Адам попытался сорвать ветви деревьев, чтобы прикрыть ими наготу, но деревья не позволили ему это сделать, ведь он ослушался Бога. Лишь Древо познания дало ему фиговых листьев, потому что Адам предпочел бессмертию знание. Согласно Библии, Господь заменил эти листья кожаной одеждой. Легенды рассказывают, что это была кожа змеи как напоминание об утраченном бессмертии или кожа чудовищного водного змея Левиафана, сраженного Господом в начале творения.

Адам нарек свою жену Евой, то есть «жизнью», потому что она должна была стать праматерью всех людей. Однако некоторые ранние христиане и иудеи верили, что Сатана-змей и в этом случае воспользовался женской слабостью: якобы от него Ева зачала Каина.

Левиафан на рисунке Уильяма Блейка, 1825–1826 гг.

The Metropolitan Museum of Art

После связи со змеем Ева ужаснулась содеянному и принялась плакать: «Увы мне, Адам, я согрешила!» Она удалилась на запад, к океану, где сделала себе хижину из веток. Когда у Евы начались родовые схватки, она стала молить Господа о помощи. Но Господь был в гневе, и роженице пришлось умолять луну и солнце, чтобы они, взойдя на востоке, передали Адаму ее мольбу. Адам присоединился к жене в ее молитвах, и Господь, смилостивившись, послал архангела Михаила, чтобы облегчить родовые муки.

Когда родился Каин, лицо его сияло ангельским светом, ведь он был отпрыском Сатаны – хоть и падшего, но архангела. Наивная Ева заявила тогда, что обрела человека с помощью Господней.

Как только ребенок родился, он побежал в поле и принес колосок. Именно поэтому сына назвали Каин, то есть «стебель».

Согласно славянским легендам, первый ребенок мог бы ходить сразу после рождения, как детеныши зверей, если бы не боязнь праматери. Господь сам «тренировал» новорожденных, перебрасывая их через высокое дерево или дом, чтобы они научились вставать на ноги. Но праматерь испугалась за ребенка и не дала его Господу – и теперь приходится носить дитя на руках, пока оно не научится ходить.

Другой ребенок Евы был зачат от Адама, и имя его Авель переводится как «сын» (хотя существует легендарная версия, что оно означает «печаль», поскольку Ева увидела вещий сон, в котором Каин пил кровь Авеля). Напрасно родители пытались разделить детей и отправили Каина возделывать поле, а Авеля – пасти овец. Распря была неизбежна. Каин из зависти убил брата и не знал, что делать с телом, пока Господь не послал двух птиц: одна птица убила другую и похоронила в земле. Так и Авель был предан земле. По другим еврейским легендам, оскверненная земля, пропитанная кровью Авеля, не желала принимать его тело и содрогалась так, что Каин сам чуть не упал в вырытую могилу. Земля извергала тело на поверхность, требуя, чтобы ей вернули глину, из которой был вылеплен Адам. Каин в ужасе бежал, и архангелы положили тело Авеля на камень, где оно пребывало нетленным до смерти Адама. Только когда первочеловек был погребен в месте, откуда Господь взял пригоршню праха для его творения, земле предали и тело Авеля. Однако его одинокая душа не находила покоя и стенала на небесах и в преисподней, ведь там не было других душ. Лишь после смерти Каина, его жены и детей эти стоны прекратились.

В позднейших христианских легендах могила первочеловека уже располагалась на Голгофе, горе в Иерусалиме. Кровь распятого Христа должна была смыть первородный грех и открыть для человечества путь в Царство Небесное, но об этом мы будем говорить дальше.

Первая смерть в Библии: Каин и Авель

Библейский рассказ о происхождении смерти отражает древние противоречия между земледельцами и скотоводами.

Рассказывают, что братья стали спорить, кто из них главнее. Каин утверждал, что он, потому что возделывает землю, на которой стоит Авель. Авель же отвечал, что одежда из шкур, которой укрывается Каин, принадлежит ему, пастуху.

В рационализированной славянской легенде скупой Каин приготовил для подношения Богу лишь лепешки из мякины – отходов от молотьбы злаков, а Авель – лучшего барана. При сожжении жертвы Каина дым стелился по земле, а у Авеля поднялся к небесам, то есть достиг Бога. Это важная деталь, поскольку всякий дым очага или печи считался каналом связи с высшим миром, о чем пойдет речь в ^{главе 2}, посвященной обряду кремации.

Каин над телом убитого Авеля. Офорт Фредерика Хортемельса, 1729 г.

