Там, в деревне, орали и гремели, в рогэто один за другим загорались огни, а небо уже не вспыхивало – ровно полыхало. В каких-то домах надерзили, и теперь эти дома горели. Они лили кровь, а этот парень – такой сильный воин! – оставался вялым, как вареная рыба.

– Мальчика ищут давно, – сухо бросил Ру и все-таки подорвался следом, когда побежала Окида. – Когда ты нищий, обращаешь внимание на подобные объявления на столбах и колодцах. За пойманных преступников хорошо платят…

– Если ты… проклятье!.. несешь добро, так беги и помоги людям, которых сейчас избивают! – рыкнула Окида и понеслась вдоль сосен. Срочно обогнуть рогэто. И влезть в свое окно.

– Я… – начал Ру, но Окида отмахнулась. Окно второго этажа маячило впереди, за деревьями. Оно уже распахнулось. За ним темнели два силуэта.

– Знаешь… – уже подгибая ноги, готовясь стрелой сорваться вперед, все же сказала Окида, Ру был за плечом, – времена сейчас такие, что нести добро и быть при этом вне политики трудно. Здорово, что пока у тебя получается… но лучше выбери что-то одно, целее будешь.

Возможно, он и ответил. Возможно, усмехнулся и сказал то, что Окида раньше твердила себе и сама. Вроде «Мир к этому не сводится, начни с себя». Или «Власть меняется, а суть добра, которое ты можешь делать, – нет». Или «Главное сохранить себя». Что-то вполне здравое, многим даже помогающее. Но ровно до дня, когда политика так или иначе приходит за тобой.

Но значения это уже не имело.

На Хараду всегда можно было рассчитывать – и за него не бояться. Окида лишний раз убедилась в этом, уже подскочив ближе: брат несся по крыше, гремя черепицей и волоча Мэзеки под мышкой, как большой мешок. Мешок с пожитками Харада, кстати, тоже не забыл.

К моменту, как он распахнул окно, канбаку уже оцепили здание, поэтому Окида осталась вне видимости. Сейчас они с братом бежали почти параллельно: он там, поверху, быстрым темным росчерком мелькая на фоне лунного круга, а она здесь, вдоль сосен, перескакивая их корни и молясь, чтобы Хараду не подстрелили. Стрелы летели, но, слава богам, канбаку не очень-то жаловали луки. Большинство расхаживали с катанами^[28] или хотя бы танадзаси, «благородным» оружием, до которого эти вчерашние землекопы наконец дорвались.

Тупицы даже не пытались влезть на крышу. Единственное, на что хватало ума, – чем-нибудь в Хараду швырять: горшками, камнями… пара канбаку метнула сюрикены. Не на того напали. Брат уклонялся и заслонял Мэзеки. А в мешке наверняка лежала легкая, но плотная броня из черепашьего панциря, в которую он облачался перед некоторыми боями. Но чаще выходил вот так – красуясь в расстегнутой рюхито, являя всем грудь и накачанный живот. Да и сейчас, будь он неладен, красовался: вон как скакал! Но броня, прячась от глаз, все равно выполняла задачу.

Какой-то канбаку выругался, когда Харада сделал то, чего Окида и ожидала, – не спрыгнул на мостовую, а сиганул на соседнее здание, питейную. Крыша здесь была трехъярусная, и Харада заскочил наверх – видимо, чтобы в него перестали швырять вещи. Окида прибавила скорости: сосны кончились. Еще немного – и она вылетела на деревенскую улицу. Заметят. Вот-вот. Окида сжала зубы и проверила саи. Да, после стычки с Ичи Ру прикрепила их нормально, не потеряла.

Ру… Пару раз обернувшись, Окида его не нашла и отчего-то вспылила сильнее. Конечно, сбежал. Что еще он мог сделать? Уже удирает, только пятки сверкают. А может, и сожалеет, что предупредил о доносе? Предупредил… Хм, если не доносил сам, то откуда вообще узнал? И как же неудачно подслушал разговор с Мэзеки… Хорошо, он весь такой честный-равнодушный – но, если попадется, под пытками выдают и не такое. А люди Желтой Твари, если им и правда так нужен беглый косё, могут запытать и всю деревню ради сведений.

Ладно, думать об этом было некогда. Харада бегло глянул на Окиду, а потом так же бегло повел головой, указывая направление. «У дома кадоку. Встретимся там». Окида кивнула и запетляла дворами, перепрыгивая ограды, фонтанчики, огородики, пока брат несся по крышам.

