– Почему же? – Семён искренне удивился. – Сейчас решение только за Мариной Владимировной, если она согласится принять моё предложение, то озвученные условия и суммы остаются в силе, если нет – то, к моему великому сожалению, нам придётся искать другого аналитика.

Марина отметила, что он назвал её по имени-отчеству.

– Можно тоже просто по имени.

– Отлично! – Он уже подходил к двери. – Так что жду завтра в течение рабочего дня от вас решения… Марина. До свидания. Рад был познакомиться, – он будто что-то вспомнил, подскочил к Турчанскому и быстро пожал ему руку, – всего наилучшего, Игорь Витальевич. Мне пора.

Он стремительно вышел за дверь.

Директор посмотрел на Марину:

– Нужно быть дураком, чтобы отказываться. Не знаю, какую сумму он написал тебе, и спрашивать не стану, но на моём листке нулей достаточно.

Марина ещё раз посмотрела на свой:

– На моём тоже.

День рождения Данилы отпраздновали весело и по-семейному, из приглашённых были только Петровы – давние друзья семейства.

Данька заигрывал с их дочкой Вероникой, с которой подружился ещё в детском саду, и родители беззлобно подтрунивали над ними. Играли в настолки, объедались вкуснейшим тортом домашнего приготовления. И Марина время от времени возвращалась мысленно к Семёну – что это за тёмная лошадка такая?

* * *

В палате жарко. Кондиционер есть, но я не включаю, потому что ему всё время холодно. Озноб.

Месяц назад я считала дни, сейчас я считаю часы. И знаю, что скоро счёт пойдет на минуты.

Мне хочется наполнять их радостью и светом, но проклятая боль сжирает всё подчистую.

Мы с ним условились, что он обязательно встретит меня «там», когда придёт время.

– Не рассчитывай на скорую встречу. Тебе надо жить.

– Тебе тоже.

– Так получилось. Судьба.

Мне иногда становится не по себе, когда я смотрю ему в глаза и вижу не семнадцатилетнего парня, а умудрённого жизнью старика.

Почему боль так взрослит?

Глава 2

В начале марта на город упала внезапная оттепель, и он словно бы вздохнул, устав от трёх недель затяжных морозов, небо посветлело, весна разломила лёд на Неве, он сероватыми глыбами плыл по течению и с треском крошился об опоры мостов. Неожиданные плюс восемь за пару дней превратили улицы и дороги в непроходимые сплошные лужи, и люди перебирались по досочкам от магазинов и аптек к домам.

– Не засыпают же совсем, – Дмитрий выглядывал из окна на улицу, – не то что в Москве.

В последние недели он успел дважды съездить в командировку в столицу.

– Так ты тут сыпь – не сыпь, – Марина тоже подошла к окну, – море же разливанное. Как твой бесконечный проект?

– У меня теперь как у большого начальника, – он приобнял жену, – власти и обязанностей больше, ну и денег больше. А проект, конечно, медленно, но верно близится к завершению. А у тебя как?

– Знаешь, на удивление неплохо, я думала с этим Семёном Григорьевичем будет куча проблем, а он ничего так, вроде нормальный мужик оказался, даже не особо придирчивый. Пока вхожу в курс дела, изучаю документы. Японцы, конечно, те ещё хитрецы.

– Всегда удивлялся, как ты можешь разбирать эти кракозябры. – Муж пожал плечами. – Что-то дети наши не звонят. Один в художке, другой на тренировке?

– Вообще-то, сегодня суббота, дорогой папа, и дети наши просто пошли гулять. – Марина открыла холодильник. – Ты, кстати, не заметил, что Егор какой-то странный?

Кухонька была маленькая, но Марина обустроила пространство так, что все помещались. Небольшой стол уткнулся в диванный уголок, под столом устроились две табуретки, которые выдвигались по необходимости.

Квартира досталась Марине от бабушки, и в ней вперемешку уживались старые напольные часы с хрипловатым боем и широкий плазменный телик, чугунные утюги, которые теперь подпирали книги на полках, и мультиварка, бухгалтерские счёты с деревянными костяшками и ноутбуки.

– И правда суббота. – Он почесал в затылке и переспросил: – Странный? Да вроде обычный, – потом задумался, – может быть, стал чуть тише. Ну так это же подростки. Он тебе ничего не говорил?

– Сказал, что много в художке всего. – Она достала кастрюлю.

– Может, так и есть? И ты зря волнуешься, мать. – Дима приоткрыл крышку. – Пахнет очень аппетитно.

– Может, и зря.

Зазвонил Маринин телефон, лежащий в комнате, и она вышла. Дима, достал из шкафчика маленькие сушки и захрустел, глядя через стекло, как мужик в огромных резиновых сапогах выгуливает большого лохматого пса. И у того смешно разъезжаются лапы на мокрой наледи.

– Марусь… – Ему захотелось поделиться этим зрелищем. Он обернулся к двери.

– Ты что, не слышишь?! – Она стояла в проёме.

– Что? Да тут собака смешная. Что случилось? – Он наконец заметил, что она чем-то встревожена. – Да что?

– Не знаю, Данила звонил, они оба… они поскользнулись, один ухватился за другого, оба упали, и Егор теперь встать не может. И кто-то уже скорую вызвал.

– Погоди… Они где? – Дима метнулся в прихожую, схватил свой мобильник и стал набирать сына. – Егор не отвечает, – он тут же стал звонить Даниле, – алло! Что? Почему Егор не берёт? Вы где?

В трубке слышались голоса и уличный шум.

– Говорит, что у него без звука. Пап, ты это, ты не волнуйся, скорая вот только подъехала.

– Подожди, как скорая? Вы так серьёзно упали? Что там? Поставь на громкую. – Марина стояла рядом, прислушиваясь к голосу в трубке. – Даня, вы где вообще? Егор?!

Дима нажал кнопку и прибавил звук.

– Мы возле «Июня». Просто гуляли… Да… я брат. Данила Клеверов. – Он начал говорить кому-то в сторону.

Потом заговорила какая-то женщина:

– Здравствуйте, я врач скорой помощи, вы родители?

– Да. – Они ответили хором.

– Вы не волнуйтесь, сейчас осмотрим вашего мальчика.

Дима перебил:

– Нам приехать? Мы на машине и можем…

– Погодите, – доктор его остановила, – через несколько минут я вам скажу, приезжать сюда и везти его домой или ехать сразу в больницу.

– Хорошо, – Марина приложила руку к груди, – Егор, Егор, ты как?

– Нормально, мам, не переживай, – послышался вполне бодрый голос, – просто встать не могу.

– Зашибись как «нормально»!

– Как вы там вообще оказались, – спрашивал Дмитрий, – возле «Июня»?

Даня ответил резковато:

– Пап, давай потом это выясним, ладно? Гуляли просто.

Повисла тишина, в которой были неявно слышны голоса и шум дороги. Потом врач взяла трубку:

– Придётся ехать в больницу. Или кость, или связка – сказать трудно. Нужен рентген, МРТ, КТ.

– Господи, – Марина посмотрела на мужа и обратилась к врачу, – а куда? Куда ехать?

– Сколько лет? Пятнадцать? – Кажется, она спрашивала у Егора.

И он уточнил:

– Будет первого апреля.

– Взрослый парень. Повезём в Раухфуса на Восстания, Лиговский проспект, 8. Это хорошая клиника.

– Я поеду с братом, – сказал Даня, очевидно врачу.

– Конечно. Возьмите для сына пижаму, тапки, зубную щётку. Не факт, что его оставят, но на всякий случай, – доктор параллельно давала кому-то указания, – да, фиксируй, пожалуйста, плотнее к шине. Если мы уедем раньше, чем приедете вы, просто назовитесь, и вас к нему пустят.

– Хорошо. Спасибо доктор. – Марина быстро открыла шкаф.

– На здоровье.

– Мам, у меня сейчас батарея сядет, – телефон снова взял Данила, – если что – звоните Егору, он звук включил. И мы это… поехали.

* * *

Мы говорим с ним о смерти всю последнюю неделю. О его смерти, о моей, о смерти вообще. Но без страха и кокетства, без ложного величия, которое так часто приписывают этой строгой даме в чёрном. Просто как о событии, которому предстоит случиться.

– Так жаль, что я не успел разбогатеть. – Он полулежит на высоких мягких подушках, и маленькая прикроватная лампа подсвечивает его гладкую лысину.

– Почему? – Я отрываюсь от вязания и откладываю пряжу в сторону.

– Хотел написать завещание, но мне нечего завещать. – Он не шутит, а констатирует факт.

– Гм… – я задумываюсь, – у тебя же всё равно есть какие-то личные вещи, ты можешь распорядиться ими.

– А, – он легко машет рукой, – всё, что понравится, пусть забирают братья, ей я отдам отдельно, ну ты знаешь, а остальное… не раздавайте только кому попало, ладно? Вещи в детский дом можно отдать.

– Твои вещи уже совсем не детские.

Он ростом за метр восемьдесят.

– Вообще да.

Он смотрит на белую дверь, будто пытается найти там какой-то ответ. Я чувствую напряжение.

– Снова боли? Добавить? – показываю на кнопку дозатора.

– Мне страшно.

Глаза на его исхудавшем бледном лице кажутся огромными.

– Я знаю милый, знаю, – я чувствую, как у меня начинает дрожать голос, но приказываю себе успокоиться, – умирать – это страшно.

– Нет, – он с удивлением переводит взгляд на меня, – я не боюсь умереть, я боюсь НЕ умереть.

И когда я понимаю, о чём он, становится страшно мне.

Неделю спустя ранним утром Марина наскоро позавтракала и была готова к видеосвязи с начальником.

– Не поймите неправильно, не хочу вас ругать, но с последним отчётом, который вы прислали, происходит что-то странное, – голос Семёна чуть отставал от изображения на видео, – есть ощущение, что его делал другой человек.

В основном она переписывалась с Семёном, время от времени они разговаривали в зуме, обсуждая те или иные детали. Оказалось, что он сам неплохо знает японский и английский, не так, как она, но вполне сносно.

Семён Григорьевич Толбут был человеком космического спокойствия и потрясающей самодисциплины, как выяснилось в процессе работы. Этого же ожидал от других. Он никогда не говорил с Мариной свысока, никогда не предъявлял ненужных претензий, всегда был исключительно вежлив, и тем не менее она всегда ощущала, что он босс. И сейчас, видя его скрытое недовольство, она заговорила торопливо, хотя ей не хотелось ни объясняться, ни оправдываться:

– Я переделаю за два-три дня.

Она понимала, что отчёт действительно сделан меньше чем на троечку.

Семён Григорьевич молчал. И смотрел. И ей казалось, что его внимательные глаза заглядывают за шторки зрачков гораздо дальше и глубже, чем ей хотелось его впускать, и она отвела взгляд.

По оконному стеклу ползли едва заметные блики, день пробивался сквозь желтоватые занавески. Мысли потекли в другом направлении – о том, что снова подморозило и всё наконец засыпали реагентом, который оставлял белёсые разводы на асфальте и нещадно портил обувь, и она пыталась вспомнить, где же у неё лежит специальная чистилка для замши.

– Марина, я хотел бы с вами встретиться, обсудить дальнейшую работу.

Она вздрогнула, напряглась, вернувшись в реальность, – неужели он настолько недоволен, что нужно «встречаться и обсуждать»?

Ей нравились и условия работы, и деньги, которые за это платили. И совсем не хотелось нарушать такую идиллию непонятными «разговорами». Тем более сейчас, когда Егору предстояла операция и отложенное на «небольшой домик» быстро улетучилось.

– Семён, я в кратчайшие сроки исправлю недочёты.

– Конечно, спасибо, – он начал листать ежедневник, – завтра вам удобно?

«Чёрт!» Она надеялась избежать встречи.

– Да. Желательно в первой половине дня.

– Отлично! Тогда увидимся в десять, адрес я пришлю.

– Хорошо.

– Всего доброго, Марина, до завтра.

– До свидания.

Разговор предстоял утром, и весь день она старалась не думать о встрече и даже что-то переделала, но ей всё равно казалось, что она слишком рассредоточена и можно сделать лучше.