– Спи иди, – оборвал Харада. Лучше так, чем лихорадочно изобретать меры предосторожности на сонные головы. – Я за ним присмотрю. И пристукну, если что.

Кан омерзительно ухмыльнулся, заталкивая в хвост упавшие на лоб волосы, но промолчал. Подтянул к себе походный хифукими, сброшенный еще до ужина, укутался и поднял ворот к самому носу. Вид этой дорогой вещи, сверкающей иероглифическими блямбами-оберегами и подбитой коротким мехом морского оленя – такой ни с чем не спутаешь из-за перламутрово-серого оттенка и россыпи крохотных пятен, – говорил, что греет она на совесть, хоть ночуй в ледяных горах. Кан всегда обмундировывали хорошо, тратили на них куда больше, чем на баку: страна уже лет двести не воевала. Харада вздохнул и задавил желание передернуть плечами. Он подмерзал. Оставалось только переползти ближе к костру.

– Держи! – в спину прилетела какая-то дерюга и обдала кисловатым… мда, не самым приятным запахом. – Думаю, этим накрывали клетки с курами… или не знаю… Там таких несколько.

Мэзеки успел проверить будущие покои и вернуться. Он стоял шагах в пяти и смотрел так довольно, будто собирался отдыхать как западный король – на тройной перине. Окида рядом с ним была явно настроена противоположным образом. Харада грустно засопел, подобрал дерюгу и уверился в трех приятных вещах: она плотная, не промокает и не слишком вымазана птичьим дерьмом. А еще достаточно большая, чтобы завернуться, даже при его росте. И все же…

– Прекрати улыбаться. Тошнит уже от твоей радости, – напрямую сообщил он.

Нет, правда, это он учился и служил почти десять лет, он мотался то гонять разбойников, то помогать с морскими чудовищами, пиратами или разборками ворья в провинциях. Ему не привыкать к лишениям, такое не стереть за несколько месяцев жизни в праздной роли ярмарочной потехи. Но сейчас хочется выть. А этот мелкий будто и не замечает ничего.

– Ты путаешь радость с надеждой. – Улыбка Мэзеки не померкла, но он отошел на полшага и задумчиво посмотрел в сторону домов. Нет, явно сквозь них. На висельников. – Я надеюсь на спасение семьи. Эту надежду подарил мне ты. Я улыбаюсь тебе. Что тебя не устраивает?

«Что, если ты ошибся? Если мы просто сдохнем с тобой за компанию?» Вот что вертелось на языке. С другой стороны… мальчишку Харада понимал. И радовался, что в нем осталось хоть что-то детское.

– Будешь улыбаться, когда мы залатаем дыры в том, что ты задумал, – сказал он.

Кацуо Акиро внимательно смотрел на них, но молчал. Достал из узкого поцарапанного футляра с большим золотистым иероглифом «Здоровье» трубку, разжег, безмятежно задымил. А вот по глазам читалось: каждая деталь, каждое пойманное слово, взгляд и жест укладываются в этой голове в нужный ящик. Мда… Сложно будет сохранить секреты от него.

– Завтра обсудим, – пообещал Мэзеки, кивнул и слегка поклонился им обоим. – Доброй ночи. Когда перестанете валять дурака, приходите в курятник. В конце концов, подозрительно и злобно друг на друга таращиться можно и там.

Они с Окидой скрылись. Проводив их взглядом, Харада вздохнул и завозился, кутаясь в куриную тряпку. Кан был прав: погода стояла чудесная, но даже в самую чудесную погоду просидеть целую ночь на улице, вот так, в одной рюкоги, будет сложно. Как жаль плащ…

Кацуо лениво наблюдал за ним, то крутя кисэру в пальцах, то дымя быстрыми, глубокими затяжками. Подпер рукой подбородок и осклабился, явно намереваясь снова завязать беседу. Беседу… на беседу едкие помои, прежде вырывавшиеся из его рта, не тянули, даже до разговора недотягивали.

– Что тебе нужно? – в лоб спросил Харада, решив не ждать.

Кан вяло приподнял брови, повел глазами из стороны в сторону, будто не до конца веря, что обратились к нему. Наконец хмыкнул, потер тяжелые веки и отозвался:

– Слишком масштабный вопрос, господин зверюга. – И снова трубка качнулась в пальцах. – Что ты имеешь в виду? Сейчас? В ближней перспективе? Тактически? Стратегически?

Харада поморщился. Еще и давит умничаньем!