– Лови!

– Здесь!

– Окружай!

– Подсекай!

Крики разлетались эхом, но Окида поймала момент, когда кричать стали еще и ей в спину. В ноги прилетел бумеранг, и пришлось прыгать; сюрикен поранил лодыжку, но, к счастью, ничего не задел; кто-то из увальней неплохо управлялся с гирийским хлыстом – и, сволочь, бежал быстрее всех. Окида рискнула: на бегу извернулась, поймала конец этого хлыста, намотала на кулак и дернула, чтобы хозяин, не разжавший руки, треснулся о ближайшую стену и повалился под ноги товарищам. Окида понеслась быстрее. В висках стучало, злость придавала сил. Удивительно… она все еще злилась не на канбаку, не на Желтую Тварь – она злилась на Ичи Ру.

Он подставил их, навязал ей драку… И ведь, похоже, правда не со зла, а потому что… тупой. Не понимает. Но неужели это возможно, что он правда не ощутил на себе ни капельки ядовитого дыхания Юшидзу Ямадзаки? Конечно, он правобережный… просто, как и многие земляки, решил поискать заработка там, где не обязательно гнуть спину в роще. Хорошо устроился на чужой земле, но даже не пошел за нее воевать, не сражался за господина Никисиру и…

– КРЫСА! – взвыла Окида, но поняла это, только когда брат, соскочив с ближайшей крыши, поставив на ноги Мэзеки и встряхнув головой, аж подпрыгнул.

– Я ничего не сделал!

– Да я не тебе! – Рыча, Окида схватила за руку его, детеныша и побежала. Сзади опять гремел топот.

– А кому? – допытывался Харада.

– Заткнись, – велела Окида, хотела что-нибудь добавить – например, поинтересоваться, в порядке ли Мэзеки, но не успела.

У ворот кадоку в лицо дохнуло едким дымом. Окида скорее почувствовала, чем увидела то, что там творится, еще не заглянув во двор. А когда заглянула, пожалела об этом: люди – видимо, гости старосты – выбегали по выломанной двери кто в чем и лезли из пылающих окон. И если одним выбраться удавалось, то другие сразу попадали на клинки.

Канбаку здесь было с полторы дюжины. Окида остолбенела, наблюдая, как одни люди спасаются – кто бегом, кто ползком, – а другие падают и на одежде их расцветают красные пятна. Воины не выбирали жертв: один рубанул по шее старуху, другой по колено отсек ноги ребенку, третий проломил голову крепкому мужчине. Окида давно не видела столько бессмысленной боли; перед глазами ожил кошмар Братской Бойни. Кровь, кровь, кровь на траве… Асигару, еще живые… Корчащиеся, сипящие, искореженные в плену самой земли…

– Стой, ты! – крикнул Мэзеки.

Но Харада уже швырнул мешок и промчался мимо, на бегу выхватывая из-за пояса оружие. Низко, воинственно завопил, отвлекая внимание от мирных людей. Лезвие вспыхнуло в лунном свете, лязгнуло – и несколько канбаку упали, едва Окида успела моргнуть. Кровь брызнула на стены.

– Верни его немедленно! – взвизгнул Мэзеки. В глазах горела паника. – Нужно… – Но тут он споткнулся взглядом об одно из женских тел в светлой нарядной рюхиби, осекся и сжал кулаки.

– Детеныш, – начала Окида. Не хватало только детских истерик, хотя ее и саму трясло.

– Это же из-за меня, – белеющими губами, словно про себя, тускло пробормотал он. – Из-за меня! – Резко, пугающе голос его окреп и взлетел: – Ну хорошо!

Свистнула цепь: подрагивающая рука дернула из-за пояса сюригаму^[29], ловко перехватила тяжелую рукоять покрепче и, размотав цепь, отправила тяжелое ядро в полет. Прямо в еще нескольких канбаку, уже подбегавших к воротам с улицы.

Мэзеки, видно, понимал, что сразу трех мужчин не опрокинет, поэтому шипастый снаряд лишь раздробил нос ближайшему канбаку. Тот отшатнулся, хватаясь за лицо, но товарищи лишь обогнули его. Мэзеки дернул цепь назад, прежде чем ее бы перехватили, обмотал вокруг рукояти и, сжав ее, ринулся вперед. Окиде ничего не оставалось, кроме как метнуться за ним. Путь к отступлению в любом случае нужно было расчищать.

Биться с ним рядом оказалось просто, даже почти не требовалось прикрывать. Хотя выбор оружия для мальчишки с таким статусом был чудноват. Сюригама родилась из полевого серпа – как окикунай родился из лопаты. Ох и везет же сегодня Окиде на людей со странным представлением о боевых искусствах. Но больше удивляло другое: как Мэзеки зверствовал. Вспарывал животы, выбивал глаза. Несколько тел уже упало к Окидиным ногам.

– А ты… – начала она, подрубая ноги очередному канбаку, но не успела закончить. Сквозь другую боевую четверку к ним пробрался Харада, бледный, как морская пена. – Что во дворе?..

Впрочем, она догадывалась. И лишь яростнее всадила сай кому-то под колено, услышав:

– Дом разорен. И, боюсь, живых больше…

– Да за что?! – Окида сама разозлилась, что сорвался голос, но ничего поделать не могла.

– Сыновья старика были среди добровольцев одного из тайи, – тяжело выдохнул Харада, – там. Старые счеты. Боюсь, не поздоровится рано или поздно всем.

Мэзеки бегло глянул на него, завопил что-то и опять отправил в полет цепь. Она обмотала колени какого-то тощего канбаку, худая рука дернула – и мужчина упал лицом в грунтовую дорогу.

– Ого, – бросил Харада, – слушай, а я-то думал, нам придется его…

– Ты точно идешь? – зачем-то выпалила Окида, хотя ответ, особенно сейчас, был очевиден.

– Будто у меня есть выбор, – фырнул Харада, встряхнув головой. – Если только…

Если только их не замкнут в кольцо и не поймают прямо сейчас. К этому шло – Окида уже видела силуэты канбаку на крышах. Ну конечно, они не настолько идиоты. Достаточно умны, чтобы заслать наверх тех, кто чуть лучше понимает в задержаниях.

Три канбаку на крыше ближайшего дома держали на изготовку луки. Если каждый пустит по стреле, если каждый достаточно меток для стремительных мишеней… проклятье! А впрочем, им и так долго везло. А ведь исход битвы мог бы решить один мадзи, случайно затесавшийся в толпу воинов. Вздернуть добычу за горло, вывернуть суставы, впечатать в стену одним взмахом руки…

– Врассыпную, – процедил сквозь зубы Харада. Правильно: если сократить боевое расстояние с теми канбаку, которые тут, внизу, и еще на ногах, их товарищи могут…

Нет, лучникам было наплевать. Окида поняла это, когда пущенная в нее стрела вонзилась в горло полицейскому, мимо которого она как раз проскальзывала. Видимо, приказ был задержать косё любой ценой, с любыми потерями.

Мужчина, хрипя, упал. Рука его, крепкая, жилистая, с грязью под ногтями, впилась в древко стрелы, да поздно. Окида вздрогнула – и рубанула саем по боку другого канбаку, кинувшегося наперерез. Одновременно она пыталась выцепить из толпы Хараду с Мазэки и понять, что там, на крыше. В ярком лунном свете она видела четкие черные силуэты и стрелы – трепещущие перьевые навершия, поблескивающие серебром острия. Выстрел. Мимо. Еще. Еще. Окида кинулась от очередного канбаку, едва ли многим старше Мэзеки, просто чтобы не подстрелили его. В глубокой тени меж двух домов ноги все-таки ее подвели, она упала почти ничком, еле успев сгруппироваться, – а когда развернулась, лучники на крыше выглядели… странно.

У них больше не было голов.

Тела попадали на черепицу; одно, угодив на скат, вскоре рухнуло вниз. Некоторые канбаку застыли… да что там, Окида и сама ненадолго потеряла дар речи. Она все пропустила. Не заметила, кто, когда сделал это. А впрочем…

– Помочь?

Ру выпрыгнул боги знают откуда, но вроде соскочил еще с одной крыши. Приземлился перед Окидой, протянул руку тем же движением, каким недавно требовал ленту. Окида ошалело встряхнулась, заметив, что он улыбается, – в крови грудь под воротом, в крови лицо и обнаженный ситисито.

– Ты… – Она закашлялась: воздух выбило из легких.

– Все это… – Он обвел взглядом… да непонятно что. Здания? Пляшущие тени? Толпу, в которой продолжали сражаться Харада и Мэзеки? Нет. Взгляд его дольше всего задержался на воротах дома кадоку, болтавшихся на одной петле и медленно загоравшихся. – Все это как-то слишком похоже на зло, не находишь?