С этими словами он решительно поднялся с дивана и вышел из кабинета супруги. Он сделал несколько шагов по широкому коридору. И перед тем, как свернуть к себе в комнату, со стороны лестницы он услышал лёгкий шорох. Он повернул голову и застыл на месте. По ступеням поднималась высокая и грациозная девушка. Первым, что поразило его воображение, была её необычайно тонкая талия и пышные бедра, одетые в креповую синюю ткань. Вторым предметом, вызвавшим немой восторг, были красивые пышные волосы, заколотые в высокую прическу. Девушка будто почувствовала спиною его пристальный взгляд и на мгновение обернулась. Боже, какие у неё были глаза! Гладышев стоял, словно пораженный молнией. Её магический взгляд и походил на саму молнию. Она не просто посмотрела на него, она сверкнула чёрными очами. И в его голове сделалось пусто. От неожиданности он даже забыл о том, куда шёл. Девица уже скрылась на втором этаже, а он всё стоял внизу и соображал, что ему делать и как себя вести.

«Господи, кто это? – пытался сообразить он. – Откуда эта королева?»

Он хотел было вернуться в кабинет жены и прямо расспросить её о неведомой девице. Но, поразмыслив, не стал этого делать. Он медленно проследовал к себе в комнату и провёл в ней около часа, лёжа на диване, в неком странном оцепенении.

Пока он находился в собственных покоях, в прихожей творилась новая суета. В дверь несколько раз звонили. Сначала к ним явился какой-то высокий студент с пачкой журналов, перевязанных бечёвкой. Это была годовая подшивка знаменитого журнала «Ребус»^[10]. Потом пришли двое весьма странных джентльменов, одетых во всё черное. Зайдя в прихожую, они объявили, что их ждёт чета Соболевских. Гостей сразу проводили на второй этаж. Горничная Татьяны Николаевны только таращила глаза на новых гостей и крестилась украдкой.

Сама же хозяйка дома ни жива ни мертва наблюдала за всей этой суетой и тёрла виски уксусом. От обилия новых впечатлений у неё началась мигрень. Верная Серафима находилась рядом и, как могла, утешала свою хозяйку.

* * *

Когда время приблизилось к ужину, Михаил Алексеевич вскочил и большими шагами проследовал в гардеробную. Он надел на себя приличный костюм с белой сорочкой и тщательно, на пробор, расчесал волосы. А после опрыскал себя дорогим одеколоном и вышел в столовую как раз в тот самый момент, когда все гости расселись по местам и собирались приступить к ужину.

Красная и растерянная от присутствия новых людей, Татьяна Николаевна старалась выглядеть гостеприимной. Она давала последние распоряжения для горничных. Те подносили закуски и горячие блюда. Бедная Гладышева даже не чаяла, что Михаил Алексеевич выйдет к ужину. С одной стороны ей было неловко от того, что могли подумать гости в том случае, если бы её супруг наотрез отказался с ними знакомиться. Она понимала, что такое поведение может быть истолковано Соболевскими, как оскорбление. Будучи в своем кабинете, она уже придумала несколько оправдательных объяснений его отсутствия. Но более прочих вариантов она склонялась к тому, чтобы сказать гостям о внезапной лёгкой простуде Михаила Алексеевича.

Но, с другой стороны, где-то в глубине души, она была несказанно рада тому, что Миша не захотел знакомиться с гостями и не собирался к ним выходить даже к ужину. Так ей было намного спокойнее. Она подумывала даже о том, что хорошо бы сделать так, чтобы её ненаглядный Мишенька никогда не пересёкся с четой Соболевских. С большой тревогой, печалью, завистью и унынием она рассматривала стати своей юной гостьи. Надо признать, что Барбара Соболевская оказалась не просто хорошенькой, она была сказочно красива. Матовый, ровный тон нежной кожи, тонкие черты прекрасного лица, длинная шея, точеная фигура, грация и море обаяния – всё в этой молодой женщине было в избытке. Но более всего Татьяну поразили её глаза – огромные темно-карие, в обрамлении длинных ресниц, они порой смотрели так, что замирало сердце.

«Она точно колдунья, – с унынием думала Татьяна Николаевна. – И она точно уведёт у меня Мишеньку».

