– Во время гонки она сказала Грейс-Энн, что раз я так рано родила, значит, простушка и поэтому Маркус меня ни за что не выберет.

У Рикки отвисает челюсть, а я хмурюсь:

– Она тебе… такое сказала?

Али начинает было что-то говорить, но потом качает головой и снова приваливается к Грейс-Энн. Та молча кивает.

– В каком контексте она вообще такое ввернула? – озадаченно спрашиваю я. И добавляю для верности: – Это хрень какая-то.

– Ты же можешь это как-то иначе сформулировать, – встревает в разговор Элоди.

– Если творится хрень, – говорю я Элоди, глядя на нее куда более воинственно, чем имею право, – то я назову это хренью.

Кендалл наклоняет голову в мою сторону.

– В этом с ней не поспоришь.

Девочки становятся все громче и громче, поглощенные негодованием и обсуждением ситуации со Стейшей, а я поднимаюсь и украдкой направляюсь к бару. Элоди следует за мной, даже не скрываясь.

– «Олд-фешен», – говорю я бармену. Элоди опирается на стойку рядом. Я поворачиваюсь к ней, давая понять, что слушаю.

– Может, тебе стоит поговорить со Стейшей по поводу того, что она сказала Алиане? – предлагает Элоди. – Чтобы разрядить обстановку?

Я ни разу даже словом не перебросилась со Стейшей с начала шоу. Я даже не знаю толком, как она выглядит.

– Не думаю, – бормочу я в ответ Элоди.

Элоди озадаченно хмурится.

– Ты разве не пытаешься расположить к себе девочек? Не борешься за права женщин? Стейша, считай, заслатшеймила Алиану, не думаешь?

Я глубоко вздыхаю.

– Элоди, извини, конечно, но я феминизм не год назад обнаружила. Побереги модные словечки из соцсетей. Я тебя выслушаю, когда предложишь что-то лучше неимоверной глупости.

Из угла раздается чей-то смешок, и я знаю, кто смеется. Его голос пробирает меня насквозь. Генри снова на меня смотрит так же, как сегодня со свадебным платьем.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю через плечо. Я чувствую, как Элоди уходит. Не дожидаясь приглашения, беру свой коктейль и присоединяюсь к Генри – за кадром.

– Тебе нельзя прятаться рядом со мной, – говорит он.

Я наблюдаю за происходящим с расстояния. Девочки в большинстве своем уже слишком упились для разумной речи, но продолжают успокаивать плачущую Алиану.

– Так скажи мне уйти, – отвечаю я Генри, но, когда встречаюсь с ним взглядом, он ухмыляется. Мы не были с ним так близко с прошлой ночи в моем номере. Сюрреализм какой-то: мы существовали тогда в настоящей жизни, а теперь все понарошку, и все вращается вокруг Маркуса и того, что ему нравится, и свиданий с Маркусом. Присутствие Генри – будто путеводная звезда, напоминание о том, что моя жизнь все еще существует, и в конце концов я останусь все той же неудачницей Жак. Это хорошо, и это плохо.

Не знаю. Но это ничего не меняет.

– Значит, вы отобрали на шоу девочку, которая родила подростком, а потом надоумили Стейшу наговорить ей предубежденных гадостей.

– Не знаю. Возможно, – уступает Генри. – Некоторые начинают мутить воду, когда понимают, что с главным героем у них не клеится, и знают, что только так попадут в телевизор. У тебя такой проблемы нет.

Все это он говорит с нейтральным выражением лица.

– Почему я? Зачем мне заступаться за Алиану? – спрашиваю я. – Я ей даже не нравлюсь.

– А что ты сделала, чтобы ей понравиться? – спрашивает Генри в ответ и смотрит на меня пронизывающим взглядом.

Отпиваю своего коктейля. Нам обоим известен ответ на этот вопрос.

– Слушай, – говорит он, – тебе не нужно больше эфирного времени, но если собираешься здесь задержаться, то, хочешь ты того или нет, тебе нужно, чтобы девочки были на твоей стороне. Иначе тебя ожидают презабавнейшие двенадцать недель.

– Что ты предлагаешь? – спрашиваю я, разворачиваясь к нему лицом. – Мне что, встать во главе толпы и расправиться со Стейшей, чтобы врагом народа сделали ее, а не меня?

