– Я часть семьи. Господин Никисиру брал меня с собой, навещая сестру и когда они собирались все втроем. Разумеется, я помню господина Акио. И его брата, хотя видел намного реже. Госпожа Сати… – он запнулся, вздохнул, – да, госпожа правда обожала его. Возможно, видела в нем второго Юшидзу и хотела, чтобы его жизнь сложилась счаст…

– Прекрати, пожалуйста! – одернул Харада, услышав хруст, с которым сжался его же кулак. «Пожалуйста» удалось добавить в последний момент, просто чтобы смягчить грубость. Мэзеки нахмурился. – Правда. Счастливее? Сложилась жизнь?! Ты что, оправдываешь Желтую…

– Я никого не оправдываю, – процедил Мэзеки. Его глаза снова блеснули, уже недобро. – Я лишь пытаюсь объяснить тебе, что было в голове у госпожи, любящей братьев и очень, очень ответственной. Чтобы ты не создавал себе и нам всем проблемы стычками с союзниками.

– Возможными, – сухо напомнил Харада и, повернув голову, увидел: Кацуо Акиро медленно встал. Мокрые перчатки он держал за кончики пальцев, а взгляд устремил на костер. Или на руины за спиной Мэзеки? – Да, по письму похоже, что она доверяла ему. Да, но…

– Но он пару раз набил тебе морду, и поэтому ты злишься, – тихо хохотнул Мэзеки.

– Ай, я тебя уже ненавижу и прирежу, как только мы освободим господина! – так же глухо рыкнул Харада, но мальчишка неожиданно улыбнулся и лениво отвел длинные пряди со лба.

– Ты уже веришь в наш успех. Похвально.

– Серьезно. – Харада вздохнул и пристальнее вгляделся в него. Было бы славно, будь все и впрямь так просто. – Малек, послушай! Это кандзё. Политический полицейский, который принял повышение от твоего врага. Да, он может в свете новых сведений хотеть мести за госпожу. Признавать, что присягнул предателю. Но точно так же может быть…

– …что он лжет, – закончила Окида. – Что плевать ему на письмо. Да, оно может быть подлинным…

– Оно подлинное, я уверен, я и общался с госпожой, и зачитывал ее письма господину в дни, когда он уставал, я бы отличил… – с напором перебил Мэзеки, но Окида, качнув головой, продолжила:

– …Вот только мне интересно, любил ли этот кан Ее Величество. Раз предпочитал жить самостоятельно, не принимал особо знаки участия…

– В письме есть еще важный намек, – напомнил Мэзеки. – Акио Акиро. Похоже, что он не просто так утонул. Юшидзу может быть причастен и к этому.

– А может, ублюдку и тут пле… – начал Харада, но Мэзеки качнул головой: хватит.

Кацуо Акиро шел к ним.

– В общем, – бросил напоследок Харада, метнув в Мэзеки раздраженный взгляд, – помяни мое слово: он к нам липнет, чтобы на подступах к городу почетно задержать при всем народе.

Он не сомневался: его услышали. Он и хотел этого, но, увы, кан не повел и ухом. На скуластом лице, где особенно выделялись острые крылья носа, длинный рот и глубокие тени под тяжелыми надбровьями, цвела удовлетворенная улыбка. Приблизившись, он бросил перчатки у огня, на камень, где Мэзеки уже сушил обувь, размашисто опустился в траву и спросил:

– Что обсуждаем? – Звучало почти игриво, рука уже тянулась к чану и последней плошке. – Почему так смотришь, господин зверюга? Не забыл, что это я поймал вам рыбу? Если это можно назвать рыбой, конечно.

Харада переглянулся с сестрой, с Мэзеки, но никто не ответил. Они молча наблюдали, как Кацуо ест, спокойно выуживая походными палочками все мало-мальски аппетитное. Вообще-то он был прав. Они приняли его помощь: и насчет рыбы, и насчет того, чтобы в принципе найти в паре обугленных домов и дворов уцелевшие… Кацуо назвал это «схронами». Прохладные подземные закутки, намного глубже обычных погребов. Там обнаружились кое-какая еда и утварь на замену всему, что осталось в рогэто. В доме Харады и Окиды такой тоже был, но названия не имел, и никто из шести детей в семье не знал точного места. Родители справедливо боялись, что вечно голодные сыновья и дочери, не беспокоясь о скудных зимах, просто слопают все запасы.

