На что Серёга неизменно отвечал, заискивающе-иронично:

– Понял, Мария Ивановна! Высоцкого нет, остались только Пахмутова и сборник патриотических маршей.

Эти ночные перепалки всегда вызывали негромкий смех в соседних комнатах, и Михаил, даже сейчас, вспоминая всё это, почувствовал невольное веселье и какую-то тёплую, почти ностальгическую благодарность судьбе за возможность пережить снова те нелепые, но такие живые моменты.

Однако веселье было не совсем уместно сейчас, и Михаил усилием воли постарался вернуть себе серьёзность и расчётливость, необходимые в ситуации, когда прошлое вдруг оказалось его настоящим.

Михаил осторожно открыл ящик стола и принялся перебирать свои нехитрые пожитки, всё ещё испытывая то забавное, почти детское любопытство, с которым обычно перебирают забытые коробки на даче или старые чемоданы на антресолях. Первое, что попалось на глаза, – пачка сигарет «Столичные», заботливо укрытая под ворохом бумаг. Он аккуратно вытянул одну сигарету, понюхал её, поморщился и тут же засмеялся. В памяти вспыхнули воспоминания о временах, когда «Столичные» казались верхом роскоши, а их наличие обеспечивало уважительное отношение со стороны товарищей по общежитию.

Следом обнаружились потрёпанные лекционные тетради, украшенные старательно выведенными формулами и примечаниями на полях вроде «сдать к пятнице, иначе капут!» или «Лекция доцентши – испытание для психики». Михаил с любопытством пролистал несколько страниц, пытаясь уловить хоть какую-то полезную информацию о текущем учебном процессе, но быстро отложил их в сторону: конспекты лекций по политэкономии выглядели до неприличия скучными, даже с учетом забавных карикатур на преподавателей, любовно нарисованных с преувеличением всех их характерных недостатков.

Далее в руки Михаилу попала потрёпанная книга Ремарка «Три товарища» с явно библиотечным штампом на первой странице, отчётливо напомнившая ему о давних временах, когда даже художественная литература добывалась не без риска и хитрости, особенно если речь шла о книгах «сомнительного морального содержания», как любила выражаться та самая комендантша. Михаил хмыкнул, не без удовольствия вспомнив, как в юности читал эту книгу взахлёб, пытаясь найти ответы на «вечные вопросы» и периодически пугаясь, не покажется ли он слишком «буржуазным» в глазах сокурсников.

Но особенное внимание привлёк маленький фотоаппарат «Зенит», заботливо уложенный на полку рядом с парой засушенных яблок и коробкой фотоплёнок. Сердце Михаила радостно подпрыгнуло в груди при виде знакомой вещицы: он даже подзабыл, насколько сильно любил фотографировать, и уж совсем позабыл, что когда-то зарабатывал небольшую прибавку к стипендии, ведя фотокружок для детей.

Взяв аппарат в руки, Михаил невольно улыбнулся, ощутив знакомую тяжесть металлического корпуса и гладкость затвора, который приятно клацнул под большим пальцем. Аппарат был явно потёртым, с небольшими царапинами, но ухоженным и надёжным, как настоящий боевой товарищ, сопровождавший его в маленьких фотоприключениях юности.

Память услужливо нарисовала перед Михаилом картину: полутёмное помещение подвала ЖЭКа, в котором собирались детишки разного возраста, с шумом и визгом возившиеся с фотоплёнкой, проявителями и закрепителями. Он вспомнил, как объяснял им устройство фотоаппарата, показывал, как правильно выставлять диафрагму и выдержку, как сушить фотографии на верёвках, натянутых вдоль стен. Почему-то именно это воспоминание сейчас показалось ему одновременно милым и нелепым, и он невольно рассмеялся, представив себя – олигарха, привыкшего к роскошным офисам и дорогим автомобилям, – снова в роли скромного инструктора фотокружка в затхлом советском подвальчике.

