Когда Сара открыла холодильник, тот ободряюще загудел. Она потянулась за апельсиновым соком, который мать держала в графине на верхней полке. Знакомый терпко-сладкий вкус помог успокоиться. По крайней мере, так она думала, пока не вернула графин на полку и не закрыла дверцу. Оказалось, ее успокаивал свет изнутри холодильника. А когда дверца захлопнулась и девочка снова очутилась в странной мгле, мысли о скором рассвете и праздничном пироге не удержали от того, чтобы побежать в комнату матери.

Темнота не мешала ориентироваться. Сара прекрасно знала каждый сантиметр дома. В этой уютной хижине, построенной ее прабабушкой, она прожила всю жизнь. Как прежде – ее мама и бабушка.

Сара остановилась в дверях спальни и далеко не сразу заметила, что мамы нет в постели. Желудок снова скрутило, как во время падения, а в горле застрял сдавленный крик. Она нащупала дверной косяк и обхватила его так, что побелели косточки на пальцах – сильных, целых и невредимых. Кошмары нереальны. Должно быть, Мелоди Росс встала пораньше, чтобы подмести крыльцо или перемолоть травы во врезанной в пень каменной ступке, использовавшейся многими поколениями женщин семьи Росс.

Но даже представив себе звук, с которым дубовый пестик, гладкий и лоснящийся от многолетнего использования, растирает в ступке корешки, Сара не поверила в это объяснение.

Потому что она принадлежала к семье Росс, а женщины в их роду знали: предчувствия не менее реальны, чем бумаги, разбросанные по полу спальни.

Сара отпустила дверной косяк и вбежала в комнату. Она упала на колени в ворох бумаги, но даже шуршание вырванных страниц, которые она подбирала и прижимала к груди, с трудом заставило поверить в то, что святыня осквернена. Мама бы ни за что такого не допустила – если только с ней не стряслась беда.

Снаружи рассеивалась темнота, небо стало блекло-серым.

Разбросанные страницы были вырваны из старинного лечебника семьи Росс, который ночью обычно хранился на мамином прикроватном столике. За годы службы они выцвели и покрылись пятнами. Тем не менее рукописные заметки травниц предшествующих поколений тщательно оберегались.

До сего дня.

Неправильность происходящего потрясла Сару. Чувство падения в бездну переполнило желудок и погрузило все тело в пучину отчаяния. Однако, прежде чем, дрожа, подняться на ноги, она подобрала вырванные страницы. Все до единой.

Стало светлее, и она увидела то, чего не заметила ранее.

След из страниц вел по коридору в гостиную. А оттуда – дальше, через порог дома мимо открытой входной двери. Мотылек сердца поднялся выше, к горлу, и замер там, едва позволяя дышать. Она кинулась вперед, подбирая остатки книги, потому что знала: этого хотела бы ее мать.

Лечебник сопровождал жизнь Сары чуть ли не с рождения. Она ведь была из семьи Росс. Книга была предназначена научить ее врачевать и готовить лекарства, взращивать и пожинать семена будущего. Горячие слезы хлынули по ее замерзшим щекам. Утром в горах было морозно. Легкая ночная рубашка не давала достаточно тепла. Но возвращаться за халатом девочка не стала. Плача и дрожа от холода, она подбирала страницу за страницей, пока ее ноги леденели от росы.

Сара не оставила ни одной страницы на сырой траве, собрав даже те, на которых были липкие следы крови. Когда она прикасалась к ним, с ее холодных губ срывался отчаянный стон, сдержать который мотыльку в горле было не по силам.

Разбросанные страницы привели к тропинке, скрывавшейся в лесу. Девочка без колебаний ступила под его тихие и все еще темные своды. Тени диколесья были ей знакомы. Прежде чем она научилась ходить и говорить, ей показали тут каждое растение, каждый корень, каждое дерево и каждую лозу. Но и здесь Сару уже поджидало нечто искаженное, противоестественное. Шелест листьев от дуновения утреннего ветерка не звучал гостеприимно – к нему примешивался другой звук: размеренный скрип, заставивший ее плотнее прижать к груди остатки лечебника.