– Давай напрямую, – он смог даже не зарычать. – Ты наскребешь немного мозгов и сам посмотришь на все со стороны. Когда компания заговорщиков идет в столицу страны, чтобы… э-э… совершить некие политические действия, и по пути к ним вдруг присоединяется кан, и не просто кан, а кандзё, это…

– Примерно так обычно и работают перевороты. – Кацуо пожал плечами и опять выпустил дым. – Вряд ли у тебя хорошие знания по истории, но для общего развития: когда примерно десять веков назад Ийт, королевство Правого берега, и Акос, королевство Левого, объединил левобережный король Танаро Ямадзаки, ему помогли кан Правого берега, перешедшие на его сторону. И, как ты помнишь, это была почти аннексия, пусть с династическим браком. И, разумеется, когда трон занял Юшидзу…

– Вы к нему примкнули, – отрезал Харада и снова вспомнил встречи в бою. – И, должен сказать, бились против нас зверски.

Кацуо медленно отложил в траву трубку, потянул к костру ладони, потер их, потом сцепил.

– Еще раз: мы лишь хотели сохранить порядок. Мы видели толпу запутавшихся и озлобленных людей, готовых ворваться в Красный Город и разнести все.

– И теперь полюбуйся! – Не удержавшись, Харада махнул рукой в сторону домов. – Как украшено дерево, да? Как уютно в этой деревне, как уютно на моем родном берегу, какой везде порядок и как мягко его навели в тот последний день наших боев…

В памяти опять это ожило: земля, разверзнувшаяся под ногами. Ломота и жжение в медленно раздавливаемом чем-то теле. Крики. Кровь на траве, тянущиеся вверх скрюченные руки и распахнутые в воплях ужаса рты. Хруст костей, вкус земли…

– Если ты, – ровно заговорил Кацуо, он смотрел туда, куда Харада показывал, стеклянным усталым взглядом, – ждешь от меня какой-нибудь глупости вроде «Ты не понимаешь, это другое», то не дождешься. Я представления не имел, что на Левый берег заявятся столько канбаку и получат такие полномочия, что мне придется ехать проверять их работу, потому что…

– Потому что Желтая Тварь не особо расстроится, если тебя прибьют, ему бы тебя подставить. – Этот довод в защиту кан был очевиден, Харада не стал его отрицать. Но и довод против напрашивался: – Зато, если ты ему нас притащишь, он точно поверит в твою лояльность.

– Патриотизм, – криво улыбнулся Кацуо, оставляя без внимания остальные слова. – Лоялистами канрю и писаки зовут тех, кто сражался за Никисиру.

– Так кто ты? – Харада, впрочем, сам понимал, что звучит странно.

– Лоялистом побыть не успел, патриотом быть перестал, – все так же ровно отозвался Кацуо и, увидев, что трубка погасла, убрал ее. – Поэтому назову себя просто… миротворцем.

– Громко, – усмехнулся Харада. – Особенно вспоминая, как ты зверствовал в бою.

Кацуо не ответил. Легко, почти незаметным движением встал и, сбросив плащ, начал прохаживаться вдоль костра. Тень заплясала на траве. Харада задумчиво вглядывался в его угловатое лицо, в волосы, черные как уголь. Кацуо в своей серой канкоги, с длинным, тяжелым, тугим хвостом, казался воплощенной бездной, поглощавшей любой свет.

– Я все равно тебе не верю. – Харада снова решил говорить прямо. – Ты явно мастер двойной игры.

– О, поверь, не я один в вашей маленькой компании. – Кацуо вдруг засмеялся и раскинул руки, будто разминаясь. – Не то чтобы я беспокоился… но присмотреться стоит не ко мне.

Харада нахмурился.

– Да. – Не дожидаясь ответа, кан обошел костер и встал над ним. – Да, я, если тебе интересно, поделился с вами почти всеми секретами. Подумай лучше… откуда в тринадцатилетнем ребенке такая жажда крови и такой талант воина. И почему твоя собственная сестра, ходившая недавно на разведку, не сказала, что на самом деле за нами следят.

Он говорил равнодушно и смотрел на свои ногти, словно прикидывая, не пора ли их почистить. Не изменил позы, даже когда Харада вскочил, – только вопросительно взглянул исподлобья:

– Что?

