– Баба Маня верит в ее дар. Но ходит к Альке, чтобы помогать ей счета оплачивать, заявки подавать в ЖКО или собес. Надеется, что та жилплощадь свою на нее перепишет. Все равно оставлять некому, а у бабы Мани трое внуков.

– Ближе к сути, Рустам.

– Пришла баба Маня к Бобровой сегодня утром, а та сама не своя. Бубнит что-то, крестится. Баба Маня давай расспрашивать.

– И Алевтина рассказала о сеансе?

– В деталях. Но еще и рисунок показала. Страшный. Сейчас. – Старлей достал телефон, открыл один из снимков. – Качество ужасное, но так уж баба Маня сфотографировала на свой мобильник, а он допотопный.

Михаил принялся рассматривать рисунок, сделанный карандашами на выцветших обоях. Грубо, схематично. На нем изображена женщина с худым лицом и длинными волосами. Они иссиня-черные, распущенные. Лицо бледно-голубое. Неясно, при помощи карандаша такой цвет был создан или дело в обоях. Веки сомкнуты, рот приоткрыт. Женщина на первый взгляд спит.

– Что в рисунке страшного?

– На нем же покойница, – тихо выдохнул Рустам. – От рисунка так и веет могильным холодком…

– Какой ты впечатлительный!

– Еще надпись есть. На втором снимке. Она не поместилась в кадр. – И продемонстрировал ее: – «Я вернулся!» – Печатные буквы, написанные красным.

– Это художества Алевтины, так?

– Но ее рукой будто кто-то невидимый управлял. Говорит, Галина. Только она по-другому называла, а именно Фря. – Старлей почесал переносицу. – Разве есть такое имя – Фря?

– Это прозвище. Фря означает «зазнайка, воображала». В наших краях до недавнего времени это слово употребляли.

– Она умела рисовать? Хотя откуда вам знать… – Но он знал! – В общем, перепугалась гражданка Боброва так, что попросила бабу Маню сходить в милицию (для старушек мы все еще милиционеры), предупредить.

– И та к тебе, а не к участковому? Ладно, позвоню я ему, скажу, чтоб зашел.

– Может, лучше я съезжу к ней? Вдруг старушка что-то подозрительное видела, но забыла, а подсознание это выдало таким вот странным способом? – И снова глянул на фото портрета, после чего передернулся. – Или к ней забрался кто-то, чтобы рисунок оставить, а женщина решила, будто это она сделала под воздействием высших сил?

– Боброва – городская сумасшедшая, товарищ старший лейтенант. Мы не можем тратить на подобных граждан время. У нас с тобой другие задачи. – Зорин сделал строгое лицо. – Иди занимайся цыганским делом. Убийца братьев Радо на свободе гуляет, а мы будем призраков ловить?

Старлей спорить не стал. Тут же покинул кабинет начальника. А Зорин открыл ящик стола и достал из него пузырек с гомеопатическими горошинами. Принимал их по пять штук для успокоения нервов. Вроде бы травка, а помогает неплохо. Разве что в сон клонит, если дозу превысишь.

Не успел Михаил рассосать горошины, как зазвонил его сотовый.

– Слушаю.

– Пап, это я, – услышал он знакомый голос.

– Почему не со своего звонишь? – Вместо надписи «Чадо» на экране высветились цифры.

– Потерял, – вздохнул сын.

– Третий за год?

– Я не виноват в том, что вы мне дешевые телефоны дарите, которые не отследить.

– Причину со следствием не путай. Берег бы вещи, получал бы дорогие. – Миша почувствовал горечь во рту – это горошины растворились – и встал, чтобы достать из холодильника воду. – А в остальном как твои дела?

– Да так, – протянул сын. – Как я без телефона? Может, подаришь мне его заранее?

– За два месяца до дня рождения?

– А что делать? – И загундел: – Не могу же я без связи остаться…

– У матери старый возьми. Она же каждый год меняет модели, а надоевшие складирует. – Ребенок замялся. – Или ты хочешь скрыть от нее факт потери?

– Ага, – обрадовался отцовской догадливости сын. – Я куплю такую же модель, какая была. Чехол на нее надену с Роналду. А номер восстановлю. Ну или скажу, что на другого оператора решил перейти.