Скрип не умолкал. Чужеродный звук в родном месте.

Сара дошла до конца такой знакомой тропинки, ведущей со двора в сад, но впервые что-то на этом пути заставило ее застыть в страхе. Скрип стал слышнее. Он давил на уши, заглушая грохот сердцебиения и приветливое журчание горного ручья.

Зловещий звук стал вездесущим. Разум пытался определить, откуда он исходит, и в то же время уклонялся от этого знания.

А вдруг часть страниц унесла вода?

Паника заставила девочку двинуться дальше.

Нужно сберечь книгу. То утро, бросившее вызов всему привычному, оставило Саре только такой смысл.

Внезапно открывшаяся чудовищная картина – тело, висящее на белой акации, – снова остановила ее. Смысла не стало. Все разумные доводы улетучились. Тугая веревка шла от материнской шеи к скрюченной ветви, на которой терлась о кору и издавала стоны затянутая петля. Руки Сары обмякли, и собранные страницы, словно осенние листья с алыми крапинками, рассыпались по земле. Теперь и правда какие-то из них оказались в ручье. Им повезло – течение подхватило их и понесло по волнам, а Сара, оцепеневшая снаружи и внутри, так и стояла, приковав взгляд к телу матери.

Наконец мотылек, сидевший в ее горле, выпорхнул наружу надломленным криком. Он разорвал тишину, сковавшую гору. Всеобщей неподвижности тоже пришел конец: сонные вороны встрепенулись и поднялись с насиженных мест, откуда наблюдали за мрачной сценой. Сара бросилась к качавшимся, подобно маятнику, посиневшим ногам матери. Чтобы помочь. Защитить. Хотя явно уже слишком поздно.

Мамина ночная рубашка была в крови: засохшие брызги резко выделялись на бледно-розовой ткани. Мама всегда была такая чистая и опрятная, такая решительная и ко всему готовая, переполненная энергией и жизнелюбием. Кто-то сделал ей больно. Кто-то вытащил ее из дома, оставив след из окровавленных страниц.

Сара оказалась не готова. Двенадцати лет ученичества не хватило. Оберегов и снадобий было недостаточно. И сада дикого леса – тоже. Мотылек улетел. Остались только стоны. Острые и уродливые, они раздвигали губы зазубренными крыльями, которые резали, как стекло. Тело на дереве не было ее матерью. Осталась лишь изуродованная, безжизненная оболочка знахарки Мелоди Росс. Ее остекленевшие глаза не выражали ничего. На ее губах больше никогда не появится улыбка. Еще недавно блестевшие на солнце темные волосы растрепались и вымокли.

Сара добиралась до сада слишком долго. Она должна была услышать шум. Должна была почувствовать ужас. Все это разбудило ее, но она отвлеклась на игрушечную мышь и блуждания по темному дому. Притворялась, что все в порядке, выпив сока и думая о подарках ко дню рождения. Но она была из семьи Росс, жизнь которой никогда не ограничивались пустяками вроде сережек или пирогов.

Вой, полный гнева и страха, понесся к солнцу, показавшемуся на горизонте. Никогда больше мелочь вроде связанного крючком оберега не сможет ее утешить. Сара упала на колени у подножия белой акации, потрясенная собственным криком. Пройдет немало времени, прежде чем она снова сможет издать хоть звук.

* * *

Урна с прахом стояла там, где я ее оставила. Ваза из нержавеющей стали не опрокинулась, пока я спала, и останки Сары не рассыпались по полу вместе с ее жуткими воспоминаниями. Скорбный пепел не проник в мои обычно безликие кошмары и не наполнил их ужасающе отчетливыми образами. Результатом автомобильной аварии, отнявшей жизнь моей лучшей подруги, стало легкое сотрясение мозга… и прах Сары.

Прошел месяц с тех пор, как я забрала ее останки.

Никто другой на них не претендовал.

Эта ответственность, проникнутая каким-то опустошающим холодом, днем превращала меня в блеклое подобие самой себя, а по ночам отравляла мою голову пугающими мыслями.

Ведь это мне Сара Росс доверилась после того, как убили ее мать, а я не справилась с задачей. Не уберегла названую сестру. Ее не стало. Как и всего, что я пыталась сохранить за свои двадцать три года… Кроме воспоминаний Сары.

В день нашего знакомства я взяла ее за руку, и в череде ночных разговоров по душам она шепотом пересказала мне, что случилось тем утром, когда она нашла свою мать мертвой.

Такая хрупкая.

На фоне миниатюрной фигурки Сары я казалась неуклюжей верзилой. Нас определили в одну и ту же приемную семью, и комната у нас была общей. Небольшой рост новой знакомой лишь на несколько секунд обманул меня. Я догадалась верно – она оказалась старше. На целый год. Но возраст не помешал мне понять, что ей нужна защита. На это намекали синяки под глазами и нездоровая бледность, пришедшая на смену выцветающему загару. Губы у нее были обветренные, в трещинах. В первый вечер она проплакала несколько часов, и во рту у нее пересохло от соленой печали.

Я принесла стакан воды и присела на краешек ее кровати. Она сделала несколько глотков, чтобы промочить горло, а потом начала говорить. Я взяла ее за руку и не отпустила бы даже при угрозе собственной жизни.

Только когда подруга умерла, я поняла, что запомнила каждое ее слово.

После несчастного случая, виновник которого так и не был найден, мне каждую ночь приходил кошмар, навеянный ее хриплым шепотом. От него я всегда подскакивала на кровати в один и тот же момент, а затем вставала и блуждала в поисках покоя. А находила урну. Это не приносило облегчения.

Под резким светом люстры поверхность урны блестела, словно зеркальная. Она искажала мое отражение. Увидев странное, нечеткое и будто бы незнакомое женское лицо, я отступала назад и закрывала дверь.

Вторая спальня нашей квартиры в Ричмонде, оплачивать которую мне скоро будет не по карману, превратилась в склеп.

По пути в ванную за обезболивающим я проверила телефон. Никаких уведомлений. Ничего, напоминающего о Саре, в нем не осталось. Никаких писем или сообщений. Я удалила их все, а новых никогда больше не появится. Почему я их не сохранила? Потому что свидетельства того, что какое-то время, очень недолго, мы жили нормальной жизнью, были для меня невыносимы.

И на сердце у меня было так же пусто, как на экране телефона.

Я оставила его на тумбочке в коридоре и сосредоточилась на пульсирующей боли в висках и других частях своего пострадавшего в аварии тела. Пришло время для очередной дозы лекарства. Вероятно, к моим чересчур ярким сновидениям крошечные белые таблетки тоже имели отношение, но без них я заснуть не могла, а ночь прошла только наполовину.

Сара заварила бы чай с валерианой. С годами мне удалось полюбить горьковато-мятный вкус этого напитка, рецепт которого хранили в ее семье.

Сара так никогда и не оправилась от убийства своей матери. Она оставалась бледной, ее окружала аура хрупкости, и правда о ней открывалась только мне. А я, высокая и сильная, отгораживалась от окружающего мира неприступной стеной. И только для Сары этой стены не существовало. Вместе мы сумели построить нормальную жизнь. Ненадолго.

А теперь в стене, которую сумела пробить Сара, зияла брешь, куда просачивались леденящие кровь кошмары. Однажды я дала Саре обещание. Что отвезу домой, когда ее не станет.

И намеревалась сдержать слово. Когда-нибудь. Я не допускала никакой лжи между нами, не допущу и этой, последней. Вернувшись в постель, я поняла, что организм не стал сопротивляться воздействию таблеток. Он был изнурен. По правде говоря, разум тоже с готовностью погрузился обратно в туманное бессознательное. Ведь теперь только в кошмарах можно было увидеть Сару. И страху не удастся помешать мне отправиться за ней. Никогда не удавалось.