Wellcome Collection

Оба способа производящего хозяйства возникли на Ближнем Востоке одновременно, в новом каменном веке, но древние евреи занимались преимущественно скотоводством, поэтому почитаемый ими Бог, естественно, предпочел жертвенное животное Авеля лепешкам Каина. Завистливый Каин не знал, как ему убить брата, но Сатана прилетел в облике ворона и камнем убил другую птицу. Согласно легенде, именно птицы обучили людей погребальным обрядам. Недаром поющая пташка и орел в ^{русской причети, о которых пойдет речь в главе 11}, представляются вещими, предсказывающими главные события жизни и смерти.

Другая библейская легенда рассказывает, что сторожевой пес Авеля отогнал от мертвого хозяина убийцу и не подпускал к нему зверей и птиц. Адам обнаружил тело и похоронил его, увидев, как ворон терзает и зарывает труп птицы.

Во́рона в большинстве культур считали естественным вестником смерти, поскольку он питается падалью и издает зловещие (вещие) звуки, способные «накаркать» несчастье. Недаром в библейской легенде в ворона превращается Сатана, а в архаичном эпосе палеоазиатов он оказывается главным культурным героем, воплощающим связь между этим и тем светом, жизнью и смертью^[7].

После содеянного Каин оставался неприкаянным и был обречен на скитания. Однако позже он обрел пристанище, основав первые города^[8]. Так метафорически представлено, что городская цивилизация возникла благодаря развитию оседлого хозяйства – земледелия.

Воскресающая жертва и застолье Ветхозаветной Троицы

Иное значение приобрела жертва в мире библейской цивилизации, когда Авраам, которому открылось существование единого Бога, собирался принести ему в жертву самое дорогое – сына. Милосердие Всевышнего не допустило столь дикого обряда, поэтому Авраам обнаружил агнца, запутавшегося в кустах поблизости, и эта жертва была уже угодна Богу. О данном ветхозаветном сюжете напоминает застолье христианской Ветхозаветной Троицы, которое можно увидеть на иконах. В центре всей композиции, в том числе «Троицы» (начало XV в.) Андрея Рублева, находится чаша с головой тельца, которого велел заклать Авраам к столу привечаемых им ангелов. Здесь также очевидны ассоциации с грядущей жертвой агнца – христианского Спасителя, именно поэтому на рублевской иконе средний ангел подчеркнутым жестом пальцев благословляет евхаристическую чашу. Голова тельца отчетливо видна и на фреске Феофана Грека, датированной 1378 годом, из церкви Спаса Преображения на Ильине улице в Новгороде.

Рублев сосредоточился на образе Троицы без ветхозаветного контекста, то есть исключил из нее подносящих трапезу Авраама и Сарру и сцены заклания тельца, присутствующие на других иконах. Молящемуся было достаточно чаши с головой животного, чтобы, опираясь на собственную бытовую традицию, понимать значимость приготовленной пищи. Недаром голова животного на столе была важной частью ритуализованной трапезы у многих народов, в том числе у русских.

Автору этой книги приходилось заниматься толкованием подобного обряда в древнерусском погребальном культе. Так, княжеский погребальный обряд на Руси Х века завершался закланием козла (или барана), мясо которого поедалось на тризне, а кости и шкура складывались в котел. Эту жертвенную «чашу» с венчающей ее головой животного устанавливали на месте совершения кремации, а затем насыпали курган. Смысл жертвенного обряда был хорошо известен в разных традициях, в том числе в скандинавской, которой следовали первые русские князья. Это был распространенный миф о воскресающем звере: животное воскресало, будучи съеденным на тризне.

Тризна, как и трапеза, завершающая погребальный обряд, демонстрирует в традиционной культуре преодоление смерти. В христианской литургии, равно как и в церковной архитектуре и иконографии, священная трапеза «заменяет место гроба, в котором положен был Христос <…> она же есть престол Божий»^[9]. Параллель в судьбах тельца на Троицких иконах и агнца – Христа, принесшего себя в жертву за человечество и воплощающегося в евхаристии, очевидна, хотя и нельзя столь же однозначной назвать перспективу воскрешения закалываемого тельца.

Сюжет проясняет апокриф из Толковой Палеи в списке конца XIV века из собрания Государственного исторического музея. Встречающий гостей Авраам велел Сарре приготовить опресноки, а сам выбрал в стаде упитанного тельца, сосущего мать. Таким образом в этом застолье совместились обе начальные библейские жертвы – хлеб и животное. Гости стали трапезничать, но к ним пришла ревущая корова. Тогда Христос повелел тельцу восстать, и тот принялся снова сосать свою мать.