– Это грязная игра, – отрезал Харада, злясь на себя за желание обернуться на курятник. – Боги, я не понимаю, даже если ты пастушья собака! Хочешь нас поссорить? Тебе же будет…

– Не хочу, – отрезал Кацуо, шагнул ближе и, прежде чем Харада бы поднял кулаки, подался к его уху. – Но повторю, я кан. И предпочел бы знать, за что… нет, ладно, с этим ясно… за кого буду умирать. Тебе, как баку, это знание тоже не помешает. Если прошлого раза не хватило.

Харада резко отступил, поскользнулся на траве, но устоял. Кацуо все смотрел на него, чуть кривя рот в улыбке. Да что… Харада встряхнул головой. Да пошел он! Мэзеки, может, и кажется слишком взрослым и осведомленным; может, за ним, вопреки словам, даже кто-то стоит – например, бывшие друзья Никисиру: маджедайцы, дикари? Не помогают людьми, не желая лезть в войны, но что-то подсказали, чему-то обучили? Да только что с того? Даже лучше! Пока Мэзеки против Желтой Твари, любая помощь бесценна. А вот Окида…

– В общем, хватит чесать языком, – отбрасывая эти мысли, пробормотал Харада. – Мэзеки – хитрый парень, которому, справедливо, плевать на мою жизнь, в его игре я фигурка. Но скажешь еще что-то о сестре…

– И тебя даже не интересует вопрос слежки? – Кацуо вернулся на место и сел.

– Если ты говоришь о ней так спокойно, нам вряд ли есть о чем беспокоиться. – Теперь Харада медленно пошел к нему, растирая плечи. Без дерюги они мгновенно замерзли. – Плюс, возможно, ты лжешь, чтобы я ушел проверять. А ты пока расправишься с жителями курятника.

– Осмотрительности и логики ты все же не лишен, – опять засмеялся Кацуо. Харада вслушался в этот сухой, чуть надтреснутый смех и предостерегающе хрустнул кулаками. – Ладно, ты прав. Вероятнее всего, мы в безопасности. Пока.

– Нет никакого «мы», – отрезал Харада, но Кацуо его проигнорировал.

– Красивая ночь. – Он таким же медленным перетекающим движением, каким встал, разлегся на траве. Перекатился на спину и стал смотреть в небо. – Довольно сложно поверить, что она одна и та же: для тех стран, чьи жители сейчас мирно спят в своих постелях, и для тех, чьи деревни и города жгут или обстреливают.

– Думаешь… – Харада не хотел отвечать, но вырвалось само: – Думаешь, сейчас это происходит еще где-то поблизости?

– Возможно. – Кацуо пожал плечами. – Хотя на словах несколько отрядов вроде моего должны в ближайшие недели призвать канбаку к порядку. Объяснить, что зачистки кончились и амнистия должна быть помилованием. Начинается мирная, братская жизнь…

– Мирная! – выплюнул Харада, представив, как покачиваются на дереве трупы. – Братская!

– Понимаю твою злость, – ровно отозвался Кацуо. – Поверишь ли, эта политика покачнула мою веру в Юшидзу еще до того, как я получил письмо. И все качалось, качалось… а окончательно рухнуло в день, когда погиб твой отряд и многие другие.

Харада вздрогнул и осознал, что вряд ли владеет сейчас лицом. Кацуо, глядящий на звезды, все равно, хоть боковым зрением, мог заметить его круглые опустевшие глаза. Харада себя не видел, но уже знал, во что превращается, стоит только упомянуть…

– Ты видел это в тот день? – тихо спросил он.

Кацуо перевел на него взгляд и сухо кивнул.

– А ты?

Харада быстро зажмурился, одновременно расправляя плечи до хруста и выпячивая грудь. Он не знал, для чего эта бравада, но надеялся так стряхнуть липкую, ползучую хватку ужаса. Она началась с ног, поднялась к животу, к груди, к горлу и лишила дыхания. Харада молчал, зная, что выглядит это унизительно. Самой настоящей слабостью. И это перед бывшим… или нет!.. врагом.

– Понятно, – прозвучало в тишине, так бесцветно, словно Кацуо начертал одинокий иероглиф углем на белой стене.

– Я почти сразу потерял сознание, – все-таки сорвалось с губ. Харада с трудом открыл глаза. – Кажется, было больно.

– Думаю, очень. – Кацуо не сводил с него взгляда, сочувствия там не было. Как и злорадства. – Это убило нескольких моих людей, находившихся в бою с твоими. Может, случайно, но могло быть и продумано, как убийство моего учителя. Не знаю.