Она много раз читала в книгах и смотрела в фильмах, как тело, лишенное жизни, описывают «похожим на статую», «на каменное изваяние», желая вложить в событие эстетику и красоту.

В реальной жизни никакой красоты в мертвом теле не было. Ни на что художественное, привлекательное или живописное убитая женщина не походила. В кресле сидел явный труп. Ничем другим он показаться не мог. Женский синюшный труп в нижнем белье, с ровной спиной и поднятой головой. Шея плотно перемотана бурым от пропитавшей его крови шарфом, словно на нее надели ортопедический воротник. Очень длинным шарфом, потому что остался свободный край, который убийца откинул назад, кровь по нему стекала на пол. Руки привязаны тканевым поясом к подлокотникам, ноги стоят на полу ровно. Поза жесткая, напряженная, искусственная для мягкого женского тела. Самый большой ужас вселяло лицо. При первом взгляде оно представлялось посеревшим, хаотично пятнистым и уродливым, как масса чего-то непонятного. Вглядевшись внимательнее, можно было заметить ровные, симметричные мазки, линии в бордовых тонах, и можно было понять, что этот рисунок нанесли специально. Монохромный макияж кровью.

Кира разглядывала детальные крупные снимки, не моргая, медленно кивая.

– Аккуратно нарисовано, – хмыкнула она. – Может, даже профессионал какой. Как кровь ложится на человеческое тело? Не как масло на холст, наверное.

– Нормально, видимо, ложится. Пока эксперты никакой присадки не нашли, – воодушевленно отозвалась Аня. – Тут как раз видно изначальные мазки, и потом кровь скатывается, сворачивается и высыхает, поэтому границы рисунка как бы двойные.

– Угу, – согласилась Кира. – Но внешние границы симметричные и уверенные.

Складывалось впечатление, что убийца раскрашивал труп с большим старанием. Двойные стрелки на глазах, линия под бровью, размытые пятна на щеках, густо закрашенные губы. Аккуратно покрытые кровью ногти на руках и ногах. И витиеватый, необычный рисунок на животе. Кира задержала взгляд на этой фотографии, но ничего не сказала.

– За границу ногтей нигде не вышел, – отметила специалист по психопатологии, и Аня согласилась. Они это тоже заметили.

– Он не торопился, – еще раз подтвердила Аня. – Время смерти двенадцать дня. Знаешь, что он использовал как палитру или как банку для краски?

Кира вскинула брови.

– Ключицу жертвы, – сказала Аня и, выбрав из пачки одну из фотографий, показала Кире. – Жертва очень худая. И такого сложения, что ключицы выпирают. Наши эксперты сказали: сначала край шарфа лежал на плече, кровь по нему стекала в ключицу, а после того, как ключица наполнилась, он перекинул край шарфа на пол, назад.

– Назад откинул, чтобы на живот не потекло и рисунок не размазало. – Кира поцокала ногтем по фото. – Этот рисунок что-то значит.

– Я тоже так думаю, – согласилась Аня. – Рисунок со значением. Мне кажется, это клубок змей: вот эти расширения полос похожи на головы.

Кира согласилась.

– Проверили переписку жертвы: в основном связанная с работой. Если они были знакомы и переписывались, он удалил чат, потому что телефон явно побывал в его руках. Найден рядом и в крови. Мать скоро приедет, она в Туапсе живет, есть ребенок больной в специальном интернате. На работе тоже ничего подозрительного. Отзывчивая, профессиональная, спокойная, – перечислила Аня основные черты, характеризующие убитую.

– Он наводил красоту, – задумчиво произнесла Кира, разглядывая фото с рисунком на животе. – Во всяком случае, рисовать он умеет. Занятные змейки. – Кира отложила в сторону фотографию живота женщины, на котором линии переплетались причудливым образом, а концы походили на головы змей.

До девушек донесся заливистый смех. Юнка разговаривала с молодым человеком спортивной наружности, теребила волосы и смеялась, широко размахивая подставкой со стаканчиками. По всей видимости, им напитки достанутся теплыми и разбавленными водой от растаявшего льда.

– Ее он заколол заточкой, а двум остальным жертвам перерезал горло ножом, – задумчиво проговорила Кира. – Ей он сразу готовил особенную смерть.

