Странное письмо, да, волчонок? В нем нет и не будет указаний, потому что… я не знаю, какие дать. Наверное, одно: если я вдруг погибну, и погибну в обстоятельствах столь же странных, сколь Акио, не оставляй это так. Ищи следы. И прежде, чем искать их, например, в Маджедайе, присмотрись к тем, кто остался цел и занял мое место. Я не могу сказать прямо: «Не доверяй Юшидзу». Возможно, он, наоборот, тот, кому стоит доверять. Так или иначе… оставайся зорким. Не обманывайся. Не покупайся на высокие посты, которые тебе предложат, и политические поручения, от которых потом не отмоешься. Тебя захотят сохранить, я уверена. И будут правы.

Ты далеко сейчас, ты весь в своем расследовании, и, может, к лучшему, что я не вовлекла тебя в круговорот страхов раньше… но может случиться так, что после моей смерти ты останешься единственной надеждой нашей семьи. Никисиру добр и стоек, но прост и недогадлив, не удивлюсь, если в темные времена он растеряется и станет пешкой в чьей-то игре. Юшидзу… руководить им может то, что я должна была прочесть много лет назад.

Какой же ценой я получила эти хорошие урожаи, волчонок… возможно, жизнью за них я должна была заплатить намного раньше. Но пока – да пребудет с нами Империя. А если погибнет она – пусть останется то, что можно защитить, исцелить и взрастить заново. Найди тех, кто сумеет сделать это, волчонок. Найди. Ведь это всегда было твоим настоящим призванием.

А предателей утяни в могилу за мной. Все ради Империи.

Я всегда верила в свет твоей опаленной души, помни об этом.

Сати.

4. Недобрая ночь у мертвого дерева

– Ладно, – вяло подытожил Мэзеки, – в конце концов, мы можем убить его на подходе к городу. Или уже в городе.

Скрипнув зубами, Харада переглянулся с Окидой. Та сидела сгорбленная, обняв колени и обернув вокруг них свалявшуюся косу. Во взгляде тускло золотились огни едва теплящегося костерка. Воплощение тоски и тревоги.

– Ты сам видел его в бою. – Харада встретился глазами с мальчишкой. Тот выглядел спокойно и даже запеченную желтозубку грыз так, будто правда мог наслаждаться поздним скудным ужином. – И благоразумно не сунулся! – Он потер ноющий живот. – Не будь у меня таких мышц и реакции, он отбил бы мне печень или вообще что-нибудь разорвал!

– Если ты его тоже знаешь, – Мэзеки едко выделил последнее слово, – зачем сунулся? Сам он с тобой драться не собирался. Бестолочь.

– Эй! – Харада швырнул в него увесистой щепкой. Мэзеки лениво проследил, как она стукнула его по колену. – За языком следи. Именно потому, что я его знаю, ты ребенок, а моя сестра, как ты мог заметить, не убивает, я и…

– Кстати, с этим нужно что-то делать, – оборвал Мэзеки. Харада зарычал и хотел бросить что-нибудь еще, но мальчишка вообще потерял к нему интерес, повернул голову к Окиде. – В моем плане у тебя важная роль. Вероятно, лучший шанс на убийство представится тебе.

– И я убью, – сухо откликнулась сестра. У Харады по спине неожиданно побежали мурашки, пришлось даже дернуть лопатками. Сумеречная улыбка раздвинула уголки губ Окиды. – Я, дружок, почти как девственница. Берегу себя. Для одного-единственного.

Харада нервно фыркнул. Больше чем от этого сального, даже по его меркам, сравнения в дрожь бросило только от ухмылки Мэзеки. Одобрительной. Понимающей. А вот щеки все же покраснели.

– Я рад, но вот про твою личную жизнь знать ничего не хочу, оставь мне детство.

– Ну ты, – проворчал Харада. – Не дури нас: если ты так людей в бою не щадишь, то и в другом смысле на них явно уже засматриваешься. А ну как и девчонка есть?

Мэзеки опять остался невозмутим: лишь скривился и в очередной раз вгрызся в свою желтозубку, после чего отхлебнул супа из поцарапанной деревянной плошки. Глаза насмешливо блеснули из-за упавших волос: «Хорошая попытка, но не со мной».

– Лови, я все равно не буду! – Харада вовремя выставил руки, в которые плюхнулся еще один теплый, подгорелый с одного бока маленький початок. – Я же вижу. Ты не нажрался.

