Российские ученые на безразмерные деньги Корюкина потрясающее открытие совершили. Они исполнили вековую мечту человечества: научились путешествовать во времени. Да, это было сложно, опасно, дорого. Но вышло так, что первым, кто устремился в прошлое, стал Данилов, тогда ее бойфренд. В то время как его тело в коме осталось здесь, его душа, его сущность отправилась в тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год и вселилась в тело собственного молодого отца.

Да! За последние двенадцать лет, за полный астрологический цикл, им с Алешей довелось испытать многое. На три жизни хватило бы. И тем ценнее оказалась теперешняя тихая заводь: живи, расти сына, наслаждайся общением с мужем.

Варя с удовольствием вспоминала, что они тогда с Лешенькой в свою самую первую совместную поездку, в две тысячи двенадцатом, просто отдыхали. Курс доллара был в три раза ниже, поэтому денег хватало, и они с удовольствием провели две недели на восточном побережье Штатов: обозревали Манхэттен с небоскребами с верхнего этажа Рокфеллер-центра, слушали мюзиклы на Бродвее. Потом арендовали машину и катались почти без цели, по наитию: ели устриц в Бостоне, ходили в бесплатные музеи на молле Вашингтона, гуляли по Филадельфии, играли в рулетку в Атлантик-Сити.

Вот Варе и захотелось фотку из тех счастливых, беззаботных дней, когда они были на двенадцать лет моложе, повесить на стену обновленной спальни.

Она нашла альбом – по-прежнему, по старой памяти, задвинутый в самый дальний угол секретера – и стала его перелистывать.

Но что это? Варя рассмотрела одну из самых своих любимых фоток, на которую изначально мысленно нацеливалась. На ней они с Алешей плавают на кораблике вокруг Манхэттена – тогда снимали не на телефоны, как нынче, а на фотоаппарат, у Данилова был «Кэнон», и он попросил щелкнуть их какого-то туриста, то ли корейца, то ли китайца. Да, вот они с Алешей в обнимку, оба довольные, веселые, улыбаются в объектив на фоне далеких небоскребов.

Варя хорошо помнила то фото. Но! Теперь на снимке на ней оказалась не та кофточка, в которую она была тогда одета. Совсем другая! Та, которую она купила (Варя точно знала это) три года спустя. В пятнадцатом году. И в двенадцатом на ней этого одеяния быть просто не могло!

Может, ошибается, путает? Но нет! Женщины хорошо помнят подобные вещи, и она не исключение! Не могла Варя быть на том кораблике в кофточке из будущего!

Варя полистала альбом дальше. Там было несколько отпечатанных наилучших снимков из того же дня.

Вот Варя с Даниловым едят утку по-пекински в ресторанчике в Чайна-тауне – туда они и впрямь зашли после морской прогулки. И там она снова запечатлена в той самой, невозможной кофте. И дальше: в тот день они после обеда поехали в MoMA, Музей современного искусства, и там девушка снова, на фоне уорхолловских банок с супом, – в этом одеянии!

Что за белиберда! Варя решила непременно поговорить об этом вечером, когда муж придет. Не для того, чтобы супруг подтвердил – она была тогда в другом наряде. Сильный пол обычно не помнит, в чем ты вчера-то была одета, что говорить о событиях двенадцатилетней давности! Просто спросить его, что он думает на сей счет.

Тут захныкал, заворочался Сенечка, и Варя отвлеклась на него. Да, сыночку пора вставать.

Кононова переодела малыша после сна, подогрела ему протертый супчик, усадила обедать. Они с Даниловым решили по новейшей методе обучать ребеночка есть самостоятельно, и парнишка с помощью пластмассовой ложки уделывал обыкновенно собственное лицо до бровей и ушей, а также распашонку, стол и кормящего – ну и в рот кое-что попадало. Зато независимость.

После обеда Варя его помыла, держа на одной руке над ванной.

На улице было слишком жарко, и молодая мама решила на вторую прогулку его не вести. Пусть посидит в манеже в прохладе генеральской квартиры, поиграет сам с машинками и игрушками. Сеня рос покладистым и самодостаточным малым, и его не требовалось постоянно развлекать, мог и сам себя занимать довольно изрядное время.