Аня кивнула.

– Как ту бабулю с собакой зовут? – спросила Кира.

– Томила Ивановна Зыкова, – напомнила Аня.

– Она говорит, что из дома он вышел качаясь, словно пьяный, прислонился к дереву и побежал… – дальше Кира не договорила. Она что-то прикидывала в уме.

Перед Кирой и Аней наконец оказались стаканы с лимонадами, про которые девушки уже забыли. Глаза Юнки сияли, словно фонари авто. Предъявлять ей претензии, что вместо прохладительных напитков они получили горячий фруктовый чай, не имело никакого смысла.

Кира не сомневалась, что у сестренки следователя наметился курортный роман и Самбуров не сможет увезти ее из Адлера в ближайшие пару недель.

– Я оставлю тебе свои сарафаны, – сразу предложила Кира, – и все, что выберешь из моей сумки.

– Ты мой котик! – Юнка кинулась к Кире на шею.

Глава 6

Дом по Шахтерской, 17 Самбуров нашел быстро, хотя хаотичная застройка Адлера и Сочи часто преподносила сюрпризы. На навигаторе это два дома, стоящие рядом по одной улице, в реальности между ними пролегала козья тропка с резким уклоном, по которой пешком-то пройдет не каждый, а если желаете подъехать, то в объезд через пять улиц и эстакаду.

Он посмотрел в раскрытую папку на переднем сиденье. На первый взгляд в делах не было ничего общего. Жертву из Адлера убили в съемной квартире и привязали к стулу поясом от халата. Ее не раздели, не разрисовали кровью, кроме того устроили вокруг кавардак. Видимо, что-то искали и ограбили. Ограбление и стало официальным мотивом.

Убили Геннадьеву Олесю Валерьевну, тридцати четырех лет, заточкой, диаметром восемь миллиметров, с несимметричными краями и продолговатым желобком на боку. За эту заточку и уцепился Вольцев. Заточка самодельная, таких одинаковых не найдешь. Вольцев оказался прав. При детальном рассмотрении фотографий из дела оказалось, что шея жертвы перемотана шелковым шарфиком, из халата не просто вынут пояс, которым ее привязали, – полы халата сильно раздвинуты в стороны и спущены с плеч. Ее не раздели полностью, но ее раздевали. Самбуров закрыл папку и вздохнул.

Замок в двери не сломан, Геннадьева пустила злоумышленника сама. В принципе, мог представиться каким-нибудь мастером. Кроме того, люди часто не спрашивают, просто открывают дверь. Следов борьбы нет. Убийца напал внезапно.

– Что грабить в квартире в наше время? В съемной квартире большие суммы не хранят. Что у Геннадьевой было? Да, квартиру она сняла приличную, с современным ремонтом и с высокой квартплатой, прожила полгода. Хозяйка квартиры ничего плохого про нее не сказала. Порядочная женщина с достатком. Тихая, спокойная, чистоплотная.

Но грабеж все равно не вязался с картиной преступления. На нее не наркоман напал в подворотне. Убийца пришел в квартиру, рисковал встретить соседей. А что у нее грабить? Колечко с бриллиантом? Ноутбук? Телевизор выносить? Ради этого убивать человека?

За четыре месяца расследования ответов на эти вопросы не нашлось. Радость и облегчение, с которым майор МВД Заколюжнов, служивший в управлении по Сочинскому округу, передал Самбурову очевидный висяк, не могли скрыть ни служебное положение, ни сочувствие коллеге.

Но невозмутимого подполковника из Краснодара тревожило не это. Личная жизнь его тревожила. Собственная личная жизнь и встреча с Кирой. Он забрал папку и отправился поговорить с семьей жертвы. Вот тоже вопрос. Почему Геннадьева Олеся жила на съемной квартире при наличии мужа и большого красивого дома?

Еще до того, как Григорий припарковал железного коня на площадке перед добротным забором, он заметил «Мини Купер» Киры Вергасовой.

Подполковник внутренне напрягся, предвкушая не самый приятный разговор.