– Не лучше ли во всем маме признаться, а на день рождения получить от меня хороший подарок? Сейчас я не смогу тебе перечислить больше четырех тысяч.

Сын задумался, но ненадолго:

– Ладно, я что-нибудь придумаю. Но ты не забудь о своем обещании, хорошо?

– Разве ты дашь? – хмыкнул Михаил. – Мама в порядке? Я звонил на днях, а она трубку не взяла и не перезвонила.

– Не в настроении она последнее время, – доложил сын. – Сердится на всех по пустякам. Поэтому я не хотел нарываться на скандал.

– У нее проблемы?

– Вроде нет.

«Значит, есть, но личного характера, – сделал вывод Зорин. – О таких с сыном не поговоришь!»

– Пап, а ты летом приедешь? – переключился сын.

– Обязательно.

– На мой день рождения?

– После него. Я это и хотел с мамой твоей обсудить. Скажи ей, пусть позвонит, когда будет в настроении.

– Сегодня точно не будет, – жалобно протянул сын и, бросив «пока», отключился.

* * *

Он развелся четыре года назад. Брак, казавшийся ему крепким и надежным, рухнул так быстро, что Зорин не сразу осознал это. Он до последнего был уверен в том, что жена Карина не всерьез. Она хочет его припугнуть, заставить Мишу принять ее условия, и, как только он это сделает, она заберет заявление. Но он уволился с работы, которая отнимала почти все его время, а Карина не вернулась (она забрала ребенка и ушла к родителям) и на суде четко дала понять – она не передумает. Поскольку Зорин не возражал против того, чтобы сын остался с матерью, а делить имущество не собирался, их тут же развели.

– Я не понимаю, – беспомощно пробормотал Михаил, переводя взгляд со свидетельства о расторжении брака на экс-супругу. Женщину, с которой еще два месяца назад отмечал Новый год на даче ее брата, обменивался подарками и ласками. – Ты постоянно твердила, что я не уделяю время семье, но вот я уволился, а ты все равно… Ушла!

– Место работы – не важно. Найдя другое, ты останешься прежним.

– Не понимаю тебя.

– Не удивительно, – вздохнула она. – Ты слушаешь, но не слышишь. Я говорила, что нам тебя не хватает. Твоего внимания, заботы, любви. Ты, даже если не работал, был не с нами. Но от этого тебе становилось некомфортно, и ты взваливал на себя все больше обязанностей в фирме. Это хорошее оправдание – занятость…

– Если я был не с вами, то где?

– С другой своей семьей.

– Ты чего несешь, Карина? Я никогда тебе не изменял…

– В этом я не сомневаюсь. Ты жену эмоционально не вывозил, куда тебе еще и любовница? – Она говорила устало, но зло. – Я говорю о твоей родной семье. Той, в которой ты вырос!

– Об ольгинской? – переспросил он. С малой родины Миша уехал в восемнадцать, когда был призван в ряды российской армии, и уже пятнадцать лет жил в Татарстане, где служил. Там же он учился, женился, трудоустроился. – Но от моей семьи остались только дед да крестная… – Родители умерли, как и старший брат, а младшая сестра пропала без вести так давно, что нет сомнений в том, что и ее нет в живых. – Тебе не нравится, что я иногда навещаю стариков? Тогда это странно…

– Навещаешь иногда, тут не поспоришь. Пару раз в год. Да и зачем чаще, если ты постоянно с ними на связи? Ты живешь проблемами деда и тетки-крестной. Чуть что, подрываешься! Землю роешь, чтобы их решить. А там ничего глобального, простые бытовые трудности.

– У деда был инсульт в прошлом году, – напомнил Зорин. – И если бы я не нашел специалиста, он остался бы лежачим.

– Да, ты замечательный внук, заботливый. И крестник не хуже. А зять? Когда моя мама оказалась в больнице, ты ее ни разу не навестил. Брату с постройкой дачи не помог, зато ездишь туда с радостью. Нравится тебе поселок, в котором она находится, Ольгино напоминает! – Она стала говорить громче, и Миша шикнул на нее. Это только распалило Карину. – Ты вроде и уехал оттуда, но как будто остался. Кто-то умный сказал: «Уходя, уходи целиком!» Так вот, у тебя не получилось… Уехать целиком!

– Тебе не понять, ты как родилась в Казани, так тут и живешь.