Окида смотрела тепло, но все еще безжизненно.

– И я тебя люблю, – вздохнул Харада, с сомнением крутя желтозубку в пальцах. – Точно?

– Надо есть, – опять влез Мэзеки таким тоном, будто был старше их обоих вместе взятых и еще помножить на шесть. – Ты обессилеешь. Такая ты бесполезна, хотя бы пей суп.

Он кивнул на маленький чан, в котором печально плавало несколько поздних грибов, сжуренная долька лимона, ошметки сушеной морской капусты и шесть-восемь чахлых рыбок.

– Это невозможно жрать без тофу, – поморщился Харада, но Окида неожиданно послушалась мальчишку: взяла плошку, зачерпнула жидкого бульона.

– Тофу пожрешь, когда остановка будет нормальная, – пообещал Мэзеки. – Хотя, если тебе прямо не терпится, можешь еще порыскать по домам. А ну как отыщешь в погребах какие-то не совсем подпортившиеся запасы. Как сказал наш новый друг, эту деревню ведь…

– Пошел он, – прошипел Харада, снова раздражаясь, и все-таки вгрызся в щедро отданный початок. – Я ему вообще не верю, ни одному слову!

– Но факт остается фактом. – Мэзеки допил суп и поставил плошку. Взгляд его мрачно заскользил по обугленным руинам, окружавшим место ночевки с левого фланга. – К нам еще не прибежали. Деревня разорена давно, и, видимо, преследователи правда считают, что мы уже ушли дальше на юг. Окида проверяла – засад в округе нет.

– Пока нет, – вяло поправил Харада. – Что будет ночью…

– Я послежу, не буду спать, – пообещала сестра.

– Будешь, – хмуро возразил он, и на этот раз они с Мэзеки были единодушны. – Кто едва держится на ногах, кто не ест и заражает все живое своим унынием, кто…

– Я не унылая, заткнись, – шикнула Окида.

– Ладно, заткнитесь оба, – мирно посоветовал Мэзеки и повторил ее позу: плотно подтянул колени к груди. Но голова его нервно повернулась, и вот он уже наблюдал за высоким силуэтом, застывшим шагах в двадцати, в единственном пощаженном огнем уголке деревни.

У рыбного прудика, возле которого полицейский по имени Кацуо Акиро вот уже минут десять стирал свои черные перчатки. Ну конечно, стирал, дорогущие же! Плантаций морского шелка – его пряли из нитей особых, довольно редких шелковых рыб-бабочек – на Левом берегу было несколько, эта ткань особо ценилась. Вещи из нее шились только на продажу на Запад, либо для знатных особ, либо для вот таких вот псов власти.

Харада снова потер живот и выругался. В передряге, становящейся все мутнее, его злило одновременно много вещей, и вещи эти только плодились. Дурацкий побег с резней – раз. Странное поведение Окиды – еще более странное, чем все последние месяцы! – два. Погоня, от которой они отрывались трое суток и оторвались только сейчас, сделав серьезный крюк, – три; полная невозможность хоть немного обсудить тот самый план Мэзеки, шитый скверными нитками, – четыре. Ах да, оставшийся позади вооруженный придурок в одежде с черепашками – пять. И шесть – появление этого кан с душещипательной, но еще более мутной историей.

Кацуо Акиро вылез непонятно откуда, непонятно почему – когда они трое, буквально падая с ног и вываливая языки на плечи, добрались до этого поселения. Черное, все еще местами чадящее, оно выросло на пути жутким обугленным призраком, и решение оказалось единодушным: сносное убежище. Даже если не уцелело ни одного дома – а из двадцати пяти не уцелело правда ни одного. Даже если здесь еще есть люди – и люди нашлись, правда, мертвые: трое повешенных на толстых сучьях огромного дуба, прямо в центре площаденки. По какой-то насмешке дерево пощадил пожар. Не пожар… поджог. Об этом Харада мог и догадаться, но ему сказали. Сказал человек в дымчатой форме, в какой-то момент показавшийся из-за руин. «Все выжгли и забрали, хотя схроны можно обыскать. Зато сюда не вернутся, по крайней мере в ближайшее время. Я позаботился об этом дополнительно. Вы можете отдыхать».

