На свежевырытую ямку поставили деревянные козлы, обложили камнями, чтобы огонь не перебрался на дом. Завернутая в полотно Казимира покоилась на них, ожидая, когда ее тело передадут в объятия пламени, а душа, свободная от мирских тягот, отправится дальше. Греза, сложив руки в молитве, надеялась, что выпитый Веданой на настое полыни яд не лишит ее и второй сестры. Но таков обычай: чтобы отпустить одну ведунью и принять ее дар, было необходимо испить горький отвар из трав и суметь удержаться между жизнью и смертью. Ведана дрожащими руками откупорила бутылек с ядом и молила богов дать ей достаточно сил и смелости для свершения обряда.

Густая темно-коричневая жидкость с трудом перетекла в горло, тяжело опустившись на дно пустого желудка. Мгновение ничего не происходило, ворожея даже решила, что яд не сработал или боги оказались милостивы, избавив ее от мучений, но когда выпитое бурлящим комом поднялось обратно, а перед глазами действительность исказилась до неузнаваемых силуэтов, взмолилась, чтобы смерть наступила прямо сейчас. Навалившись на козлы, корчилась Ведана от боли, терзающей нутро, заламывающей кости, изо всех сил стараясь удержаться в сознании. Сквозь плотную пелену она услышала голос старшей сестрицы, просящей ее быть сильной, но то оказалась вовсе не Казя, а Углешка, с тремя головами и восемью ногами и руками, кружившими вокруг маленькой фигурки. Вспыхнуло пламя, кто-то оттащил ведунью подальше от огня, и прежде чем погрузиться в забытье, Ведана увидела, словно во сне, как чернеет и обугливается некогда белая нежная кожа сестры.

Всю ночь девушка металась между Навью и Явью, исторгая из желудка непомерное количество желчи и плохо переваренных остатков пищи, а наутро, с трудом подняв веки, почувствовала, каким легким стало тело. На мгновение показалось, что мертва, и вместо страха ощутила облегчение. Заметив, что сестра пришла в себя, Греза подскочила к полатям, будто всю ночь не сомкнула глаз, ведя борьбу за душу Веданы.

– Сестрица, ты смогла, хвала богам! Я уж думала, что и тебя схороню, – едва слышно прошептала Греза, целуя руки девушки и омывая их собственными слезами.

Поднявшись, Ведана обняла младшую сестру, ощущая хрупкие, словно птичьи косточки под грубо сотканным платьем, и наконец заплакала сама, скорбя обо всем пережитом. Теперь, когда Казимира покоится с миром, еще многое предстояло сделать. Первым делом помочь местным жителям, а опосля провести ритуал защиты деревни перед праздником Ивана Купалы. Медлить означало обречь людей на погибель. Обряд необходимо проводить втроем, и Ведана не знала, согласится ли Углешка принять в нем участие. Раньше сестры проводили его тайком вместе, но сейчас иного выхода не было.

Спровадив Грезу за свежей водой, Ведана достала из-под полатей закутанную в отрез добротной ткани книгу, доставшуюся от матушки. В ней находились знания, передаваемые от старшего поколения к младшему, тщательно оберегаемые от дурного глаза и неокрепшего разума. Некоторых ингредиентов для обряда недоставало; поглаживая ветхий корешок, девушка еще раз пробежала глазами по списку, чтобы строки отпечатались в памяти, и поспешила вернуть книгу на место до прихода Грезы. Хорошо бы перед солнцестоянием подношение воде сделать и обязательно наказать детям в деревне, чтобы не рвали кувшинки. Иначе разгневаются русалки, что не смогли принять участие в праздновании, и до самой зимы станут беды насылать, утаскивать в свое царствование купающихся, оберегать рыбу от крючка рыбаков.

Испив остывшего взвара из ягод ^[7] и прихватив с собой оставшиеся со вчера пироги в котомку, Ведана вернулась к дому, где нашла свой конец Казя. Хозяйка управлялась одновременно с печью и детьми, бегающими по комнатушке. И не по-доброму смотрела на гостью, поправляя взмокшие волосы под сбившимся набок платком, будто страшилась, что и вторая сестра решит помереть на ее глазах.

– Отсюда он вчерася выскочил, и наутек. На зайца похож, с длинными ушами и лапами, черный как ночь. И скалку мою новую в зубах прихватил.