Её настолько поразил взгляд новой гостьи, что она с трудом разглядела даже то, во что эта девица была одета. Её рассеянный взор ухватил лишь нечто лёгкое и кружевное, бежевого цвета. Тонкие и длинные руки девушки были обтянуты замысловатым, чуть золотистым ажуром. Судя по всему, это было очень дорогое, парижское платье, открывающее волнительные полусферы высокой нежной груди.

Интересно, сколько же ей лет, напряженно рассуждала Татьяна, пристально разглядывая изящные и лёгкие кисти девушки. Она невольно любовалась её длинными пальцами, унизанными двумя золотыми кольцами. Барбара красиво держала вилку и красиво ела, положив на тарелку совсем мало еды. Татьяна перевела взгляд на собственную тарелку и покраснела.

Её взгляд скользил от грузной фигуры пана Соболевского к его молоденькой супруге. В отличие от эфемерной Барбары, пан Соболевский казался вылепленным из огромного куска глины. Он много и небрежно ел, не успевая подзывать к себе прислугу для перемены блюд, и много пил. Его красное лицо покрылось капельками пота. Он сопел и почти не разговаривал, угрюмо поглядывая на саму Татьяну Николаевну и стены гостиной.

«Да она ему в дочери годится, – с неприязнью думала Татьяна. – Экий отвратительный мужлан. А она, господи, ну что за красавица».

Каждый раз, когда она встречала то кроткий и приветливый, а то задумчивый, чуть надменный и даже мистический взгляд этой странной Барбары, она благословляла то обстоятельство, что Миша заупрямился и не пожелал знакомиться с четой Соболевских. Татьяна Николаевна уже с нежностью думала о том, что при первой же возможности отлучится от стола и самолично отнесёт Мишеньке ростбифы, пироги и жульен. Вопреки назиданиям своего консультанта, она сделает это сама. Она покормит его вдалеке от всех. А может, станется, завтра же гости уедут. Мысленно она корила себя за то, что пошла на поводу у Петровского и согласилась на спиритический сеанс.

Каково же было её изумление, когда сразу после начала ужина, когда гости уже давно расселись и приступили к еде, на пороге гостиной появился её ненаглядный супруг, одетый в свой самый лучший английский костюм. Помимо костюма от ее пытливого взора не ускользнуло и то, что он необыкновенно и как-то по-особому элегантно причесан, и от него пахнет его любимым Фоджере Рояль от Убиган (Fougere Royale Houbigant). Она даже растерялась от его внезапного появления.

Гладышев весьма учтиво и приветливо поздоровался с гостями, пожав руки мужчинам. А потом каким-то довольно быстрым движением поклонился Барбаре и поцеловал ей руку.

– Приветствую вас, господа, – чуть торжественно произнёс он. – Меня зовут Гладышевым Михаилом Алексеевичем, и я являюсь хозяином этого дома и супругом Татьяны Николаевны. Она, верно, уже рассказывала вам обо мне, – шутливо произнёс он. – Вы простите меня, господа, что я не встретил вас с утра. Супруга, наверное, уже поведала вам о том, что я был занят по делам службы. Я пишу диссертацию.

– О, как это похвально, – откликнулся хитрый Петровский, сверля Гладышева пристальным взглядом лукавых глаз. – Я с вами заочно давно знаком, дорогой наш Михаил Алексеевич. Ваша благоверная мне много о вас рассказывала.

– Вот как? – Гладышев иронично приподнял брови.

А после комната наполнилась весьма непринужденным, светским разговором. Тонко звенели хрустальные фужеры, звучал женский смех, звякало о фарфор столовое серебро.

Татьяна Николаевна старалась произвести на гостей благоприятное впечатление. Ей стоило огромных усилий выглядеть милой и непринуждённой. Она, казалось, вполне искренне смеялась шуткам Петровского, и всё же, подобно зоркой орлице, она следила за ветреным супругом. И каждый раз внутренне цепенела, когда перехватывала дерзкий взгляд Михаила в сторону новой гостьи. Холодела от того, как пытливо и по-мужски вызывающе он смотрел в сторону Барбары. А Барбара в смущении отводила взгляд. Вздрагивали её длинные ресницы, она опускала веки томных глаз, а маленькие губы трогала кроткая улыбка, выпуская полоску жемчужно белых зубов. Боже, как она была хороша в эти минуты. И как же дурно становилось в эти минуты нашей несчастной Татьяне Николаевне.