Однако, несмотря на весь абсурд ситуации, в сознании Михаила уже начала формироваться вполне ясная и трезвая мысль. Он понял, что оказался не просто в прошлом – в его распоряжении оказалось нечто гораздо более ценное: информация, знания и опыт, накопленные за долгие годы жизни, которая для остальных сейчас представляла собой непредсказуемое и далёкое будущее. И от того, насколько грамотно и осторожно Михаил сумеет использовать эти знания, зависело многое – возможно, даже слишком многое.

Мысли Михаила постепенно обрели чёткость, и его начал волновать вопрос более конкретный и сложный – как именно и в какой точке своей личной временной шкалы он находится сейчас. Конечно, было ясно, что он оказался в молодости, что вокруг – ранние восьмидесятые, но точная дата, год, месяц и день, могли оказаться критически важными. Ведь именно эти детали могли подсказать, какие события ожидают впереди, какие решения нужно принять и, главное, каких ошибок следует избежать.

Михаил почувствовал, как прежнее веселье постепенно уступает место настороженной сосредоточенности и рассудительности. Нельзя было допустить легкомысленности или опрометчивости – будущее слишком хрупко, чтобы доверять его случайностям. Михаил должен был действовать предельно осторожно, по крупицам собирая информацию, анализируя каждую деталь и каждый нюанс, чтобы избежать роковых ошибок, последствия которых могли оказаться непредсказуемыми и фатальными.

Решение было принято: двигаться нужно медленно, осторожно и осмотрительно. Постепенно вспоминать детали своей прежней студенческой жизни, фиксируя в памяти всё, что могло бы иметь значение. Возможно, ему стоило быть внимательнее к тем мелочам, которые в прошлой жизни казались неважными или смешными, а теперь могли сыграть ключевую роль в его новом существовании.

Положив обратно фотоаппарат, Михаил глубоко вдохнул и выдохнул, чувствуя, как тревога и азарт сплетаются в нём во что-то единое, сложное и удивительное. В его руках оказался не просто шанс прожить жизнь заново, а возможность, которая выпадала раз в тысячу лет и от которой зависело абсолютно всё. Именно теперь он чувствовал себя готовым к борьбе с собственной памятью и с самим временем, терпеливо и осторожно прокладывая дорогу в будущее, которое уже однажды принадлежало ему и которое он был твёрдо намерен завоевать снова.

Дверь комнаты распахнулась так резко, будто её с размаху толкнула сердитая комендантша, и Михаил невольно вздрогнул, резко повернув голову на звук. На пороге возник Сергей Петров – сосед Михаила по комнате, долговязый студент, подрабатывающий киномехаником в кинотеатре, с неизменно недовольным выражением лица. Он без приветствия шагнул в комнату, демонстративно вздохнул и, не снимая полотенце с плеч, плюхнулся на кровать напротив, вынудив пружины отчаянно заскрипеть.

– Ну что, Мишаня, поздравляю! – Сергей саркастически развёл руки в стороны, словно собирался обнять окружающее пространство. – Советская реальность, как всегда, радует – даже горячая вода теперь как трофей на Олимпиаде!

Волосы у него были влажные и торчали в разные стороны, как у мокрого воробья, лицо выражало такую степень усталости и раздражения, что Михаилу, несмотря на собственные переживания, пришлось сдерживать улыбку.

– Что, опять сантехник Боря чего-то перепутал? – Михаил осторожно спросил, стараясь говорить спокойно, чтобы скрыть своё внутреннее напряжение и растерянность.

Сергей фыркнул с явным презрением и драматически закатил глаза:

– Перепутал! Ты ещё скажи, что у нас что-то вообще можно правильно подключить! Он вчера так праздновал юбилей жены, что сегодня на автомате перекрыл горячую воду и пустил её в соседний двор, чтобы голубям было тепло. А мы тут стоим с тазиками, как последние идиоты, словно у нас дома ведра с горячей водой в очередь не стоят.

Сергей снова вздохнул, потёр лицо ладонями и печально уставился в потолок, будто там был написан точный план избавления от советского быта и всех его несчастий. Михаил, стараясь выглядеть абсолютно естественно, негромко засмеялся и развёл руками:

– Ну, ты, Серёга, сегодня прям в ударе. С утра уже успел кино покрутить, а потом сразу в ледяной душ?

