Из окна открывался вид на плац – выложенную плитами тренировочную площадку, вылизанную до блеска. Ни соринки, ни посторонней травинки не виднелось здесь, и за этим строго следили. Это был один из первых символов порядка и дисциплины, которые предстояло усвоить каждому, кто вступал в корпус. Плац видел множество поколений кадетов, и здесь, на ровной поверхности под открытым небом, каждый из них начинал свой путь. Здесь воспитывали не только физическую выносливость, но и внутреннюю силу, и капитан Штайнер как никто понимал, как важны первые шаги на этом пути.

Сегодня плац был занят особенным для него видом тренировки – старшина первого курса второго факультета, Эрвин Вайс, новоиспечённый кадет, проводил строевую подготовку со своими подчинёнными. Штайнер наблюдал, как этот мальчишка с поразительной, даже не по возрасту зрелой уверенностью отдавал команды, подгоняя остальных, и невольно прищурился. В нём была какая-то скрытая сила, умение владеть собой, которое заметно выделяло его среди других. Большинство новобранцев стояли в строю с лёгкой неуверенностью, смешанной с детским интересом, многие ещё не до конца понимали, что и как делать, да и форма на них смотрелась, как на корове седло. Но Эрвин, казалось, знал, что делает, и делал это с неким врождённым чувством долга.

Штайнер вглядывался в эту картину с непроизвольной улыбкой. Лишь редкие новички могли сразу справиться с подобной ролью, но у Вайса это выходило естественно, без излишнего напряжения. Как будто за плечами у него действительно был тот самый жизненный опыт, который обычно приходит с годами службы. Капитан, привыкший учить новичков с нуля, сразу почувствовал, что этот мальчик иной.

«Интересно, откуда у тебя такая уверенность, Вайс? Кто же ты на самом деле?» – Штайнер пристально следил за Эрвином, пытаясь понять, чем же этот новобранец так выделяется среди остальных. Были моменты, когда ему казалось, что перед ним не семилетний мальчишка, а опытный солдат, уже познавший, что значит дисциплина и порядок. Даже манера держаться говорила о многом: никакой суеты, только чёткие движения и команды, которые Эрвин произносил твёрдо, но без лишней резкости. Другие кадеты могли лишь смотреть на него с уважением и даже некоторым замешательством – старшина не давал ни одному из них расслабиться.

С каждой минутой капитан убеждался, что в этом мальчике есть нечто большее, чем просто природная выправка. В нём ощущалась внутренняя сила, которая обычно присуща тем, кто уже прошёл через службу. Сложно было представить, что Эрвин мог обладать таким опытом, но его поведение, собранность и умение брать на себя ответственность заставляли задуматься.

«Это не просто высокий рост и комплекция, – размышлял Штайнер, потирая подбородок, – здесь что-то большее. У этого парня хватит выдержки и силы духа, чтобы справиться с тем, что другим покажется непосильным. Может быть, ему и правда удастся пройти путь, который многие не в состоянии завершить».

Вайс тем временем продолжал строевые упражнения со своими подопечными, и каждый раз, когда кто-то сбивался, он уверенно корректировал их, показывая на своём примере, как должно быть. Его не раздражали их ошибки, он спокойно давал понять, что требуется, и вёл их за собой, словно знал точно, как достичь необходимого результата.

«Если так в первые дни, то что же будет дальше?» – думал капитан, продолжая наблюдать за Эрвином.

Гонять своих подчинённых у мальчишки Эрвина Вайса получалось просто отлично. Штайнер, стоя у окна, не мог не отметить, с каким упорством и эффективностью тот добивался от новобранцев слаженности и порядка. За какие-то несколько дней мальчишка превратил это форменное стадо в некое подобие армейского строя, с чёткими линиями и готовностью слушаться старшину с первого же приказа. Штайнер сдержанно усмехнулся, мысленно отдавая должное этому неожиданному таланту. «Не каждый опытный фельдфебель сумеет за такой короткий срок привести подразделение к такому результату, да ещё и без мордобоя», – пронеслось у него в голове. В его памяти всплыли образы новобранцев прошлых лет, где казалось, что каждый шаг и каждый поворот у них отрабатывались месяцами.

«Если так пойдёт и дальше, – думал Штайнер, не без гордости, – то на церемонии принесения присяги наш второй факультет будет выглядеть не хуже, а, пожалуй, и лучше этих выскочек с первого».

С этими мыслями он отошёл от окна, вздохнул и поймал себя на мысли, что уже начал, как говорится, «болеть» за своих подопечных, за свой второй факультет. Он на секунду застыл, осознавая это. Ирония судьбы – ведь ещё совсем недавно он всеми правдами и неправдами стремился попасть на первый. Задействовав все свои связи и продвигая себя вперёд, Штайнер мечтал о том, чтобы стать курсовым офицером именно первого факультета, и имел на это вполне разумные причины. Там учились дети высшей аристократии, наследники знатных фамилий. Это была элита, и при должном подходе служба на первом факультете могла бы принести ему не только нужные связи, но и, в случае надобности, солидную протекцию.

Вспомнив свои прежние планы, Штайнер в который уже раз горестно вздохнул, глядя на остро заточенный карандаш, который машинально вертел в пальцах. Внутри поднялось лёгкое раздражение: чем дольше он размышлял об этом, тем больше напоминал себе, как обстоятельства вынудили его остаться на втором факультете. «Да, работа тут не так престижна, но есть свои плюсы», – сказал он себе, стараясь подавить разочарование.

Однако как бы ни хотелось ему быть на первом факультете, что-то в этом мальчишке и в других кадетах его курса задело его по-настоящему. Эрвин был единственным кадетом за долгое время, который с первых дней вызывал такой интерес. Этот мальчишка напоминал Штайнеру что-то, что он давно знал и ценил, возможно, те самые качества, которые сам пытался вложить в кадетов первого факультета, но там он встречал лишь пустое высокомерие.

Штайнер, нахмурившись, отшвырнул карандаш на стол и взял папку с личными делами кадетов. Открыв её, он вновь пробежался взглядом по документам Эрвина Вайса. Строчка за строчкой просматривая страницы, он снова и снова задавался вопросом, что за личность перед ним. Чистое личное дело, достойные аттестации от преподавателей. Никаких особых упоминаний о родителях, ничего сверхъестественного в происхождении. Но при этом этот мальчишка выглядел и действовал так, словно уже успел постоять в строю, перенять выправку настоящего солдата и как будто знал, что нужно делать, чтобы завоевать уважение подчинённых.

«Чем-то он мне напоминает… меня самого, – подумал Штайнер, чувствуя, как ускользающее раздражение сменяется странной смесью уважения и интереса. – Разве что у меня такого в его возрасте точно не было».

Приняв решение, Штайнер отложил папку и глубоко вздохнул. «Что ж, если мне не удалось в этот раз попасть на первый факультет, – подумал он, чувствуя, как уходит прежняя горечь, – значит, сделаю всё, чтобы этот второй факультет стал образцовым. С кадетами вроде Вайса у нас есть на это все шансы».

Капитан Альфред Штайнер, сидя в своём кабинете, не ожидал увидеть, как дверь распахнётся, и в его тихий, сосредоточенный мир ворвётся майор Норберт – грузный, потный, словно только что преодолел марш-бросок. Тяжело дыша, он ввалился в комнату и сразу привлёк к себе всё внимание. На лице майора расплылась широченная улыбка, напоминающая маску добродушного весельчака, но Штайнер знал цену этому лицемерию. Норберт был карьеристом до мозга костей – под этой маской скрывалась хищная натура, готовая использовать любой шанс, любой способ, чтобы получить то, чего он жаждал. Именно Норберт подстроил всё так, чтобы место курсового офицера первого факультета досталось ему, а не Штайнеру.

– Везунчик ты, Альфред, – заявил он, ещё не отдышавшись, и усмехнулся, садясь прямо напротив капитана.

Штайнер сдержанно усмехнулся, поднимая взгляд на самодовольного гостя.