Варе хотелось хоть как-то довести до ума начатое предприятие. Если она не нашла подходящей фотки их с Даниловым, решила отыскать другую – из тех, что наметила, – на которой была запечатлена она сама, но маленькая, с родителями. Таких имелось совсем немного. В ту пору, когда мама с папой были живы, не началась эпоха «мыльниц» и проявки-печати в лабораториях «Кодак». Снимали советским фотоаппаратом на черно-белую пленку, а потом папа (Кононова хорошо помнила) отдавал ее в лабораторию в своем институте, чтоб там напечатали.

И вот один из конечных совместных альбомов. Отец, мама и Варя, все втроем, отдыхают в Пицунде. Ей лет девять-десять, и это последнее безмятежное курортное время в Абхазии. Даже она, ребенок, чувствовала тогда разлившееся в воздухе напряжение, а потом, едва успели они уехать в Москву, там началась война между грузинами и абхазами. Но все равно: широкие пляжи и безмятежное солнце, мама с папой расслаблены, и улыбаются, и много времени уделяют ей: играют, читают, учат плавать с маской и трубкой. Вот один прекрасный снимок: они втроем стоят на небольшой плотине ГЭС – их повезли тогда в новоафонские пещеры, папа все-таки был директор оборонного НИИ и генерал, и на экскурсии всю семью отправляли с сопровождающим на «Волге». Тогда, помнится, пещеры произвели на девочку Варечку колоссальное впечатление: огромные, как соборы или вокзалы, а там, внутри, настоящее метро ездит.

На черно-белой фотке на плотине они с родителями прекрасны: легкие, улыбающиеся, – однако слишком дальний план, лица маленькие для того, чтобы повесить на стену в гостиной. Надо найти что-то более крупное. Варя стала перелистывать альбом – он был настоящий олдскульный, огромный, как плита, а внутри карточки крепились в специальные полукруглые пазы. И вдруг: на фотке из того абхазского времени конца восьмидесятых, где изображены мама с папой за столом (видимо, это какое-то уличное кафе – граненые стаканы с вином, шашлык на картонных тарелочках), рядом с ними вдруг оказался улыбающийся человек, один в один похожий на капитана Вежнева.

Как это может быть?! Вежнев?! Во взрослом виде? В 1989 году? Да он тогда если и родился, было ему годика два-три!

Но на карточке точно Вежнев! Высокий красавец улыбается всеми своими огромными зубами в объектив. Как такое возможно?!

В остолбенении Варя стала перелистывать плотные картонные листы дальше. И снова увидела Вежнева рядом с родителями! Такого не было никогда, она же помнит и то время, и те фото, сто раз их пересматривала! Отец, мама и Вежнев стоят на самом берегу, ласковые волны почти касаются их ног, все трое держат оборудование для снорклинга – тогда такого слова не знали, не слыхивали, а называли просто, в одно слово: маска-ласты-трубка.

Все улыбаются, и Вежнев опять выставил ослепительную улыбку – он, как и в настоящей жизни, очень высокий и мускулистый, выше отца как минимум на голову.

Да что же такое происходит!?

Варя стала листать дальше. Больше в альбоме Вежнева не появлялось, но и найти подходящий снимок не удалось – все настроение пропало.

– Ма-ма! – требовательно позвал из своего манежа Сенечка.

Она с облегчением захлопнула тяжелый альбом и бросилась к нему.

Данилов

Алексей не стал рассказывать Варе свой ужасный ночной кошмар.

Возможно, они обсудят позже – но не сейчас. Не по горячим следам.

В свой выходной понедельник Данилов для начала доубирал вчерашнюю, брошенную на полуслове посуду, а потом напился кофе и уехал в автосервис.

Его любимый железный конь давно требовал профилактики. Из сервиса три раза звонили, приглашали.

С тех пор как хорошую новую европейскую машину купить стало проблематично, Данилов к своей заслуженной, бывалой начал относиться с особенной ревностью. Хотелось, чтобы она ему прослужила как можно дольше – хотя вчерашний сон демонстрировал, что к тридцать пятому году у него все равно появится китайская. Но «китайца» в собственности мечталось отменить – как и все прочее, предсказанное сном: свары с супругой, свои собственные приключения на стороне (которые, возможно, случились, не на пустом же месте Варвара начала на него наезжать). И главное, трагедию с сыночком.