Внутренне она молила, чтобы ужин закончился как можно скорее. Ей хотелось, не смотря на все запреты консультанта, сцапать горячую Мишенькину ладонь и силой увести его в спальню. А там, в слезах, потребовать у него каких-то объяснений. Но каких? Она и сама не знала! Ей важно было, чтобы он сразу же, на самых первых порах, отрёкся от этой самой Барбары. Чтобы он сходу уверил её в том, что эта девица совсем не произвела на него никакого впечатления. Сказал, что её подозрения – это чушь! Высмеял бы как-то этого грузного буку-Соболевского, а заодно и его юную супругу. Ну, что-нибудь, то он должен же ей сказать! А ей было важно взять его за руку и понять, что его теплые ладони принадлежат сейчас только ей. Что как бы то ни было, она его законная супруга. Господи, она может даже заплакать в сердцах, чтобы он её пожалел. Нет, пожалуй, плакать не нужно. Он рассердится. Он не выносил её слёз.

Пока мысли Татьяны Николаевны неслись семимильным галопом по оврагам и пригоркам, подгоняемые лихим наездником по имени «ревность», наш герой и сам пребывал в довольно странном состоянии. Он никак не мог сосредоточиться. Он вместе со всеми улыбался, вёл непринужденный светский разговор и даже смеялся удачным шуткам Петровского, но при этом всё происходящее казалось ему нереальным. Он будто не сидел в этой комнате, а парил где-то под потолком, силясь приземлиться на собственное место за столом. Он вообще не понимал того, что с ним происходит.

«Может, я просто опьянел? – лихорадочно соображал он. – Я просто выпил вина на голодный желудок. От этого у меня так сильно кружится голова… Господи, что это? Как такое возможно? Что за глаза? Зачем она так смотрит на меня? Да, нет же, не смотрит. Она скромно отводит взгляд. Что за девушка! Кто она такая? Каких кровей? Боже, как она прекрасна! А шея, а поворот головы. А губы. И эта лёгкая чудинка во взгляде и отрешенность. И кротость, и обаяние. И порода. Боже, откуда она такая? И если бы сейчас все исчезли разом, я подошёл бы к ней и поцеловал её. Она богиня, и она – ведьма. Так не бывает…»

Очнулся он только тогда, когда ужин подходил к концу, и прислуга убирала со стола серебряные креманки из под сливочного десерта. Боковым зрением он видел, как Барбара встала из-за стола, поблагодарила хозяев за ужин и грациозно выпорхнула из комнаты. А её молчаливый супруг сухо кивнул. По-видимому, этот господин считал себя настолько важным, что всё происходящее вокруг он воспринимал как должное. Более словоохотливым казался лишь Петровский. Он искренне хвалил все блюда, мастерство повара и гостеприимство семейства Гладышевых. После ужина, с разрешения хозяев, он закурил сигару и, ловко присев на диван, сообщил:

– Господа, я умышленно не стал за трапезой заговаривать о предмете нашего визита. Простите, но за едой я стараюсь не вести серьезных разговоров. Это, знаете ли, мешает пищеварению. А обсудить детали предстоящего мероприятия нам крайне необходимо. Если вы позволите, то я зайду к вам, Татьяна Николаевна, завтра с утра, и мы обговорим с вами все подробности. Я буду очень признателен вам, Михаил Алексеевич, если вы найдёте возможным, присутствовать при оном разговоре. Простите, что я не обратился к вам первому с этим вопросом, как к главе семейства.

– Да, бог с вами, – улыбнулся Гладышев. – Я слишком далёк от всей этой метафизики и веры в сверхъестественное. Поэтому полностью доверяю вас в руки моей второй половины. Это она у нас в доме отвечает за досуг и развлечения.

– Славно, – выпустив дым из ноздрей, хмыкнул Петровский. – Досуг? – он снова хохотнул. – Скажите, Михаил Алексеевич, а вы у нас действительно человек, далёкий от любых предрассудков и любой формы метафизического взгляда на явления природы?

– Скорее да, чем нет.

– То есть вы скептик и решительно отвергаете любую мистику?

– Отвергаю.