– Мы приняли решение, – сухо начал Мэзеки. Кан с видом вежливого внимания поднял глаза, а Харада фыркнул. Ну почему, почему… проклятье!.. спасать летящую в пропасть страну решился только ребенок и теперь он тут главный? – Ты можешь пойти с нами. Мы не знаем, верить ли тебе, но в любом случае предпочтем иметь тебя на виду, чем крадущимся в тени.

– Иметь меня, – повторил Кацуо, настолько непроницаемо, что можно было не сомневаться в следующем замечании: – Как мило. Кто из вас троих будет это делать?

Мэзеки закатил глаза, кинул едкий укоризненный взгляд на Окиду и будто про себя поинтересовался:

– Неужели все взрослые мыслят между «что-то в кого-то засунуть» и «дать засунуть в себя»?

– Жизнь так и устроена, – не сдержался Харада и, вспомнив о желтозубке, принялся ее догрызать. Остывшая, правда, оказалась куда менее вкусной. – Либо ты ее, либо она тебя…

– Если серьезно, – кан поставил плошку на колени и продолжил вяло ковыряться в ней, стуча палочками о дно: явно пытался что-то выудить, – это разумно, юный косё. Ваше предприятие, сам не знаю почему, кажется мне имеющим шансы. Да, возможно, чуть позже, когда население оправится от всех этих болевых потрясений, связанных с новыми законами, соберутся тайные общества и поумнее, и поорганизованнее, подтянутся иностранцы…

– Мы вообще не общество, нас трое. – Окида поморщилась. Она никогда не любила громкие слова.

Кан открыл рот, но его опередил Мэзеки:

– Позже, вероятно, умрет моя семья. – Он закусил губу, лицо стало таким же ожесточенным, как во время резни у океана. – Мне некогда ждать, пока кто-то оправится, некогда собирать общество, а иностранцы обязательно принесут со своей помощью свои интересы. Я вижу, как все становится только хуже, а ты должен бы видеть лучше, нет?

– Да, – просто отозвался Кацуо, и тени вокруг глаз сгустились сильнее: он нахмурился. – Да, юный косё, хотя бы потому, что мне не дает покоя смерть сэнсея Сайто. След этого дела ведет в Маджедайю, но я все еще сомневаюсь, только ли это их происки. Возможно, Юшидзу расчищал дорогу перед переворотом, убирал серьезных противников, готовых мстить за Сати до конца. Ни мой учитель, ни его ближние кан никогда бы не приняли его сторону…

Он скрыл что-то – скорбно сжавшиеся губы? – за плошкой, из которой снова отпил. Но Харада не смог упустить того, как удачно он открылся для атаки:

– А ты, значит, за деньги – да?

Желтовато-карие, как мутная смола, глаза вопросительно уставились на него.

– За деньги – что? – Кацуо красноречиво сунул одну руку в карман канкоги, пошевелил пальцами. Там ничего не зазвенело.

– Мог продаться. Ну, почему он, вычищая ваши ряды на будущее, не убил тебя, хотя, судя по этому письму, Ее Сияющее и Цветущее Величество тебя выделяла?

– Думаю, он пытался, на нас были покушения, уже в той провинции, где погиб сэнсей. Но это граница с Маджедайей, и поначалу мы не видели многих закономерностей.

Звучало логично, но Харада-то видел в логике бреши.

– Желтая Тварь – сам хороший мечник, он может не всю работу делать чужими руками.

Кацуо моргнул, качнул плошкой и наконец неприкрыто расхохотался:

– То есть думаешь, он мог со мной ласково поздороваться, пожать руку и потом ткнуть катаной в живот? Слушай, господин зверюга, ты либо тупой сам, либо мозги у тебя отказывают строго рядом со мной. – Харада бросил в него обгрызенным початком. Кацуо лениво поймал его и, переломив в пальцах, кинул в зашипевший костер. – С другой стороны, я тебя понимаю. Вещь, о которой ты забыл, я и сам стараюсь не вспоминать. Но все же я брат покойного императора. Будь я безгрешным, мог бы даже претендовать на престол. А пока моя верность прибавляла Юшидзу политического веса. Он нуждался в ней на тот момент: чтобы больше приближенных славной Сати – тут и в соседних странах – протянуло руку ему, а не брату, поверило в его самоотверженность, простило плохой урожай… И я присягнул.

– Почему вот так сразу? – вкрадчиво спросил Мэзеки. Он едва заметно подался вперед.