Генри смеется в голос.

– Господи, ну и воображение у тебя.

– Мне за это платят, – отвечаю с каменным лицом.

– Просто начни разговор. Помири их. Ты с этим справишься, так ведь?

Я смотрю на него, прикусывая губу. Отпиваю еще глоток коктейля. Наблюдаю за девочками.

– Просто поговорить? – спрашиваю я.

– Разве ты не об этом меня просила? – тихо отвечает он.

Именно что об этом. Помоги мне. Он дает мне возможность. Возможность быть той, кем я собиралась быть на шоу. Таким человеком, который нравится другим. Это мой персонаж.

Я решительно возвращаюсь к девочкам.

– Я поговорю со Стейшей, – заявляю я. Они смотрят на меня в недоумении.

– Ты? – удивляется Грейс-Энн.

– Просто мне кажется, нужно разрешить ситуацию, – объясняю, – мирным способом.

Вот именно, думаю я. Вот именно.

– Я тебя провожу, – говорит Элоди, прежде чем кто-то успевает ответить. Она ведет меня в другую комнату, не в ту, где я говорила с Маркусом, и открывает дверь. На фоне витиевато украшенных обоев, Маркус и Стейша сидят на белом диване. Эта комната слишком большая для них двоих. Чувствую, как земля уходит у меня из-под ног: Стейша плачет, Маркус наклоняется к ней и вытирает ее слезы.

– Жак? – спрашивает он.

– Я только хотела, – начинаю я, заходя в комнату, – поговорить… об Алиане… – тут я умолкаю.

Стейша переходит на громкие, разрывающие всхлипы. Маркус быстро поднимается, кладет руку мне на плечо и выпроваживает меня из комнаты.

– Потом поговорим, – говорит он голосом, не лишенным тепла. Джанель материализуется рядом со мной.

– Не волнуйся, Жак, – говорит она, – сейчас неподходящий момент.

– Что происходит? – спрашиваю удивленно. – Она в порядке?

Джанель жалостливо на меня смотрит.

– Стейша рассказывала Маркусу, что у нее только что умер отец, и она покинет шоу, чтобы быть с семьей.

Эти слова мертвым грузом наполняют пространство. Я практически уверена, что чувствую, как от звенящего унижения моя душа покидает тело. Я глубоко вздыхаю и ухожу.

(Вот как это показали в эфире: я жалобно ною Маркусу о своей лодыжке после того, как другие девочки десять минут убеждали зрителей, что это абсолютно точно не настоящая травма. Я называю Грейс-Энн ненормальной – это действительно случилось, и было нехорошо с моей стороны, потому что она очень хороший человек. Я горделиво сообщаю девочкам, какая успешная писательница. А потом несусь в комнату и требую больше времени с Маркусом. Называю Стейшу самовлюбленной сучкой посередине ее слезного монолога о мертвом отце – они показывают только ее убитое лицо. Не знаю даже, откуда они взяли аудио, скорее всего – записали, как я говорила Шарлотте или Генри, что не буду делать, что они от меня хотят, потому что иначе буду выглядеть, как самовлюбленная сучка. Аудио, по моим предположениям, было склеено как минимум из трех разных ИВМ или разговоров за мое время на шоу. Комментарий Стейши о матерях-подростках в эфир не попадает.)

В реальности через десять минут приходит Джанель и сообщает: вечеринка отменяется. Некоторые девочки выглядят весьма огорченными («Если бы только Жак не попыталась заполучить больше времени с Маркусом», – жалуется в эпизоде Кендалл), и нас погружают обратно в автобусы в наших вечерних платьях.

Личное сообщение в «Инстаграм»^[14] от Эмберли Морган

Эмберли Морган

Фотограф-фрилансер днем, обозреватель «Единственной» вечером. Да, я была на 25-м сезоне «Единственной», и если хотите поговорить об этом, можем, наверное. Девочка из глубинки в большом городе. Подкаст и сайт: эмберли все равно расскажет точка ком.

Среда, 00:46 (после премьеры первого эпизода «Единственной»)

Привет, Жак! Не знаю, знаешь ли ты меня, но я веду довольно популярную еженедельную колонку о «Единственной» для Glow. Я *одержима* твоим вечерним платьем с первой ночи! Не могла бы ты кинуть ссылку, чтобы я поделилась платьем с читателями? Надеюсь, у тебя все хорошо!

