Они перебросились еще несколькими фразами, после чего Рэй сделал знак командиру, и тот послал солдат в дом. Женщина закричала, он небрежно ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, и она упала на пол перед Рэем, держась рукой за щеку. Из дома донеслись новые крики, но Кахан не смог различить слов. Он постарался приблизиться, используя навыки незаметного передвижения человека, выросшего в лесу Круа, стараясь не подниматься выше мертвой растительности у границы деревьев, где молодая поросль боролась с кустарником за свет. Отсюда он смог услышать, что говорили на ферме. Красота жизни в таких спокойных местах состояла в том, что звук разносился далеко во все стороны, а появление такой большой группы людей заставило стихнуть обычно дерзких обитателей Вудэджа.

Мужчину, который отобрал у него ферму, вытащили из дома.

– Оставьте меня в покое! – Его голос стал хриплым от паники. – Я ничего не сделал! Леорик отдала мне ферму! Не трогайте меня!

Когда его тащили, солдаты разошлись в стороны, держа наготове копья. Все вокруг было на виду.

– Пожалуйста, пожалуйста. – Женщина упала на колени, умоляя Рэя. Она схватила его за ногу, и ее руки сжали полированные поножи. – Мы не сделали ничего плохого, мой муж сражался на правильной стороне, за синих, мы ничего плохого не сделали.

– Не трогать Рэя! – закричал командир отряда и обнажил меч, но Рэй поднял руку и остановил его.

– Тихо, женщина, – сказал Рэй, а потом заговорил тише, но в голосе слышалась угроза: – Я не разрешал ко мне прикасаться. – Женщина отпустила ногу, упала лицом на землю, заплакала и принялась просить прощения, а Рэй подошел к ее мужу.

– Мы пришли по приказу Скиа-Рэй из Круа и Высокой Леорик из Харншпиля и принесли черные метки от Тарл-ан-Гига, который размалывает тьму прежних обычаев и выносит тебе приговор. – Рэй схватил его за волосы и потянул голову назад. – У тебя отметки клана, на которые ты не имеешь права. Наказание – смерть.

Услышав это, Кахан похолодел. Он хотел верить, что Рэй с солдатами пришел за мужчиной. Чепуха, ложь, но он всегда умел хорошо лгать себе.

– Я из клана! – закричал мужчина. – Моя мать и отец – все были из клана! И все, кто до них!

Рэй молчал, глядя на мужчину сверху вниз.

– Приговоренный первым делом все отрицает, – сказал он. – Твой приговор – смерть, больше ты не сможешь прятаться.

Он поднял меч. Меч был старым, вырезанным из лучшего сердце-древа, взятого с гигантского туче-древа, пронзающего небо.

Острый как лед.

– Это не моя ферма! – закричал мужчина.

Меч остался поднятым вверх.

– Неужели?

– Пожалуйста. – Он рыдал, слезы градом катились по его лицу. – Пожалуйста, Рэй. Мне дала эту ферму Леорик из Харна и тамошний жрец.

– А где предыдущий владелец?

– Ушел в лес.

Наступила пауза, Рэй пожал плечами.

– Удобно, – сказал он, – слишком удобно.

Мужчина продолжал умолять, но меч опустился. Он умер.

Тишина. Только шелест флагов и шипение маранта.

Потом закричала женщина; она оставалась распростертой на земле и боялась поднять взгляд, но уже не могла сдерживать горе.

– Рэй, – сказал командир отряда, не обращая внимания на крики и труп, кровь которого лилась на землю, – в доме ребенок. Что мы будем с ним делать?

– Этот колодец отравлен, – сказал Рэй. – Ничего хорошего от него не будет.

Женщина снова закричала, вскочила на ноги и побежала к дому. У нее не было ни одного шанса. Рэй зарубил ее, держа меч двумя руками, вложив в удар больше силы, чем требовалось. Со своего места Кахан видел, как Рэй поднял забрало, улыбнулся и вытер меч об одежду женщины. Два солдата вошли в дом, и Кахан едва не поднялся на ноги и не побежал, чтобы попытаться их остановить, потому что он знал, что они собирались сделать. Но он был один, и только посох в руках. Что пользы в еще одной смерти?

Ну, они хотя бы сделали все быстро. Никто не страдал.

Когда на ферме наступила тишина, они сорвали разноцветные флаги и повесили на доме маленькие синие и зеленые флажки, чтобы все знали – здесь действует власть Капюшон-Рэев.

Кахан смотрел, как они погрузили глушак и поднялись на маранта, один солдат за другим.

– Это оказалось гораздо проще, чем я думал, – сказал один из солдат.

Марант взлетел и описал большой круг в воздухе. Лесничий оставался на прежнем месте, сохраняя полную неподвижность, – он знал, как трудно разглядеть одного человека среди кустарника, если он не шевелится. Когда тень маранта пронеслась мимо, он еще некоторое время смотрел, как тот летел в голубом небе в сторону Большого Харна и Харншпиля за ним. Потом перевел взгляд на свой дом, теперь с темными флагами, словно обрызганный старой, засохшей кровью.

Затем раздался голос, обращавшийся только к нему, никто другой не мог его услышать:

– Ты нуждаешься во мне.

Он не ответил.

2

В тот день и на следующий он не вернулся на ферму.

Кахан дождался, пока жители Харна найдут тела, на что им потребовалось даже не четыре дня и не восемь, а два раза по восемь. Потом жители деревни ждали еще четыре дня, опасаясь, что снова появится армия Высокой Леорик из далекого Харншпиля.

Наконец они забрали тела и сняли флаги предупреждения. Кахан опасался, что они унесут с фермы все ценное, но они не стали. Он наблюдал за их монахом, Тасснигом, который был в грязной белой рубашке и шляпе, сделанной из сучьев, сплетенных в форме, напоминавшей восьмиконечную звезду Ифтал, если прищуриться. Тассниг объявил ферму прóклятой землей, где рыщут темные призраки Осере, за что Кахан испытал благодарность – теперь оттуда никто не мог ничего украсть.

Кахан опасался, что Тассниг подожжет дом, но монах не стал, вероятно поленился, к тому же земляные дома плохо горели. Кахан подождал еще неделю, потом позвал Сегура, и они вернулись.

Он порадовался, что предыдущие владельцы почти ничего не испортили, главным образом из-за того, что вообще мало что сделали.

У него ушла неделя на то, чтобы привести дом в порядок, смыть следы крови и сделать его таким, как ему нравилось. Сегур большую часть времени принюхивался и рычал: ему не нравились незнакомые запахи. Кахан подумывал о том, чтобы построить новое святилище для Раньи, но отказался от этой мысли. У него имелось еще одно, лучше спрятанное, а Рэи вполне могли вернуться.

В последний день уборки он нашел маленькую деревянную игрушку, изображавшую короноголового; должно быть, она принадлежала кому-то из детей. Кахан сидел и долго на нее смотрел, поворачивая в больших грубых руках.

Была ли тут его вина? Если бы он вмешался, то умер бы.

Мы не стали бы.

Он игнорировал голос. То был призрак другой жизни, другой личности. Кого-то умершего, кому и следовало таковым оставаться.

Он отнес деревянную игрушку в лес и похоронил в маленькой, укрытой от посторонних глаз роще, которую посадил сам и посвятил Ранье, леди потерянных. Он не сомневался, что семья почитала более свирепых богов, Тарл-ан-Гига или даже Чайи, хотя сомневался, что они признались бы в этом на севере. В этих богах Кахан не находил правды и не верил, что она в них была. Его вырастили в почитании Зорира, огненного бога, и ему говорили, что он являлся единственным истинным богом.

Еще одна ложь.

Когда он путешествовал по Круа, продавая свой гнев, он слышал, как молились монахи Чайи и Тарл-ан-Гига. То, что они говорили, не сильно отличалось от проповедей монахов Зорира. Имена менялись, в историях возникали незначительные различия, но конец всегда оставался тем же. Кланяйся и отдавай себя, или тебе будет отказано в Звездной Тропе и после смерти ты не попадешь в рай. Он опустился на колени перед святилищем Раньи, грубой пирамидой из собранного в лесу дерева, украшенной разноцветными флажками, и положил игрушку внутрь.

Это было лучшее, что он мог сделать для ребенка.

Кахан надеялся, что ребенок проснется в лучших землях, чем эти. Не первая жизнь, упокоенная в роще, но, вероятно, в большей степени, чем другие, заслужившая милосердия.

Затем он направился обратно на ферму, чтобы окончательно навести там порядок. Поля требовалось вспахать. Семья посадила овощи с корнями, которые, как он и предупреждал, сгнили в земле – теперь они годились только на компост для посадок следующего года. Кахан опасался, что найдет в них следы синих вен, но земля выглядела чистой. Пруд высох. Он надеялся, что они просто позволили водной лозе из Вудэджа высохнуть, но если они ее уничтожили, то ему придется приложить немало сил, чтобы все исправить, не только вырастить ее, чтобы она стала достаточно толстой и пруд оставался полным, но и защитить от короноголовых, которые охотно сжуют лозу, чтобы напиться воды, ленясь пройти немного дальше до пруда. Они были глупыми, упрямыми животными, но давали ему средства к существованию.

Жители Харна называли его Лесничим, потому что он не боялся леса, но правда состояла в том, что он был фермером. Короноголовые приносили ему достаточно денег, чтобы выжить в месяцы Сурового сезона, не покидая фермы, на которой он родился, и жить за пределами леса. И хотя он знал лес и его нравы, тот далеко не всегда оставался гостеприимным.

Он свистнул Сегуру и зашагал с посохом в руке на поиски своих животных, которые разбрелись.

Пока он искал, ему пришлось оттеснить в заднюю часть разума голос существа, живущего у него под кожей.

Солдаты приходили за тобой, Кахан Дю-Нахири.

Неужели? Никто не спрашивал имена. Просто до тех, кто правил в Большом Харне или Харншпиле, могли дойти разговоры, что некто беcклановый владеет имуществом. Им такое совсем не понравилось бы. Да и вообще Кахана не удивило бы, если бы монах из Харна, Тассниг, рассказывал самые разные истории про всякого, кто, как он думал, угрожал ему или Тарл-ан-Гигу. Кахан сплюнул. Рэи отличались жестокостью, они удерживали власть не только с помощью своих капюшонов, но и разделяя людей, и многие были слишком глупы, чтобы это понимать.

Кахан слышал от знающих людей, что чем больше капюшон кормили, тем более жестоким становился тот, кто его использовал. Но правда состояла в том, что жители Круа с самого начала были жестокими и, возможно, заслужили Рэев и того, что те принесли с собой.

Он сделал глубокий вдох и постарался заставить замолчать существо, сидевшее у него под кожей. Мужчина, забравший его ферму, мертв. И даже если они искали Кахана, Рэи будут считать задачу выполненной. Он мог спокойно продолжать здесь жить.

Еще одна ложь из множества, произнесенных самому себе.

Он знал, что семья, которая отобрала у него ферму, убила одного из его короноголовых в пищу, что вызвало у него раздражение, хотя он ничего не мог изменить. Кахан считал животных слишком ценными, чтобы их есть, в особенности когда лес и поля были полны хисти, изящными ранири и землеройками, которых он ловил силками. Кроме того, его страшно разозлило то, что им не хватило умения, чтобы закоптить или засолить мясо и так его сохранить. Они съели лучшие куски, а остальное испортилось.

Интересно, где эти люди выросли? Вне всякого сомнения, на разваливавшихся вершинах города шпилей, среди бедняков, где не требовались навыки жизни в лесу. Они больше не убивали короноголовых, скорее всего из-за того, что их было нелегко поймать, как только они узнавали, что им могут причинить вред. У него возникло подозрение по поводу того, которого они взяли, и это его опечалило. Даже короноголовые, упрямые и часто глупые, обладали личностями, и у Кахана имелись любимчики.

Насим, хороший человек, который ухаживал за садом людей, считавших себя мудрыми, когда-то сказал лесничему, что только глупцы ищут неприятностей. Во всем монастыре огненного бога сад Насима оказался единственным местом, где он нашел настоящую мудрость. Поэтому Кахан постарался не быть глупцом и не стал печалиться из-за гибели своего любимого и самого полезного животного, не убедившись сначала, что убили именно его.