Внутреннее расследование из-за убийства Золоторева давно закончилось. Вольцев лично засвидетельствовал, что все прошло хорошо, и звал специалиста по психопатологии вернуться на работу. Вольцев знал, что девушка отдыхает у моря, и ничего не имел против длительного восстановительного отпуска. Но вот чего Дмитрий Юрьевич не знал, так это того, что о предложении вернуться Вергасову никто не известил.

Нельзя сказать, что у Григория был какой-то конкретный план, и даже приблизительного плана не было. Он прекрасно отдавал себе отчет, что ведет себя как страус, пряча голову в песок. Даже если сама Вергасова воспримет свой безвременный отпуск как прекращение сотрудничества и не станет ничего выяснять, Вольцев в конце концов ей позвонит и правда всплывет. Наверное, Григорию придется что-то объяснять. Как на это отреагирует Вольцев и уж тем более специалист по психопатологии, он думать не хотел.

Ему рисовалась идеалистическая картинка, как любимая ходит по дому, надувшаяся на правоохранительные органы, словно мышь на крупу, а он залечивает ее обиженное сердце вниманием и нежностью, залюбливает физически и духовно, задаривает подарками, сюрпризами, путешествиями и постепенно излечивает.

В конце концов она занимается какой-нибудь психологической работой – какой, они тоже придумают потом, – и живет с ним долго и счастливо.

В реальности она скорее всего будет злиться на него, он уже слышал слова: «Самбуров, ты как ребенок. Ты набила на лбу шишку – вот тебе за это игрушка. Это подмена заботы ограничением воли…»

Возможно, она даже придумает какой-нибудь извращенный способ мести.

Наплевать. Он защищает Вергасову от беды, даже если никто, кроме него, этой беды не видит.

Вот только серия эта случилась так не вовремя. Вольцев ни за что не позволит обойтись без специалиста по психопатологии. И Самбуров снова смалодушничал, отправил сообщать о приглашении Киры обратно на работу Аню, сдобренную присутствием Юны. Но укора и обвинений ему не избежать. По сути, так ему и надо. Все эти мысли с невероятной скоростью калейдоскопировали на его лице, пока Вергасова шла от своей машины к нему. Если бы она ставила целью разглядеть, что он чувствует и о чем думает, то ей пришлось бы остановиться и оценить длинную сложную серию знаков, но Кира не желала знать правду – она смотрела в его глаза, и сердце выпрыгивало из груди от радости видеть Григория.

Самбуров молча сжал ее в объятиях, зарылся носом в волосы. Она пахла чем-то горько-цветочным. Она пахла его Кирой. Он чувствовал, как она трется носом о его грудь, как прохладные пальцы скользят по шее, как дрогнули плечи.

– Хороший дом. Приличный район, – начала говорить девушка, чуть отстранившись и пропустив приветствие. – Жертва скорее всего не случайна… Я соскучилась.

– Я тоже. Мне было сюда по пути. Вечером я бы приехал к тебе. Аня же привезла дело? – Самбуров услышал в собственном голосе ноты чувства вины, и это покоробило его. Какого черта? Он руководит группой. И как будет идти следствие, решает тоже он. Григорий отмел чувство вины как несущественное и попытался смерить девушку строгим взором. Получилось, кажется, не очень. Во всяком случае, на сияющей физиономии Киры это не отразилось. Самбуров просто спросил:

– Как ты узнала адрес жертвы?

– А как ты узнал название моей гостиницы? Юна и Аня приехали точно по адресу.

Самбуров подумал и нахмурился.

– Ты не могла за мной проследить. У тебя нет доступа к базам МВД.

Кира засмеялась его непосредственности.

– Я? Нет. Не имею таких возможностей, поэтому пришлось отсмотреть новости и соцсеть. В соцсети жертвы есть фото из вон того кафе, – Кира указала ладонью на вывеску кофейни, – и фото мальчика, сына, на фоне школы. Школа вон там, за углом. Но самое интересное: ее объявляли в розыск полгода назад. Сохранился репортаж местной журналистки прям от этого дома, – Кира кивнула на забор.

– В розыск объявляли, но муж забрал заявление, объяснил, что нашлась, – задумчиво покивал Самбуров. Казалось, он слушает голос Киры, как он звучит. А смысл слов проходит мимо.

– Соцсети хранят все, – загадочно улыбнулась девушка.

Григорий презрительно фыркнул. Его обычная реакция на соцсети: