тоже опускаю взгляд. Вид не из лучших: темный переулок и кирпичный дом напротив – совсем близко, почти вплотную. Но отчего-то рядом с Ларк возникает чувство, будто мы стоим не на узкой бетонной плите, висящей над темнотой, а на краю мира. Она с таким интересом всматривается в городской пейзаж, что и я невольно обвожу его взглядом.

– Первый раз в Бостоне? – спрашиваю я.

Ларк улыбается и перебрасывает волосы через плечо, чтобы лучше меня видеть.

– Не совсем. Я выросла неподалеку.

– Где?

– В Род-Айленде.

Хмыкнув, я киваю, после чего делаю из стакана глоток.

– Слоан говорит, вы с ней давно дружите.

– Да, – отвечает Ларк. Ее лицо на миг тускнеет. Моргнув, она сдерживает всплеск эмоций и снова улыбается ярче прежнего. – Мы познакомились в школе-интернате. Мне не сразу удалось расположить ее к себе, но с тех пор мы лучшие подруги.

– Это неудивительно.

Пожав плечами, Ларк крутит сцепленные пальцы.

– Слоан не такая уж и замкнутая. На вид, конечно, весьма ершистая, но в глубине души милашка.

– Я про тебя, – говорю я, не удержавшись от усмешки. Между бровей у Ларк проступает складка, а взгляд замирает на моей кривой улыбке.

– Представляю, как ты ее осаждала. Вряд ли ей удалось долго держать оборону.