– И в чём же я, по-вашему, везунчик, господин майор? – с едва заметным сарказмом поинтересовался он, понимая, что разговор просто так не закончится.

Норберт, будто не заметив тона Штайнера, тяжело опустился в кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом. Он развернулся, оглядел кабинет с видом хозяина и, наконец, произнёс:

– Этот ваш старшина Вайс. Это же настоящая удача, Штайнер. Вот жаль, не сообразил сразу перетащить его к себе.

Капитан нахмурился, сделав вид, что не понимает, о чём идёт речь, и ответил, слегка усмехнувшись:

– И что же вас в нём так заинтересовало? Разве что умен не по годам. Признаться, даже я засомневался в его истинном возрасте.

Норберт, не скрывая ехидной усмешки, вскинул бровь.

– И это всё, что вы заметили, господин капитан? Вы что, ничего не знаете о своём старшине?

Штайнер пристально посмотрел на Норберта, которого ситуация явно забавляла.

– Какой-то гений из провинции, не более. Видимо, принадлежит к захудалому аристократическому роду. Я о таких даже и не слышал, – ответил капитан сдержанно, понимая, что майор явно знает что-то большее.

– А фамилия Вайсберг вам о чём-то говорит? – спросил Норберт, едва сдерживая смешок.

– Герцог?! Вы хотите сказать… – поражённо выдохнул Штайнер, постепенно осознавая, что у него на курсе не просто новобранец, а признанный бастард герцога, сын одной из влиятельнейших фигур империи. Это открытие заставило его напрячься.

Норберт не упустил шанса насладиться эффектом своих слов.

– Именно, друг мой! Парнишка – признанный бастард герцога. И знаете, что? Герцог почему-то решил не давать своему сыночку никаких протекций. Видимо, захотел, чтобы мальчишка сам пробивался. Я сам узнал об этом случайно, но всё же, – он лукаво усмехнулся и вкрадчиво продолжил: – Так что, может, уступите его мне, Альфред? По-дружески, так сказать.

Майор громко рассмеялся, зная, что его предложение нелепо. Хлопнув ладонями по подлокотникам, он со всем своим грузом поднялся с кресла и направился к выходу. Уже на пороге, остановившись на мгновение, он обернулся, и его лицо приобрело абсолютно серьёзное выражение.

– Подумайте, Альфред. Хорошенько подумайте, – сказал он тихо, и, оставив капитана наедине с внезапно обрушившимися мыслями, закрыл за собой дверь.

Штайнер остался в тишине, всё ещё глядя на закрытую дверь и пытаясь осмыслить услышанное.

Он почувствовал, как напряжение скручивает его внутренности узлом, когда дверь за Норбертом закрылась. Он всё ещё стоял, слегка растерянный, осмысливая то, что только что услышал. «Бастард герцога…» Эти слова продолжали звучать у него в голове, не укладываясь в сознании. Как он мог этого не заметить? Обычный, казалось бы, провинциальный мальчишка, которого он считал, пусть и талантливым, но всё-таки просто ещё одним новобранцем, оказался сыном одного из самых влиятельных людей в стране.

Капитан медленно опустился в своё кресло, уставившись на папку с делом Эрвина Вайса. Все бумаги, которые он читал и перечитывал, казались ему теперь пустыми, если не сказать – фальшивыми. Как же мастерски скрыта правда за этим безликим личным делом! Никто не сказал, не намекнул даже… Штайнер и представить не мог, что перед ним стоит сын герцога, и лишь теперь начал понимать, каким неожиданным испытанием и одновременно удачей для него самого станет обучение такого кадета.

«Интересно, почему его сиятельство не составил сыну протекцию?» – подумал он, изучая теперь каждую строчку документа с новым вниманием. Это было нелогично – сыну герцога уготована блестящая карьера, но вместо поддержки и мягкого пути его бросают, как обычного новобранца, в суровые условия кадетского корпуса. Решение казалось жестоким, но Штайнер видел в этом и нечто особенное. Герцог явно хотел, чтобы сын прошёл путь самостоятельно, заслужил своё место и уважение без особых привилегий.