Каждая фраза – сухая, как промороженная ветка, но твердая, как стальной прут, – была выверена: не содержала ничего лишнего, зато предлагала все, что Харада, Окида и Мэзеки в тот миг мечтали услышать. Они обменялись взглядами, не зная, что делать… и Харада решил за всех. Рыкнул, ринулся вперед, думая просто снести холеному черноволосому типу, поджарому, но худому, башку – а в следующий миг отлетел. Тип даже катану не достал – прыгнул по безумной спирали, извернулся и заехал Хараде сапогом. Не так сильно и стремительно, как мог бы, – Харада, уже падая, это понял. Зря: Харада вскочил, снова ринулся – и в этот раз получил кулаком в плечо. Хотя и по уху противнику успел заехать. Правда, тот едва покачнулся. «Успокоился? – холодно спросил он. – Судя по виду, ты меня помнишь. Все такой же, господин зверюга».

Запомнил давние идиотские шутки. Ну надо же.

Харада готов был драться дальше и вдобавок недоумевал: почему Окида и Мэзеки…

«Эй, стой! – наконец подал голос последний, и, всмотревшись в его бледное лицо, Харада нашел не страх и даже не удивление. Скорее досаду. – Кацуо? Если думаешь, что после всего я или кто-либо еще из нас станет с тобой разговаривать… ты ошибаешься. Предатель. Приспособленец. Перебежчик!»

Но еще спустя пару минут разговаривать Мэзеки согласился: когда кан спокойно, с поклоном приблизился и показал довольно интересное письмо от самой императрицы – переданное прямо во время одной из последних битв кем-то из ее умирающих баку-тай. А затем заявил, что присоединится к маленькому отряду заговорщиков, хотят они того или нет. Что-то письмо госпожи Сати, конечно, проясняло, вот только…

Вот только все равно. Все равно: как Харада – проклятье! – мог доверять ему? Тому, кто еще летом готов был жизнь положить, но не пустить «мятежников» ни к городу, ни к Желтой Твари. Кто неизбежно оказывался со своими мибу там, где Харада планировал прорывы, потому что, видно, сам прекрасно знал уязвимые звенья в войсках и не упускал ни одного их перемещения. В общем, выглядело все сомнительно. Напоминало продуманную облаву. И, хотя главенство Мэзеки приходилось признавать, дикое решение – взять кан с собой – Харада переваривать не собирался. Окида, судя по мрачности, тоже колебалась: чувствовала силу и угрозу.

– Ладно, повтори еще раз, – прокашлявшись, велел Харада. – Пока этот не пришел. Что вообще ты о нем знаешь и почему считаешь, что он на твоей… – Мэзеки, поморщившись, открыл рот, и Харада отмахнулся: эта дотошность уже утомляла. – Хорошо, почему ты считаешь, что мы можем пока смириться с его желанием к нам присоединиться.

Мэзеки налил себе еще супа, сел поудобнее и только после этого с расстановкой заговорил:

– Кацуо Акиро. Брат покойного императора Акио Акиро. Сирота, их родители-врачи погибли лет пятнадцать назад. Акио принял их дела, Кацуо начал заниматься боевыми искусствами, ну а когда госпожу Сати в одном из путешествий укусила змея и ее завезли в эту маленькую семейную больницу, потому что ближняя по пути…

– Да-да, – усмехнулся Харада. – Искра, буря, простой врач стал императором, а его маленький братец уж наверняка переехал с ним во дворец и получил все лучшее. Тут сказочка ясна. Но я не слышал, чтобы брат императора заявлял о себе, занимал высокие чины и…

– Чины, – рассмеялся Мэзеки и снова покосился на пруд. Скорее всего, он, как и Харада, догадывался: перчатки давно постираны. Кан просто ждет. Либо проявляет вежливость, либо издевается, ища самый неудачный момент, чтобы появиться. – Нет. Кацуо никогда не имел много общего с правящей семьей. Во дворце жить не пожелал, переехал в юцудо^[35], где готовили кан. Ну а первый серьезный чин он получил только от Юшидзу. Возглавил отряд, где служил. Скорее всего, это была, как и написала Ее Сияющее и Цветущее Величество, подачка. Кость в зубы. Кацуо Акиро – хороший кан, отличался в последние годы. Думаю, занять должность сэнсея он счел честью, и тут-то гордость ему не мешала. И он понимал: влияние нужно наращивать.

– А ты хорошо осведомлен о делах правящей семьи, их родственников и пришлых, – наконец снова подала голос Окида, до этого тихо пившая суп.

Мэзеки пожал плечами: