Сама я могла проявить эмпатию из вежливости с незнакомой официанткой. А вот сочувствие, выказанное кем-то мне, когда горе все еще ранило, заставляло еще сильнее ощетиниться.

И все равно я потянулась к старушке и не выпускала ее руки.

– Тебе лучше сперва разобраться с главным. А потом мы снова поговорим. Разыщи меня, когда дело будет сделано. – Она переместила свободную руку с моего запястья к ладони, которая сжимала ее руку. Это убедило меня ослабить хватку и отпустить ее. Затем Бабуля аккуратно согнула мои пальцы так, чтобы ладонь превратилась в неплотно сжатый кулак. – Ты боец. Сара нуждалась в твоей защите. И все еще нуждается. Не сдавайся. Это не конец. Это – начало.

Мои пальцы не разогнулись, даже когда она отпустила меня и ушла восвояси.

Когда Бабуля выходила из закусочной, биолог не стал подниматься с места. Он никак не отреагировал на ее уход. Это тоже вызвало у меня симпатию. Бабуля шла по своим делам, а он просто не вставал ей поперек дороги. Не знаю, перевел ли он взгляд в мою сторону, когда я, распрямив наконец кисть, попросила счет. Я же твердо решила не смотреть на него. Присутствие Уокера осознавалось и без зрительного контакта, и от этого становилось не по себе.

Проходя мимо места, где сидел биолог, я оказалась меньше чем в метре от его спины. Мое тело просканировало это пространство, словно желая понять, как быстро сможет преодолеть его, если мозг даст такую команду. К тому же каждый из нас, похоже, подсознательно был осведомлен о другом. Готова поклясться, его плечи напряглись, когда я приблизилась к стойке. Но я просто шла дальше. Около входной двери у меня уже болели стиснутые челюсти и щипало от сухости широко раскрытые глаза.

Скорее всего, он ничего не заметил или не придал значения. Все, что я пыталась доказать, я доказывала только самой себе. И этого было достаточно. Попав в своеобразный городок, жизнь которого в утренние часы оказалась куда насыщенней, чем можно было ожидать, мне нужно было сохранить волю и решимость. Когда-то давно я создала равновесие из хаоса. Да и смерть Сары я пережила. Разве нет? По крайней мере, физически? И я точно не собиралась терять самообладание из-за пары пристальных зеленых глаз и умудренной годами феи-крестной с волшебными карманами, набитыми запасами травяного чая.

Глава третья

Я не привыкла ориентироваться по письменным указаниям, но адреса у хижины Россов не было, а мой навигатор на таком удалении от города начинал сбоить. Телефон все еще позволял принимать входящие звонки и звонить самой, но одинокая полоска в правом верхнем углу экрана выглядела почти фатально.

Итак, я пыталась отыскать ориентиры, упомянутые в маршруте, действуя отчаянным методом проб и ошибок, и надеялась, что бензина в баке хватит на эти скитания.

Наконец удалось найти проезд, совпадающий с описанием, – его предваряло скальное образование, в заметках М.Р. названное Стоячими камнями. Трем массивным глыбам, прислоненным друг к другу, больше подходило бы «Скалы, оказавшиеся не по зубам дорожно-строительной компании». Я включила поворотник и крутанула руль, заложив крутой вираж, хотя колея в траве виднелась слабо.

Арендованный автомобиль пружинил на заросших травой кочках. Слоя высокой густой зелени между колесами оказалось достаточно, чтобы замедлить ход. Поток примятой травы с шуршанием проносился под шасси. Это было похоже на движение по воде. Я вела осторожно, проезжая рощи, поля и постепенно поднимаясь все выше. Перед склоном, около которого стоял дом Россов, дорога надвое рассекала заросший полевыми цветами луг. Слева от меня показался красный некогда сарай с тронутой ржавчиной жестяной крышей, а еще – яркий на общем фоне, бирюзового цвета старый пикап, который уже наполовину поглотила местная растительность. Окна и кузов почти полностью скрылись под лозами, оплетавшими автомобиль сверху донизу, словно природа специально следовала его контурам, превращая его в нечто зеленое и живое.

У обочины дороги в землю была воткнута табличка с надписью: «Нет ходу трубопроводу». От времени и непогоды она накренилась и выцвела. По дороге в город мне подобные уже попадались. Из нашумевших новостных репортажей я знала, что компании по добыче природного газа хотели проложить трубопровод от месторождений в Северной Виргинии в остальные части страны. Очевидно, у многих жителей в окрестностях горы Шугарлоуф эта идея не встретила одобрения.

Зарастающая дорога и старая табличка уняли мои волнения по поводу нечаянной встречи с другими людьми. Хотя кто-то здесь явно бывал время от времени. Наверное, Бабуля. В противном случае все бы тут окончательно заросло. Но когда я остановила машину перед домом, кругом стояли тишина и покой. Не дав себе времени собраться с мыслями, а то могла бы просто взять и вернуться по дороге обратно, я вышла из машины и захлопнула переднюю дверцу. Затем открыла заднюю и отодвинула куртку. Все это я делала быстро и уверенно, будто каждый день ездила в горы развеивать прах самого близкого человека.

Урна холодила мне руки. Я прижала ее к животу и закрыла автомобиль ногой.

Может, когда я расстанусь с прахом Сары, кошмары прекратятся. Спокойный сон был мне необходим, но в то же время пугал. Сейчас я, можно сказать, каждую ночь воссоединялась с ней. Но слово есть слово. Я не могла нарушить обещание, данное лучшей подруге, даже если ее последняя просьба разбивала мне сердце.

Хижина была построена давным-давно. Ее бревенчатые стены посерели и обветрились. Между ними тусклыми полосами проглядывали слои промазки. Но постройка казалась прочной. Простая квадратная конструкция с отлично сохранившейся металлической крышей. В пустоте, жившей у меня внутри со дня трагедии, эхом отозвались слезы Сары, когда я заметила возле входной двери пару красных резиновых сапог. Они, в отличие от сарая и стен хижины, сохранили яркость цвета. Я потеряла Сару. Сара потеряла мать. Ничуть не удивительно, что всепоглощающая пустота кошмаров не отпускала меня и наяву. На крыльце у входа в хижину в стороне от двери покачивались на ветру подвесные качели – одновременно и уютно, и душераздирающе.

Покой. Безмятежность. И все это было обманом.

В этот домик на отшибе тоже проникли опасность и боль. Красные резиновые сапоги, скорее всего, принадлежали матери Сары. Женщине, которую убили поблизости от этого места более десяти лет назад. Их жизнерадостный оттенок вызвал в памяти куда более мрачный красный прямиком из моих кошмаров.

Подниматься на крыльцо я не стала. Не смогла бы вынести скрипа половиц, по которым, играя, бегала Сара. Да и задержка лишь ненадолго отсрочивала неизбежное. Я приехала, чтобы захоронить прах в саду. Мне предстоит увидеть дерево, преследовавшее меня во снах. Мне придется пройти по замшелой лесной тропе вдоль устья ручья, куда упали страницы с рецептами.

Когда я обошла дом и оказалась рядом с местом, где росла, обвивая поблекшие белые шпалеры, непокорная дикая роза, открывшийся вид заставил меня замереть. Розу давно не подрезали, но в остальном задний двор выглядел не изменившимся. Это был тот самый двор, по которому я раз за разом шла в кошмарах. Роса на траве испарилась несколько часов назад, но я бывала здесь – прямо здесь – в облике Сары так много раз.

По телу пробежала дрожь.

Точно.

Суеверное волнение, посетившее меня в кафе, теперь скользнуло по позвоночнику ледяными пальцами страха. Неужели пересказ Сары был настолько детальным, что у меня получилось представить себе все в точности так, как это выглядело на самом деле? Дверь в хижину со двора сейчас оказалась закрыта, но это та самая каркасная дверь из выдержанной древесины. И порог, который я переступала десятки раз.

Подойдя ближе, я не потянулась к дверной ручке, а крепче прижала к себе урну с прахом Сары. Что, если внутри хижины тоже будет что-то знакомое? Я повернулась к лесу. Просвет между деревьями указывал, где начиналась тропа. Ей явно регулярно пользовались. На секунду я представила, как каждую ночь на этой дорожке появляются следы Сары, ведущие к дереву белой акации и невольно увлекающие меня за собой. Мрачная фантазия не ослабила хватку ужаса.

Земля под ногами была ровной и хорошо утрамбованной. Такая же, как и в каждом из снов. Но тропинки протаптывают живые люди, а не фантомы. Нельзя было позволить себе поддаться мороку.

Внезапно этот суеверный страх заглушила вернувшаяся тревога встретить здесь кого-то. Мне нужно отнести прах Сары в сад. Опасаясь посторонних и не представляя, кто это может быть, я продолжила путь.

Я не наткнулась бы на повешенную на дереве женщину. Кроме перспективы выставить свою скорбь на обозрение незнакомцам, бояться было нечего.

По пути от ограды к просвету между деревьями я сорвала стебелек лаванды. Поднеся цветок к носу, я глубоко вдохнула его успокаивающий аромат. От этого в сознании возникла картина, как лепестки лаванды становятся бледно-сиреневой пыльцой в руках у матери Сары. Тропа не заросла, но, чтобы ступить на нее, нужно было преодолеть росшие по бокам кусты и ветви. Я осторожно отодвигала свисающие ветви, лозы и пушистые еловые лапы, не зная, видит ли во мне лес нарушителя или долгожданного гостя. Впервые я вступала в диколесье, как называла его подруга, и при этом представляла, как мать Сары разжимает пальцы и позволяет лавандовому порошку упасть в горячую, окутанную паром ванну, которую она приготовила для дочери.

* * *

Утром у Сары опять разболелись пальцы, поэтому перед сном мама приготовила ей особую ванну с лавандой. Саре было всего пять лет, однако она уже знала, что к утру боль может вернуться: ее несли сны – те самые, которые иногда приходили вместо снов о пони или сладкой вате.

Ночнушка уже была разложена на кровати, а на бельевой веревке на дворе проветривалось любимое Сарино лоскутное одеяло – летом мама часто выносила его туда. Это чудесное одеяло сшили своими руками она и ее подруги: они соединяли разноцветные яркие лоскутки, получая удивительный калейдоскоп узоров – эти узоры Сара год за годом обводила пальцами.

В ее спальне пахло солнечным днем и теплой травой. Набирая горячую воду в большую ванну на когтистых лапах, ее мама напевала. Песня была из семейного лечебника. Вряд ли много кто ее слышал. Мотив был необычный, живой и переливчатый, а среди слов встречалось много таких, которые сама Сара еще не могла выговорить.

Пока не могла.

Однажды она их выучит и споет. Потому что так делают все поколения семьи Росс.

Давным-давно мама научила ее плести венки из маргариток. Стебелек к цветку, цветок к стебельку. Венок всегда нужно было замкнуть в круг, соединив конец с началом. Иногда вместе с мамой они целый день напролет плели длиннющий венок, который огибал весь дом. А потом брались за руки над цветочной гирляндой и проходили вдоль нее семь раз, пропевая имена всех женщин из рода Росс, начиная с живших ранее, чтобы помнить.

Фэйр – Маргарет – Энн – Элизабет – Берта – Кэтрин – Мэри – Беатрис – Мелоди – Сара.

Мудрые и могущественные женщины, жившие тут до них, всегда носили фамилию Росс. Если они и выходили замуж, то венчались под луной и звездами: свидетелем у них был лес, а его обитатели заменяли гостей и священников, отправляющих обряд. Отца Сара не знала, зато в свои пять лет уже была в курсе, что кровь Россов течет во многих семьях, населяющих округу. Просто у некоторых она получилась разбавленной – все равно что крепкий, горький чай, в который долили сливок и добавили сахара. Такой чай уже превращался в другой напиток – более приятный для некоторых желудков. Нежнее. Слаще.