– Вот и оставался бы в своем треклятом Ольгино, если так его обожаешь.

– Я хотел вернуться, когда получил диплом, но полюбил тебя и остался.

– Когда-то я в это верила…

В ее глазах появились слезы. Но и они были злыми. Зорин вдруг понял, что жена накопила такое количество обид, что уже ничего не поделаешь. Она как старьевщик, что тащит в дом всякий хлам с помойки, сроднилась с ними и не сможет от них избавиться…

– Ты считал себя хорошим семьянином, не так ли? – продолжала Карина. Ее прорвало. Обиды, как коробки с хламом в доме старьевщика, стали обрушиваться, погребая под собой и виновника бед, и ее саму. – Непьющий, верный, работящий! Ты не только руку на меня не поднял, но и даже не накричал ни разу.

– А ты ждала скандалов? Ругани и побоев?

– Опять ты передергиваешь. Я ждала… НЕРАВНОДУШИЯ! Как минимум… – Миша попытался ее приобнять, чтобы успокоить, но где там! – Ты всегда был уставший и отрешенный. Все делал без энтузиазма, только чтоб от тебя отстали. На семейных застольях ты обычно молчал, а оживал, только когда вспоминал истории из ольгинского прошлого. Ты рассказывал о ваших приключениях с братом, о том, как сестра дралась с гусями, как твой отец учил петухов биться, а мама рубила им головы, потому что толку от них не было.

– Разве это не интересные истории?

– Нет, если слушаешь их по двадцать раз! Всем хотелось других, про нашу семью. У тебя сын растет, а ты не помнишь ни его первых шагов, ни стишков, что он сочинял, ни ракеты из коробок и старого пылесоса, на которой он собирался улететь на Луну… – Она начала задыхаться от возмущения, но, прокашлявшись, продолжила: – Зато как сестра с гусями дралась, ты помнишь!

– Я не могу и не хочу забывать свое детство, – сумрачно возразил Миша. Он стал уставать от обвинений. – Как и ушедших родственников. Они по-прежнему для меня много значат.

– Когда мой день рождения? – неожиданно спокойно спросила бывшая жена.

– В апреле.

– Число?

– Шестое, – через секундную паузу ответил он.

– Одиннадцатое. Если бы тебе не напоминали мои родственники, ты бы меня не поздравлял. Но день рождения брата, который умер, когда ты был подростком, не пропустил ни разу.

– Он был главным человеком в моей жизни.

– Был? Это прошедшее время! Он до сих пор главный. Ты живешь так, будто заблудился во времени и в пространстве… Ты потеряшка, Зорин!

– Слишком мудрено говоришь.

– Хорошо, давай по-простому: возвращайся в Ольгино. К родне, живой и мертвой. И найди себе милую, нетребовательную селянку. Ту, которая будет рада уже тому, что ты не пьешь и работаешь…

Зорин слушал ее и ловил себя на странном чувстве. Не сразу понял – каком. Это не обида, не разочарование, не сожаление… Недоверие, возможно? Карина так много говорила, так сильно волновалась, так агрессивно нападала… Как будто защищалась!

– У тебя кто-то появился? – догадался Зорин.

Она могла бы не отвечать, он понял все по изменившемуся взгляду. Еще минуту назад он прожигал его насквозь, а тут потух. Глаза бывшей жены забегали, пришлось их прятать под темными очками…

– И кто это? Григорий, сосед по даче брата? Он всегда демонстрировал свое восхищение тобой. И у него отличный дом…

– Это не Григорий.

– Тогда кто?

– Какая разница? – устало проговорила она. – Я развожусь с тобой не из-за другого мужика.

– А из-за того, что я потеряшка? Жаль, нет в заявлении о разводе такой причины, указала бы ее, и я все понял.

«Вот и обида пришла, – поймал себя на сильной эмоции Михаил. – Скоро остальной негатив подтянется!»

– Я не изменяла тебе, Зорин, – сказала Карина. – Ждала развода. Год назад в Казань из Стамбула, где он работал, вернулся сын маминой подруги. Между нами сразу возникла симпатия, но я не подпускала Ильяса близко. И он, уважая мои принципы, согласился на приятельские отношения. А я, чтобы не поддаться искушению, взялась оживлять свою семейную жизнь.

– Записавшись на стрип-пластику? – припомнил Зорин.