Во II веке н. э. один из первых христианских епископов Мелитон Сардийский в слове «О пасхе» приписывает пророку Моисею следующие правила разделки пасхального агнца:

…возьмешь агнца
чистого и непорочного
и вечером заколешь его
вместе с сынами Израилевыми,
а ночью съедите его с поспешностью,
но костей его не сокрушите^[10].

Удивительно, что схожую заповедь дает в «Младшей Эдде», составленной исландским книжником XIII века Снорри Стурлусоном, языческий громовник Тор. Почувствовав голод, Тор велел заколоть козла, мясо его сварить в котле, а кости не трогать. Установка таких котлов с костями и шкурой козлов (или баранов) на кострищах княжеских курганов в Гнёздове и Чернигове вовсе не значила, что языческий бог и русская княжеская дружина следовали завету Моисея. Многие народы мира соблюдали обряд сохранения костей жертвенного животного, что должно было обеспечить его воскрешение (и изобилие пищи).

Иконография Троицы отражает еще один неканонический мотив Палеи, где сам Авраам, а не посланный им, согласно Священному Писанию, отрок закалывает тельца для трапезы.

Приведенные сюжеты обнаруживают взаимодействие визуальной (иконографической) и апокрифической (палейной) традиций. При этом мотив оживления употребляемых на трапезе животных, связанный с распятием и воскресением Христа, находит аналогии в фольклоре (см. легенды об оживших животных в славянской «народной Библии»). Согласно легенде, распявшие Христа отправились трапезничать и приготовили рыбу и петуха. А самого Спасителя тем временем положили в гроб, который придавили большим камнем. За трапезой они судачили, что если погребенный на самом деле Бог, то пусть восстанет, и произойдет это, если забьется жареная рыба, а петух закукарекает. Тотчас под столом полилась вода, рыба стала плавать, а петух закукарекал. Неверующие бросились к гробу Господню, но там никого уже не было^[11]. К слову, в одном из котлов древнерусских княжеских курганов Х века была обнаружена рыбья чешуя. Совершавшие обряд не были христианами, но верили в воскрешение жертвы.