– Соседи твои дома? – спросила Ведана, заглядывая за печь.

– Уехали они в поле еще с час назад, вот попросили за их дитем присмотреть, – проговорила девушка, поймав за рубаху мальчика, чуть не уронившего на себя со стола большую кадку.

«Ну и славно», – подумала ведунья, пробираясь в соседский дом. Схоронившись за печью, стала она ждать, когда проказливый бесенок явится, и точно, прошло не меньше трех часов, как, фыркая и беспрестанно чихая, по приставленной к чердаку лесенке спустился коловёртыш. Вытянутые пушистые уши подметали пол, лоснящаяся черная шерсть переливалась в свете из окна, а длинный, будто коровий хвост хлестал воздух из стороны в сторону. Вот, значит, как получается. Завидовали соседи, что тех же благ не имели, и завели себе хитрого помощника, приносящего желаемое из ближайших домов. Негоже с нечистыми духами договоров иметь, так ведь можно и при жизни души лишиться.

Коловёртыш залез на стол, хватаясь цепкими пальцами, и стал изрыгать свежее коровье молоко прямо в пустой хозяев кувшин. Подкравшись ближе на корточках, Ведана схватила существо за свесившийся к полу хвост и начала крутить по комнате бьющегося в страхе бесенка. Заревел коловёртыш, взмолился, и только тогда остановилась девушка, заглядывая в ярко-желтые глаза нечисти, распахнувшиеся в страхе.

– Не будешь больше воровать у честных людей, черт?

– Ой, не буду, не буду, ой-ей, отпусти, все что хочешь для тебя сделаю! – болтаясь на собственном хвосте, простонал зверек, прижав длинные уши лапами к груди.

– Ничего мне от тебя не надобно, бес, уходи, пока цел, а то сейчас как достану веничек свеженький да пройдусь им по твоему хребту и косточкам, мало не покажется! – вскрикнула Ведана, тряхнув беса за хвост для пущей убедительности.

– Ой-ей, не надо, молю, пощади. Не хотел я, не хотел! В поле поймали и служить заставили, ворожея, правду говорю! Я и рад бы уйти, но ошейник шею давит, домой не пускает.

И правда, подняла ведунья коловёртыша повыше, присмотрелась – висит на тонкой шее шнурок, а к нему мешочек с травами привязан.

– Экий ты баламошка ^[8], так глупо попался. На смех поднимут сородичи тебя, когда узнают. Ладно, так и быть, освобожу, но за это плату возьму. – С этими словами девушка отпустила беса на пол, сняла шнурок с травами и, не жалея, выдернула пучок шерсти с бока коловёртыша, с заливистым смехом наблюдая, как удирал зверь из дома со всех лап. Теперь-то уж не воротится. Подходя к соседней избе за получением платы за работу, Ведана заметила Углешку. Жрица беседовала с хозяйкой во дворе, пока девица не кивнула в сторону ведуньи, вытирая руки о передник.

– О, Ведя, а я как раз тебя ищу. Хотела о здоровье справиться, а Греза говорит, тебя уже и след простыл. Стало быть, хорошо ритуал прошел.

– Не жалуюсь, спасибо. Случилось чего?

– Подумала, тебе помощь моя понадобится для обряда защиты. А еще на кладбище девоньки рассказывали, что завелся у их невестушки дух какой. Ночами под окнами скребется, днем то плуг сломает, то лопату. А намедни самого хозяина покалечил, да так, что тот и в поле выйти не может. Думали, домового обидели, еду оставляли за печью, а все по-прежнему.

– В самом деле, понадобится. Благодарю тебя, жрица. А чего же они сами ко мне не пришли? Боятся? – спросила Ведана, сверля взглядом из-под светлых бровей девушку, тотчас бросившуюся в дом за откупом для ведьмы.

– Дак ведь думают, что сидишь ты в избе и оплакиваешь сестрину смерть, вот и не решаются беспокоить, – пожала плечами Углешка, перебрасывая серп из одной руки в другую. Ведане действительно именно так поступить и хотелось: запереться в доме, спрятаться под полатями и горько-горько плакать, пока весь дух не выйдет. Но кто тогда за нее всю работу в деревне сделает? Да и пока ноги несут, некогда голове задумываться о постигших ее печалях.

– Для обряда мне еще кое-что собрать нужно, и, если нет у тебя никаких дел на кладбище, пойдем со мной, подсобишь в чем. Но сначала обереги и травы возьмем, мало ли какой дух к ним прицепился, а покамест до нужного дома доберемся, уже и стемнеет как раз.

В одном из окон указанной Углешкой избы горел тусклый свет лучины, хотя солнце еще не попрощалось со своими подданными. На стук в дверь к ним вышла тоненькая, будто молоденький росток, девушка лет тринадцати, с туго затянутой светлой косой, уложенной вокруг головы. По очереди она взглянула на пришедших гостий, распахнув в удивлении большие васильковые глаза.

– Доброго тебе вечера, Айка. Услышала я о твоей беде и привела помощь, – обратилась к девушке Углешка, указав на давнюю подругу. Названная Айкой робко улыбнулась ворожее и низко поклонилась к самой земле.

– Благодарю от всего сердца, но боюсь, отплатить мне нечем будет. Муж мой нынче слег и в поле работать не может.

– Коли хочешь его спасти и в дом мир вернуть, можешь косою своей пожертвовать. Большего мне не надо будет, а волосы вновь отрастут да гуще прежнего станут, – произнесла Ведана, предлагая девушке тотчас воспользоваться серпом жрицы. Недолго думая, Айка взяла орудие Углешки и, зажмурившись, отсекла острым лезвием косу под самый корень, вложив в ладони ведуньи единственное имеющееся у нее сокровище.

– А теперь рассказывай, видела духа? Где чаще всего появляется?

– И в избе его слышно, и за ней. Лицом к лицу не сталкивалась, лишь тень мельком проносилась мимо. На червеца похож, без рученек, без ноженек ползает.

Прислушалась Ведана, закрыв глаза, тишина стояла гробовая, ни птиц, ни зверья слышно не было, казалось, только ветерок теплый гуляет меж яблонь, треплет ветки, шуршит листом. Подошла она поближе к деревцу, коснулась ладонью шершавой коры, но не стан его крепкий стонет, а тоненький голосок шепчет, не находя ответа: «Как меня зовут? Как меня зовут?»

– Хоронила кого в саду? Некрещеного родственника али дитя малое? – обратилась Ведана к Айке, которая, громко охнув, прижала к губам пальцы.

– Хоронили, ведунья, дитя собственное. Слабое было, лишь денек подышало одним с нами воздухом и сгинуло, словно не бывало его, – произнесла девушка, едва сдерживая рыданья.

– Выходи, не бойся, матушка твоя пришла с тобой познакомиться да именем тебя одарить. – Ведана вновь повернулась к дереву, поглаживая, словно кожу младенца. Зашумела яблоня пуще прежнего, стряхивая с себя листья и дикие яблочки. Не пойду! Не любит она меня, бросила во сыру землю и забыла. Я хотела домовым сделаться, не пускает!

– Люблю, люблю, моя маленькая! Не бранись на меня. Я хотела назвать тебя Ергой, но не успела, – заплакала девица, завыла.

После слов Айки яблонька успокоилась, из-за дерева высунулось прехорошенькое личико игоши, обрамленное светлыми, будто у ангелочка, волосами. Розовое тельце, все в царапинах и кровоточащих ранах, сжималось, сокращающиеся мышцы расслаблялись, помогая духу перемещаться, будто гигантской личинке, а вместо конечностей при каждом движении тряслись короткие отростки бурой плоти. Ведана разрывала голыми руками траву подле яблони, пока не наткнулась на маленькие детские косточки, аккуратно сложенные вместе. Затем сняла с шеи свой крестик и передала Айке, легонько подтолкнув ее в спину. Слезы медленно струились по щекам девицы, она опустилась подле игоши на колени и надела дрожащими руками на шею дочери простенькое украшение и осенила знаменем ночную тьму.

– Покойся с миром, любимая Ерга.

– Мы уведем ее туда, где ее душа будет свободна, Айка, но ты должна пообещать, что не забудешь о ней, станешь навещать, и обязательно ставь еще одну тарелку каждый раз, садясь за стол. А теперь иди, ложись рядом с мужем, ваш сон больше никто не потревожит. – Ведана прошептала молитву напоследок и отпустила раскланявшуюся в благодарностях хозяйку избы.