Сергей поднял на Михаила тяжёлый взгляд и пожал плечами:

– Смеёшься, да? А между прочим, у меня вчера на вечернем сеансе плёнка порвалась прямо на середине фильма. Представляешь реакцию зала? «Служебный роман» показывали! Люди собрались, духи достали, девчонки сидят в платьях новых, а тут – раз! И фильм посреди поцелуя Мымры и Новосельцева рвётся! Я, между прочим, киномехаником подрабатываю – вот такой у нас студенческий хлеб с техническим привкусом. Чуть под кресло не спрятался от стыда, пока склеивал её.

Михаил не удержался и уже искренне расхохотался, забыв на миг о своей абсурдной ситуации:

– А ты что? Справился хоть?

– Куда бы я делся? – Сергей махнул рукой и грустно покачал головой. – Но люди же не прощают таких вещей. Теперь, боюсь, у меня репутация подпорчена. Будут ходить и говорить: «Вот идёт Серёжа – великий советский киномеханик, главный враг поцелуев в отечественном киноискусстве!»

Михаил снова засмеялся и почувствовал облегчение: сосед, погружённый в свои бытовые проблемы и возмущения, явно не замечал ничего необычного в поведении товарища. На секунду Михаил позволил себе расслабиться, поняв, что мир вокруг хоть и абсурден, но вполне предсказуем.

– Ладно, Серёга, не драматизируй, тебя простят. А что вообще нового, кроме сантехнического коллапса и твоих киномеханических подвигов?

Сергей откинулся на подушку, заложил руки за голову и снова вздохнул, словно готовился к длинному списку претензий ко всей Вселенной:

– Да что тут нового может быть? Вчера опять комендантша пыталась устроить охоту на кипятильники, обыскала весь этаж, но студенты – народ находчивый. Спрятали всё под матрасы и в обувь, теперь ходим, как по минному полю. Сегодня она клянётся принести металлоискатель из соседнего ЖЭКа, чтобы найти и обезвредить всех нас разом.

Михаил улыбнулся, представив грозную комендантшу с металлоискателем, методично обследующую каждую комнату, и почувствовал приятную лёгкость от абсурдности происходящего.

– А ещё, Миш, у тебя в фотокружке снова возмущения начались, – Сергей вдруг сменил тон на заговорщический и выразительно посмотрел на Михаила.

– Что, опять диафрагма с выдержкой кого-то оскорбили? – Михаил спокойно и с иронией спросил, мысленно пытаясь вспомнить хоть что-то про своих подопечных.

– Да почти, – Сергей подтвердил со смешком. – Говорят, у тебя там скучно, как на уроках по политэкономии. Дети ждут, что ты им покажешь, как фотографировать что-то весёлое – ну, птиц там, девчонок в парке, что угодно, кроме унылых заборов и мусорок за общежитием. А ты им опять про построение кадра рассказываешь и плёнки тратишь на мусорные баки, будто у нас тут конкурс советского реализма проходит.

Михаил опять негромко рассмеялся, мысленно признавая, что Сергей совершенно прав. Вспоминая свои былые педагогические эксперименты, он понимал, насколько нелепо всё выглядело со стороны, и теперь это особенно забавляло его.

– Значит, предлагаешь мне завтра их повести в парк, чтобы они вместо мусорных баков снимали влюблённые парочки?

– Да хоть в парк, хоть в цирк, главное – чтобы дети после твоих занятий не выглядели так, будто их отправляли на исправительные работы в колхоз. Им весело должно быть, чтобы хоть там отдохнули от всей этой серости и безнадёги, – Сергей махнул рукой в сторону окна, за которым безрадостно простирался монотонный панельный двор.

Михаил невольно посмотрел на часы и задумчиво кивнул. За всеми этими комичными и абсурдными разговорами он чувствовал, как постепенно успокаивается, и мысли его становятся яснее. Сосед рядом продолжал сокрушаться, изображая глубочайшую тоску и безысходность советского быта, но Михаил мысленно уже был далеко.