Все согласно закричали: эти люди были готовы к насилию.

– И вы увидели кровь, – сказал хозяин клетки. В дальней части комнаты Кахан заметил мужчину и женщину в шишковатых, грубых доспехах из коры, в руках они держали дубинки. – Если только вы не хотите, чтобы следующая кровь стала вашей… – он кивнул в сторону стражей. – Радуйтесь тому, что вы уже получили.

Женщина из толпы сплюнула на пол и бросила злобный взгляд на Кахана.

Хозяин клетки дождался, когда комната опустеет, и протянул руку:

– Мои деньги, друг, – сказал он.

Стражи внимательно на них смотрели.

Кахан покачал головой:

– У меня с собой их нет. – Только глупец стал бы отдавать деньги здесь. – Встретимся за стенами, приведите с собой корнинга. Я заплачу вам, как только он будет свободен.

Хозяину клетки его слова понравились не больше, чем толпе, лишившейся зрелища, но у него не оставалось выбора. Кахан огляделся по сторонам, два стража смотрели на него с подозрением. Он решил, что лучше всего уйти. Покинуть комнату, здание и город. Как только корнинг получит свободу, он отыщет команду небесного плота и наймется на него. Чтобы убраться подальше отсюда.

Он ждал за городом, сидя, скрестив ноги, у деревянных стен Большого Харна. Вблизи они не казались такими высокими, но заканчивались заостренными кольями и виселицами; впрочем, сейчас они пустовали. Стены плохо защищали город. Война никогда сюда не добиралась, настоящая армия преодолела бы их, даже не заметив. Но Большой Харн находился далеко от сражений, красных воинов Чайи отбросили от самых северных территорий много лет назад силы синих и новых Капюшон-Рэев. Теперь страдал юг, где Чайи пользовался самой большой поддержкой.

Мужчина и женщина из ямы для схваток вышли из ворот, волоча за собой корнинга на поводке. Он заметно хромал. За ними шагали солдаты – не слишком много, всего четверо, – но они были вооружены копьями из закаленного дерева. Кахан встал; ему не понравилось то, что он увидел, но он понимал, что бегство вызвало бы подозрения, к тому же корнинг был бы тогда обречен. Стражи могли позвать своих друзей со стен. Он не хотел, чтобы они его разглядели, но и не собирался позволять им увести корнинга обратно, где его ждала смерть.

– Я привел с собой друзей, – сказал мужчина, – чтобы поговорить с тобой. Вот только Туриф, моя помощница, считает странным то, что ты хочешь так много заплатить за корнинга. Она опасается, что ты можешь оказаться предателем, возможно – шпионом красных. Или тем, кто почитает лесных богов.

Он подошел ближе. Кахан стоял, опираясь на посох.

Мужчина стал заметно храбрее, когда за ним шли солдаты.

– Ты ведешь себя не так, как положено хорошему синему человеку, – сказала женщина, Туриф. Она потерла нос и фыркнула: – Платить деньги за корнинга. Ни один из известных нам богов не захочет такого, как он. Мы против тех, кто почитает лес.

– Посредники платят хорошие деньги за предателей, – сказал мужчина. Солдаты обошли Кахана сзади. – Мы подумали, что сможем получить твои деньги, награду и сохранить урода из леса. – Он кивнул в сторону корнинга.

Кахан кивнул. Перевел взгляд с мужчины на женщину, затем посмотрел через плечо на солдат. Пожал плечами. Солдаты и их копья представляли проблему, но вполне разрешимую. Он опустил плечи, словно признал поражение.

– Все могло пройти легко и просто, – сказал он мужчине.

– Мне тоже так кажется.

Хозяин клетки шагнул вперед, он заметно осмелел.

Он больше не сомневался, что сила на его стороне. Кахан сделал шаг и толкнул его изо всех сил. От неожиданности хозяин клетки выпустил поводок корнинга.

Несколько мгновений корнинг сидел на корточках, как человек, только совсем не похожий на человека. Ошеломленный окружающим миром. Он посмотрел на лесничего.

– Беги, – сказал Кахан.

Корнинг моргнул огромными глазами и сорвался с места. Нечто среднее между бегом животного на четырех ногах и бегом человека – на двух. Несмотря на хромоту, он мчался прочь от города, удаляясь от тени небесного плота со скоростью, недоступной для людей.

У Кахана было всего мгновение, чтобы посмотреть ему вслед. Порадоваться его свободе.

Насладиться чистой радостью бега, физической силой корнинга, когда тот перепрыгнул через расселину. Затем к нему приблизились солдаты с копьями наготове. Мужчина поднялся на ноги, и его лицо исказила злобная гримаса.

Капюшон под кожей лесничего начал скручиваться.

Ты в огне.

Стражи развернули копья, собираясь избить его тупыми концами.

И он им позволил.

В глубине леса

Ты идешь вперед, тебя никто не заставляет, ты не сопротивляешься и не сражаешься. Ты просто делаешь то, что тебе говорят, одетый в золотое и красное. Ты слаб, а они сильны, и они говорили тебе, обещали, что это сделает сильным и тебя. И где-то в глубине души ты не хочешь их подвести.

Даже если…

– Кахан Дю-Нахири. – Она смотрит на тебя, ее глаза почти скрыты под маской. Знает ли она? Известно ли ей, что ты на самом деле думаешь? – Ты стоишь перед Зориром, чтобы получить благословение бога.

– Получи благословение, – повторяет сто голосов.

– Встань передо мной на колени. – Легкое давление на руки опускает тебя вниз. – Ты принимаешь Зорира внутри себя? Будешь ли ты верным и истинным, а если нет – ты понимаешь, что огонь поглотит тебя изнутри? – Ты киваешь. – Произнеси слова, Кахан Дю-Нахири.

И как ты можешь? Как ты можешь, когда они являются ложью, когда ты смущен, когда все подвергаешь сомнению. Но даже если твои мысли таковы, тебя предает язык.

– Я принимаю Зорира, – говоришь ты, – и пусть язык превратится в пепел, если я нарушу истину. – Ты ждешь, когда это произойдет, произнеся слова, понимая, что не веришь в них.

Но ничего с тобой не происходит. Лишь сто голосов повторяют:

– И пусть мой язык превратится в пепел.

– Открой рот, Кахан Дю-Нахири, – говорит Скиа-Рэй, монах встает у тебя за спиной и тянет твою голову назад.

Монах, державший твои руки, сжимает их крепче, и в тебе начинает зарождаться паника.

– Прими кровь Зорира! – кричит Сарадис.

И ты напрягаешься. Слишком поздно останавливаться. Слишком поздно отбиваться. Холод каменной чаши придавливает твою губу к нижним зубам. Сначала ты чувствуешь кровь. Затем горечь заставляет твое тело сопротивляться, и ты пытаешься вырваться.

– Пей! Пей кровь Зорира!

Тебя обжигает, вот оно, ты платишь за свое вероломство, твой язык превращается в пепел. Ты хочешь выплюнуть его, но рука зажимает тебе рот. Другая – нос. У тебя нет выбора. У тебя нет выбора, и мир начинает растворяться в красном и оранжевом, огонь все поглощает, огонь приближается, а ты находишься в его центре.

Ты сам стал центром.

– Он приведет к нам Зорира! – кричит Сарадис. – И мир будет гореть!

Ты огонь.

Ты.

Погружаешься в темноту.

13

Первый час начала восьмерки, глаза Кирвен слипаются от усталости. Она никогда не любила рано вставать. Она бы с радостью оставила небесный плот за спиной. Кирвен не получала удовольствия от путешествия, никогда не любила полеты, будь то небесный плот или марант. Люди не рождены для полетов, им следует ходить по земле. К тому же на небесном плоту слишком жарко; когда зажигают большой огонь, чтобы наполнить шары горячим воздухом, некуда деваться от жара, и хотя на далеком севере очень холодно, плотогоны ходят с обнаженной грудью и носят только короткие штаны, когда находятся на главной палубе. Только семья Аркеон полностью одета; они расхаживают, выкрикивая команды. Всегда есть какая-то работа, но Кирвен ничего не понимает и не хочет понимать.

Венн отказался с ней разговаривать. Кирвен говорила с ним, пока в темноте их каюты надевала доспехи на ребенка. Ее слова были настойчивыми, почти умоляющими.

– Венн, – сказала она, – ты должен понимать: как только я оставлю тебя с Ванху, у меня больше не будет возможности что-то сделать. Ты больше не будешь находиться в моей власти. Ванху отчитывается перед Капюшон-Рэями, он будет поступать так, как сочтет нужным.

– Тогда не отправляй меня с ним, мать, – сказал Венн.

Его голос был мертвым, и в темноте Кирвен не могла видеть лица триона. Она молча возилась с завязками нагрудной пластины.

У нее пересохли губы, от жары разболелась голова.

– Я могу взять хисти, Венн, на борту есть животные. Пробуди своего капюшона: одна маленькая смерть, и мы сможем вернуться в Харншпиль. У Галдерина есть марант в трюме. – Кирвен ждала, надеясь, что он ей ответит.

Что она почувствует, когда его мышцы расслабятся и он сдастся? И тогда она одержит победу в этом глупейшем сражении характеров с собственным ребенком. Венн не ответил, в темноте Кирвен слышала лишь его дыхание. Пот тек по коже Кирвен. Она наклонила голову и затянула завязки доспехов, сознательно сделав это слишком сильно, чтобы они натирали тело.

– Ты не единственный, кто испытывает боль, Венн, – прошипела она. – Ты думаешь, я ее не чувствую?

Но он ничего не ответил, и Кирвен закончила возиться с доспехами в молчании.

На палубе погасили огонь, хотя огромные жаровни продолжали отдавать жар. Шары сложили, и воздух наполнился звуками работы плотогонов, которые заканчивали швартовку плота к причальному шпилю Большого Харна. Не к настоящему, а к шаткому сооружению из дерева, которому Кирвен не стала бы доверять, если бы ей предложили подняться по нему вверх или спуститься вниз. Некоторые пассажиры, нагруженные товарами, уже покидали плот, спускаясь по трапу и вниз по лестнице, шедшей вокруг шпиля. Она радовалась, что поедет вниз на лифте.

Кирвен сменила платье из многослойной шерсти на облегающую кожу короноголовых сине-коричневого цвета. Волосы она стянула на затылке, вместо того чтобы заплетать их в сложные косы. Она знала, что некоторые ее не одобрят, но не хотела, чтобы о ее присутствии стало известно. Кирвен надеялась, что сумеет незаметно появиться и столь же незаметно ускользнуть. Однако события сложились так, что ей придется встретиться с Леорик Большого Харна и монахами, хотя их и предупредили, что ее прибытие следует сохранить в тайне. Сначала она собиралась путешествовать только с Ванху, Кийк и Сорхой, но Рэй Галдерин убедил ее изменить решение. Она знала, что он требовал своего присутствия не только для того, чтобы обеспечить ее безопасность, – Галдерин не хотел, чтобы Ванху имел к ней личный доступ даже в течение нескольких дней.

Вместо того чтобы спорить с Галдерином, рискуя вызвать его неудовольствие, она разрешила ему собрать почетную стражу, договорившись, что солдаты останутся на плоту, когда она отправится в город. Как если бы желая подчеркнуть, кто наделен властью, Галдерин взял с собой не только ветвь солдат, но еще и маранта, а также несколько хеттонов. Она заявила, что они должны оставаться в трюме. Хеттоны производили неприятное впечатление на всех, кто их видел, но присутствие Галдерина и хеттонов гарантировало, что теперь ее визит не удастся сохранить в тайне.

Теперь она стояла с Венном, трион старался на нее не смотреть, как и на двух Рэев, замерших с двух сторон от них.

– Я должна встретиться с Леорик, – сказала Кирвен. – Нам придется отложить то, что мы планировали, Ванху. – Рэй кивнул.

– Разве вы одеты для встречи с местной Леорик? – спросил Галдерин.

Как и всегда, его грим и доспехи были безупречными, словно он только что вышел из своих покоев в Харншпиле, а не из тесной каюты небесного плота.

– Я Высокая Леорик, – резко ответила она, – и всегда одета правильно. – Галдерин склонил голову. – Кроме того, будет лучше, если провинциальные города увидят Высокую Леорик, которая выглядит как они, так я и оделась. А не какую-то утратившую связь с людьми аристократку в одежде, для покупки которой им пришлось бы работать целую жизнь – и все равно не хватило бы денег.

– Конечно, Кирвен, – сказал он, словно его позабавили ее идеи.