Вторник, 23:18 (после премьеры второго эпизода «Единственной»)

Жак, это снова я! Ты не ответила мне на прошлой неделе, но я надеюсь, ты увидишь это сообщение. Ромпер, в котором ты была перед (дурацким) общим свиданием – просто фантастический! Не поделишься ссылкой?

Вторник, 23:21

Послушай, вот что еще я хочу сказать: знаю, люди в интернете могут быть очень жестоки, и я вижу, что из тебя делают в монтаже. Надеюсь, ты в порядке. Я стараюсь не связываться с участниками, пока идут сезоны, чтобы оставаться непредвзятой в обзорах, но я буду отмечать несостыковки в монтаже, где смогу. Я знаю, что Кэт Батлер из сезона Амара согласится с тобой поговорить, если тебе нужно высказаться кому-то, кто поймет. Если не нужно, просто знай: я желаю тебе лучшего. Я не буду больше приставать к тебе по поводу нарядов, если не ответишь на это сообщение. хо

7
Затишье перед бурей^[15]

Следующее свидание один на один достается Энди. Вечером я переодеваюсь в майку и легинсы и занимаюсь тем, что просто сижу в одиночестве. В течение дня продюсеры искали желающих поучаствовать в бесчисленных междусобойчиках – когда от трех до пяти участниц собираются вместе и разговаривают на заданную продюсерами тему. Я предполагаю, что многие из этих междусобойчиков были обо мне, из-за чего мне удалось их избежать. Моя лодыжка все еще опухшая, и мне больно ходить, но я стараюсь как можно меньше хромать, чтобы никто не обвинил меня в притворстве. Одно хорошо: ассистенты постоянно снабжают меня холодными компрессами.

Сначала я выхожу посидеть у бассейна, но Шэй, Аалия и Ханна (она состояла в «сестринстве», пока училась в Оберне, и не упускает возможности напомнить всем и каждому, что ее брат играет в НФЛ) выбираются туда же с бокалами вина в руках, поэтому я быстро скрываюсь в кухне. Ненадолго – минут через двадцать там появляется Прия с группой девочек, чтобы заснять их разговор. Я решаю уйти в спальню, хотя в доме все еще слишком шумно, чтобы я смогла уснуть, а еще у меня столько всего на уме, что голова кругом идет. Я подумывала над тем, чтобы записать часть своих спутанных мыслей в записную книжку, которую выдала мне Шарлотта перед началом съемок, но не стала рисковать: всегда есть возможность, что мои записи найдет и прочитает кто-то из девочек, или хуже – из продюсеров. Будь у меня с собой что-нибудь почитать, я хоть отвлечься могла бы. Мои мысли кажутся отчаянно громкими, и мне не на что переключить внимание.

Я поднимаюсь по лестнице и захожу в спальню. Там только Кендалл. Она сидит на своей кровати, ее волосы собраны в высокий хвост.

– Ой. Я могу уйти, – говорю я при виде нее, заходя в комнату, но она отмахивается.

– Все в порядке, – говорит она, – я не буду тебе мешать, я скоро пойду спать.

– Чем ты занимаешься? – не могу не спросить я. Кендалл бросает в мою сторону скучающий взгляд.

– Медитирую, – отвечает она. – Обычно я читаю перед сном, но здесь нельзя такое позволять, правда? У меня же тогда будет меньше времени на мысли о Маркусе!

– Ага, – смеюсь я, – пойди попробуй вежливо сказать: «Ребят, Маркус – это замечательно, конечно, но моему мозгу нужно больше стимулов».

– Им нравится издеваться над настоящими женщинами, как мы, – мудро говорит Кендалл. – Девочки найдут, чем развлечься, но мы знаем, чего мы хотим на самом деле. Мы не будем ругаться, как дети малые, чтобы этого добиться.

Я поднимаю бровь от того, как она списывает других женщин со счетов, но все равно киваю. Кажется, это оливковая ветвь.

– Ты ничего плохого вчера не сделала, – говорит она. – Тебе незачем чувствовать себя виноватой.

– Но я все равно чувствую.

Кендалл пожимает плечами.

– Это шоу специально устроено, чтобы ты так себя чувствовала.

– Ты, похоже, в этом разбираешься.

Она усмехается.