[Глава 2. Кремация: путь на тот свет и культ предков] Дым погребального костраУ древних индоевропейских народов, в отличие от семитов (в том числе иудеев), был распространен обычай сожжения на погребальном костре – кремация. В скандинавской традиции сам верховный бог Один оставил завет, чтобы умерших сжигали со всем имуществом. Шведы верили, что чем выше поднимался дым от погребального костра, тем выше занимал на небе место умерший. В Индии мертвого также доставлял на тот свет погребальный дым – с ним умерший попадал к питарам и становился предком – «отцом». Кремация в данном случае воспринималась как жертвоприношение и помогала покойнику подготовиться к смене статуса. Обрядовая и поминальная пища – пинда, смесь риса и разных культовых блюд, – напоминала славянскую кутью. Она же ассоциировалась с первоматерией – семенем, из которого возник весь мир, а также со спермой – необходимым элементом зачатия человека.Связь погребальных и поминальных ритуалов с космогонией и рождением отражает идею реинкарнации предка в потомках. Древняя «Брихадараньяка-упанишада», собрание ритуальных текстов, связывает посмертный путь человека с перерождением:Умершие идут в дым [погребального костра], из дыма в ночь, из ночи – в темную половину месяца, из темной половины месяца в шесть месяцев, когда солнце движется к югу, из этих месяцев – в мир предков, из мира предков – в луну. Достигнув луны, они становятся пищей. Там боги вкушают их, подобно тому как они вкушают царя Сому (напиток бессмертия), говоря: «Возрастай, уменьшайся». Когда это происходит у них, то люди попадают сюда в пространство, из пространства в ветер, из ветра – в дождь, из дождя – в землю. Достигнув земли, они становятся пищей. Снова совершают их подношение на огне человека, и затем они рождаются на огне женщины[13].Путь начинается с погребального костра и заканчивается в огне очага, чтобы умерший вместе с пищей попал в чрево женщины и приготовился к новому жизненному циклу. В связи с этим становится понятна роль печи в славянском культе предков и в сказках, где Баба-яга не просто так поджаривает тех, кто стремится попасть в иной мир. Именно поэтому у предков просили дождя, ведь дождь «осеменял» землю, дающую пищу для новых рождений. Неслучайно в качестве урны для кремации древние славяне использовали кухонные горшки, а умерший «приготовлялся» для жизни на том свете[14].^{Подготовка погребального костра в Калькутте, Индия. Ок. 1890 г.Wellcome Collection}Повсюду, где практиковалась кремация, путь на тот свет указывал дым погребального костра. Однако и само место погребения, в том числе костер, считалось ритуальным центром мира, откуда открывались пути во все сферы мироздания. Так, палеоазиаты (чукчи и коряки) верили, что кремированные мертвецы могли попасть в преисподнюю через загробный мир собак – главных помощников северных народов, без упряжек которых невозможно было бы быстрое передвижение. Их следовало приласкать, чтобы продолжить путь в преисподнюю (как тут не вспомнить о лепешке для подкупа античного Кербера – стража Аида). Согласно другим представлениям, умершие достигали небесных сфер – луны или загадочного северного сияния. Такое разнообразие путей в мир иной порождало представление о множественности воплощений умершего. Например, у коряков тень усопшего обитала в преисподней, а душа его поднималась к творцу на небеса. Впрочем, судьба умерших после кремации оставалась неоднозначной не только для обитателей Крайнего Севера. Для примера вспомним о судьбе главного героя Античности Геракла – его тень бродила по мрачному царству Аида, а сам он после сожжения на погребальном костре был допущен в собрание богов на Олимпе[15]. Недаром богословские споры у Отцов Церкви вызывал вопрос о вездесущности Христа, который мог пребывать на небесах и осязаемо присутствовать среди учеников на Тайной вечере.«Атхарваведа»[16] трактует кремируемого покойника как жертву, приносимую благим небесам богом огня Агни:Движется жертва, протянувшись, направляяПринесшего жертву в небесный мир!Да насладятся огни им, пожертвованным целиком!Готовя здесь для Праджапати (творца всего. – В. П.) и для жертвы,Пусть Джатаведасы не откинут [ничего] прочь!Принесший жертву поднялся на сложенный костер,Готовый лететь в небо со спины небосвода[17].Для него, творца благих деяний, сияет в воздухеСверкающий небесный путь, исхоженный богами.XVIII, 4При этом люди с древности задумывались над разнообразием погребальных обрядов. В данном случае «Атхарваведа» в похоронном гимне обращается к огню как главному проводнику на тот свет, но упоминаются и другие способы:О Агни, приведи сюда всех предков, погребенных,оставленных, сожженных, выставленных,чтобы получить приношения.Такие погребальные практики действительно известны в древнеиндийской традиции, где умерших детей и аскетов хоронили в земле, поскольку им не требовалось очищение огнем. Оставлять совсем без погребения могли нищенствующих бродяг и умерших в лесу. Известен также обычай выставления тела на ветвях дерева, бросания в реку и т. д. Чтобы облегчить выход души, аскету пробивали череп. Если человек умирал вдали от дома, его рисовали на шкуре черной антилопы, заворачивали в нее жертвенные сосуды и сжигали. Умершие насильственной смертью, прелюбодеи и еретики не считались заслуживающими похорон. Под влиянием буддизма обряды сопровождались молитвами об освобождении от круговорота смертей и рождений[18].^{Бог Агни. Медная статуэтка. Индия, IX в.Los Angeles County Museum of Art}Реликвии и культ предковВпрочем, буддизм отнюдь не лишен древних традиций погребального культа. Так, останки Будды и его последователей архатов захоранивались в ступах – монументальных памятниках, воплощающих идею мировой горы. Одним из таких наставников был проповедник буддизма Шикшананда, который скончался в 710 году. Его тело кремировали, но язык чудом уцелел в погребальном пламени и как реликвия был захоронен в ступе на родине святого в Хотане[19]. Известно также, что аскеты, погрузившиеся в медитацию, способны были покидать свое тело, после чего оно не разлагалось, то есть мумифицировалось.Повсюду, где почитались умершие, отмечается стремление сохранить части их тел (особенно черепа) и даже разделить на благо целых стран, как вышло со скандинавским конунгом Хальвданом.^{Ступа VI в. Дхамек в Сарнатхе, Индия. Фотография конца XIX в.The J. Paul Getty Museum, Los Angeles, 84.XA.755.7.246}Английский исследователь античной культуры Ричард Онианс в книге «На коленях богов» писал о погребальном обычае, смысл которого оставался неясен. Гомер повествовал, что греки не доводили до конца обряд кремации трупа и тело сгорало лишь частично. Этот обряд Онианс сравнивает с наиболее архаическими способами приготовления пищи, которые практиковались до изобретения посуды. Повсюду – и в микенских каменных гробницах-толосах, и в скифских деревянных погребальных камерах – археологи обнаруживают следы огня, не направленные на то, чтобы сжечь труп целиком. Онианс связывает этот ритуал с освобождением из трупа влажной субстанции души – псюхе. Душа отделялась от тела и «готовилась» к загробной жизни[20]