По прошлому опыту он знал, что сны его не бывают стопроцентно вещими. Они, скорее, предупреждение, предостережение, вариант альтернативной истории. В его силах прислушаться к возможному и сделать так, чтобы оно никогда не наступило.

Но тревога все равно не отпускала. Значит, что-то в его жизни случилось (или случится), раз начались такие ночные видения?

Кто-то или что-то опять вползает в его судьбу?

Пока Алексей ехал за рулем в сторону, противоположную ежеутреннему потоку, из центра Москвы к окраине, озабоченность слегка отпустила.

Заехал на стоянку автосервиса, поговорил с мастером-приемщиком.

– Проверим вашу ласточку, пришлем на телефон видеоотчет о состоянии. Из регламентных работ – пора поменять тормозную жидкость, а также, как обычно, масло и фильтры. Думаю, за три часа управимся. Здесь подождете? С нас чашка кофе или чая бесплатно.

– Пойду погуляю. Вы ведь позвоните, как будете готовы?

– Конечно.

Из кондиционированной стужи сервиса Данилов вышел в солнечный московский день. Жара набирала обороты.

Тяжелое чувство, вызванное ночным видением, понемногу растворялось.

Вот интересно: он сто пятьсот раз проезжал по этому шоссе мимо здешних мест. И в самом сервисе неоднократно техобслуживание проходил. Но никогда не гулял тут по окрестностям. Не знал, что интересного есть вокруг.

Как обычно бывает с жителями большого города, Данилову были ведомы и изучены лишь личные географические «пузыри», в которых он проводил почти все свое время. Раньше – пятиэтажка, где он жил в Перово на Металлозаводской улице. Потом – квартира на Рижском проезде близ Маленковской. Теперь – хоромы Кононовой на Краснопролетарской. И пространство вокруг его офиса на Полянке. А также, конечно, то, что находится внутри Садового: театры, бульвары, кафе и кино. Но девять десятых площади Москвы были им не то что не освоены – Алексей во многих местах за двадцать с лишним лет жизни в столице и не побывал ни разу.

Как и здесь. Судя по навигатору, неподалеку раскинулся Лосиный остров. «Пойду там погуляю», – решил он. Ему требовалась, он чувствовал, перезагрузка, выпадение из пространства ежедневного бега.

Данилов отправился перпендикулярно Ярославскому шоссе. Рядом проходила улица с романтичным именем – Вешних Вод. Однако, кроме названия, не находилось вокруг ничего романтичного: тянулся глухой бетонный забор с мотками колючей проволоки по верху. Вскоре появился указатель, что это, оказывается, районное управление МВД.

Данилов отправился дальше, в глубь квартала. Вскоре шум от шестиполосного (в каждую сторону) шоссе примолк. Начались разномастные жилые дома. Выглядели они, словно их перенесли с окраины провинциального города: деревья, достигающие самых верхних этажей; белье, развешанное сушиться прямо на улице; ржавый мангал в центре полянки. Иные здания оказались четырнадцатиэтажными, кирпичными, рядом, как часто в Москве бывает, – силикатная пятиэтажка, а то и вовсе дореволюционного вида полузаброшенная постройка с табличкой «Общежитие» на входе.

Народу в этот жаркий день во дворах практически не было. Данилов двигался все дальше и дальше перпендикулярно шоссе. Теперь он вступил в квартал общежитий. Несколько стандартных, скучных домов из серых блоков, одни шести-, другие – двенадцатиэтажные.

На улице по-прежнему почти никого, только на детской площадке на качелях раскачивалась взрослая, наверное, восемнадцатилетняя девушка в черных очках и наушниках. Странное занятие для половозрелой особы.

Она качалась равномерно, безучастно, с одинаковой амплитудой. Качели отчаянно скрипели.

Из общаги вышла другая печальная девушка с красным чемоданом на колесиках, в теплой, не соответственно дню, плащовке и отправилась по направлению к шоссе – наверное, на автобус, а потом на вокзал и домой. Из вуза выгнали? К сессии не допустили?