Кацуо Акиро остался все таким же серьезным и спокойным. Непохоже, что его утомляли бесконечные требования оправдываться.

– Потому что пошел простым путем. Рури вполне могла убить мать. Это обычно для мадзи: терять контроль над даром. А вот то, что предполагал Никисиру Ямадзаки… это не ложилось в отношения, которые связывали императорскую семью. Я, напомню, знал их годами, они все любили друг друга, я постоянно видел их заботу, объятия, всевозможные иные нежности… – Он скривился, будто жевал что-то кислое. – Просто горстка щенят чау-чау.

– Но господин Никисиру куда благороднее и честнее Юшидзу! – запальчиво бросил Мэзеки.

Секунд пять Кацуо Акиро молча смотрел на него и рассеянно теребил рукав канкоги, пытаясь натянуть его на костяшки пальцев. Нервничал? Или подбирал слова, которые уж точно унизят собеседника и выставят дураком? Очень в его духе.

– Я кан, юный косё, – наконец напомнил он. – Нервная должность. Одно из главных моих пространств для неверных выводов – больше доверять тем, кого не страшит самая сложная работа. Возможно, потому что сложная работа часто достается мне самому. Но еще раз… – он снова взял плошку, ловко выудил оттуда кусок гриба и отправил в рот, – я тоже ошибаюсь. Юшидзу не взял ответственность за страну, а узурпировал власть. И, возможно, я действительно сейчас охотился бы на вас со всем усердием, не будь того письма. Но, к счастью, я принял его всерьез и уже строю планы в соответствии с ним. Ведь вы в планировании далеко не безупречны.

– Да ты вообще, что ли, обнаглел? – рявкнул Харада. Серьезно. Как ловко он все вывернул, еще и самым разумным себя выставил! – То есть нет, правда! Уверен, ты именно охотишься, а один ты здесь лишь потому, что засада готовится, или…

– Стой, стой. – Кан приподнял руку снова. Его ухмылка становилась все шире, обнажая крупные, острые желтоватые зубы. – Я передумал. Мне не нравится слово «охотиться», потому что вы уже попались. Можно я лучше буду пастушьей собакой, которая пригонит вас: одну овцу, одного ягненка и одного нечесаного бестолкового барана – прямиком в руки к моему господину?

– Да пошел ты. – Харада, не найдя, как еще выразить негодование, плюнул в костер. Больше его разозлили только усмешки, которыми украдкой обменялись Мэзеки и Окида. – А вы что? Вам смешно? Может, вы уже верите ему? И, подождите, баран – это я?!

– Пойдемте-ка поспим, – мирно, опять убийственным тоном отца, которого ужасно утомили не самые сообразительные дети, предложил Мэзеки. Встал, отряхнул колени и махнул рукой на дом, задний двор которого они выбрали убежищем. – Курятник выглядит надежно. И просторно, все поместимся. Интересно, сколько тут держали кур…

Последнее он произнес так печально, что Харада даже смягчился. У него тоже все внутри болело с момента, как они решили тут остаться. Деревенька, в отличие от приокеанской, была крохотной: полукольцо домов, пруд, площадь с дубом да орехово-рябиновая рощица поблизости. Но все, начиная от крепких построек и россыпей щепок под ногами, заканчивая ровной дорогой и обрывками цветных лент, трепетавших на ветвях рядом с висельниками, кричало: тут жили хорошо. Прежде. Вот только почти все поддержали господина Никисиру, воевать за него пошли и мужчины, и подростки, и несколько женщин. Большинство даже вернулись. Получили амнистию. Амнистию, увы, – это подтвердил Кацуо Акиро. Трупов, уверил он, было больше, просто этих троих – казненных отдельно – не успели снять, а потом сюда долго никто не добирался.

Окида тоже поднялась, к удивлению Харады. Быстро же передумала. Да, он сам отправлял ее спать, но почему-то безоговорочное подчинение мальчишке рассердило.

– Кацуо? – вкрадчиво окликнул Мэзеки, но тот, как и Харада, остался сидеть, наоборот, развалился на траве вольготнее. Огонек весело заплясал на его лице.

– Не желаю вас смущать, ночь сегодня прекрасная. Потом поищу себе другие руины.

Мэзеки нахмурился. Ну наконец-то и в нем зашевелилась осторожность.

– Я не хотел бы терять тебя из…